неизвестное науке явление станет называть это чудом, пока не найдет теоретическое обоснование данного феномена.
Наиболее очевидным является определение чудо как редкого события. Но при таком определении становится чудом, например, происходящее каждые 76 лет возвращение кометы Галлея. Кроме того, как шутил еще Цицерон, в таком случае и мудрый человек – чудо.390
Кажущаяся противоречивость возможности чуда научному мировоззрению, может подсказать нам более четкое определение: Чудо – это нарушение законов природы. Если согласится с таким определением, то, на первый взгляд, очевидна несовместимость веры в чудеса и Промысел Божий с научным мировоззрением. Ведь наука изучает законы природы, а чудо, напротив, утверждает ограниченность этих законов. Тем большее удивление вызывает у современного читателя тот факт, что создатели современной науки в XVII веке вместе с богословами выступали в защиту христианского понимания чуда.
Полемика о чудесах в начале
XVII
века
Магико-герметическая традиция помогла научной революции, расшатав авторитет схоластической философии и Аристотеля.391 Но опасность, исходившая из нее, была значительно более существенна. «Камень преткновения» лежал как раз в различном понимании соотношения закона природы и чуда. Ренессансный философ Пьетро Помпонацци (1462-1525) утверждает, что чудеса действительно существуют, но они объясняются исключительными причинами и не требуют прибегать для их объяснения к участию сверхъестественных сущностей.392 Он находит естественные объяснения всем известным чудесам, в то числе и воскресению мертвых. Будучи представителем ренессансной культуры, Помпонацци включает в число естественных причин астрологию. Кроме влияния звезд, в число естественных причин он включает различные истечения и испарения, жизненные духи, являющиеся частью природного мира. Чудеса для него это проявления естественного хода вещей. Как пишет В.П. Визгин: «Магия, таким образом, натурализируется, чудо ставится в разряд природных явлений, быть может, отличающихся от обычных только более редкой периодичностью».393 Помпонацци исключает влияние на природу демонов и ангелов, но таким образом магия не изгоняется из картины мира. «Напротив, – подчеркивает В.П. Визгин, – (она – Д.С.) делается еще более обоснованной, будучи прочно вписанной в сам природный фундамент мироздания»394. Еще более радикальное смешения законов природы и «естественной магии» мы видим у влиятельного алхимика Парацельса (1493-1547). У него понятия законов природы и чудес растворяются друг в друге, так что их невозможно разделить. Камням, талисманам приписываются «естественные» силы, возникающие под влиянием соответствующих им планет.
В Новое время подобная позиция вызвала резкую критику. В мире, который непрерывно подвержен влиянию симпатий и антипатий планет, наука невозможна. Кроме того, такое мировоззрение превращало Моисея и Христа в заурядных магов, которые просто воспользовались естественными силами природы. Не случайно, что против Помпанацци и Парацельса резко выступил один из отцов современной науки, соратник Декарта, Марен Мерсенн (1588–1648) бывший католическим монахом.
Мерсенн стремится четко разграничить понятия естественного и чудесного. Моисей и Иисус Христос действительно совершали чудеса. Но эти чудеса не есть естественные явления природы. Напротив, чудеса имеют своим источником исключительно волю Бога и являются исключительными событиями.395 Природа же, по Мерсенну, не знает чудес, но следует однажды заданным механическим законам. Таким образом, лучше оставить область чудес религии, а наука должна заниматься лишь поиском четких повторяющихся механических законов.
Математическая наука стала сильным союзником Церкви в борьбе с магией. В XVI веке авторитет науки Аристотеля был расшатан, его было недостаточно для борьбы с герметическим оккультизмом. Механика же четко поставила природу в подчинение строгим законам, в которых не осталось места симпатиям планет и влиянию созвездий. Это как нельзя лучше соответствовало христианским взглядам на природу, ведь, как писал св. Григорий Палама: «Ведение того, что мы созданы по образу Творца, не позволяет нам также обожествлять и умопостигаемый мир».396 Но, в тоже время, авторы новой науки допускали нарушение законов природы. Но по силам это было лишь Тому, Кто задал эти законы. «Суть взаимодействия теологии и науки в вопросе о чуде, – пишет В.П. Визгин, – можно сформулировать таким образом: защита чуда – пусть это и покажется кому-то парадоксом – оказалась и защитой науки от возрожденческого паннатурализма с его естественной магией».397
Само христианское понятие чуда как нарушения естественного закона природы, в первую очередь требовало наличия в природе этого закона, существование которого отвергали ренессансные маги. Во взглядах магов естественное и божественное настолько переплетены, что невозможно отличить друг от друга. Христианское учение Боге трансцендентном миру, напротив призывало не забывать той огромной пропасти между Творцом и творением. Именно здесь союз науки и религии оказался жизненно важным для обеих. Для Мерсенна, как для убежденного католика, пусть и погруженного больше в науку, чем в теологию или мораль, чудо чуду рознь, и нужно уметь отделять истинные чудеса от ложных. А для этого нет лучшей основы, чем новое механистическое естествознание, формулирующее ясные, однозначные, экспериментально верифицируемые398 законы.399
С учетом этого замечания становится понятно, что вера в чудеса отнюдь не противоречит научному мировоззрению. Ученый занимается изучением законов природы, повторяющихся от эксперимента к эксперименту в любой лаборатории мира. Даже если, по неким причинам он сможет пронаблюдать некое чудесное событие, оно не станет от этого научным фактом – ведь ни в этой лаборатории, ни в других лабораториях мира не удастся повторить чудо. Но здесь возникает вопрос, а зачем Богу было совершать такое чудо? Согласно христианскому вероучению, Бог творит чудеса, дабы помочь человеку, искренне ищущему Бога, уверовать в Него.400 Христианское понимание Бога не предполагает, что Он будет нарушать законы природы просто ради забавы. Любое чудо имеет целью духовное преображение человека и принципиально является неповторимым событием. В качестве известного примера можно вспомнить чудесное исцеление племянницы Блеза Паскаля от Тернового Венца Спасителя, которое было засвидетельствовано авторитетными врачами того времени. Но у врачей нет возможности изучать механизм исцеления людей путем прикладывания их к Венцу, поскольку такое событие принципиально не подлежит научным критериям повторяемости. И лишь от воли Бога зависит, будет ли исцелен конкретный больной или нет. Никакого механического усвоения благодати здесь быть не может. Но чудеса исцеления, многократно засвидетельствованные в истории, отнюдь не противоречат существованию фармацевтических методов лечения болезней, опирающихся на естественные законы химии и биологии.
В заключение приведем характеристику данную В.П. Визгиным веку научной революции: «XVII век – век высокой религиозной активности и одновременно век научных гениев, эпоха, быть может, самого продуктивного в истории напряжения научного разума. И оба этих энтузиазма – религиозный и научный – сливаются в едином порыве, результатом которого стал мощный вклад в научную революцию, оформившую начало переворота в культуре Европы, в этом столетии свершившегося».401 «Герметический импульс расшатал традиционное христианство