Тут мне вспомнился Фистомефель Смайк. Он говорил, что моя рукопись ценная. Возможно, он согласится ее купить! Co стоном я перевернулся на другой бок. Как низко я пал! Ради завтрака готов продать наследство крестного! Уж лучше сразу податься на Кладбище забытых писателей и там выкопать себе яму. Я закрыл глаза и снова увидел перед собой трикривье. Не такое сияющее и яркое, как вчера, но все же чудесное и манящее. Еще чуточку трубамбоновой музыки мне, пожалуй, не помешало бы, подумал я.
Потом я резко открыл глаза и вскочил с кровати. Что со мной сотворила эта музыка? Я в отчаянии уставился на гору никчемных книг. Мне непременно нужно на свежий воздух. Умывшись, я отправился в путь.
В холле пришлось проскользнуть под буравящим взглядом владельца пансионата за стойкой (он ведь видел, как я ликующими криками притащил среди ночи гигантский мешок). Я вышел на улицу. И удивился, сколько всего снова творится на улицах Книгорода. Наверное, я спал необычайно долго: судя по тому, как высоко стояло в небе солнце, был уже почти полдень. Что ж, весьма кстати, ведь можно немедля отправиться в буквенную лабораторию Фистомефеля Смайка.
Наследство Фистомефеля Смайка
Фистомефель Смайк ожидал меня с обильным завтраком: бутерброды с медом (без пчел), яйца в мешочек, кофе с молоком, яблочный сок и теплые «локоны поэта» — точно знал, что я заявлюсь к нему, изголодавшись.
Мы сидели в его уютной кухоньке, и почерковед с улыбкой смотрел, как я расправляюсь с завтраком. Я литрами пил кофе, умял три бутерброда с медом, четыре яйца и два «локона» и по ходу дела рассказывал про вчерашнее.
Когда я закончил, Смайк рассмеялся.
— Мне следовало вас предупредить — в конце концов это ведь нибелунги. От них чего угодно можно ожидать. Я однажды побывал на концерте, после которого все слушатели, и я в том числе, осквернили местное кладбище ужасок. Даже провели ночь в тюрьме. Таков юмор Нибелунгии: за все плати свою цену. Но скажите, разве концерт того не стоил?
— Ну да, — с полным ртом согласился я. — В каком-то смысле. Но теперь я на мели.
— В это я не могу поверить.
— О чем это вы?
— О вашей рукописи. Я основательно ее изучил и полагаю, она намного ценнее, чем мне показалось вчера.
— Правда?
Настроение у меня мгновенно улучшилось. Я налил себе еще кофе.
— Ну, конечно же, мой милый! — воскликнул Смайк. — Особенно здесь, в Книгороде, ее стоимость колоссальна. Вы без труда продадите ее за значительную сумму. Если хотите, могу вам помочь — разумеется, безвозмездно. Но если решите оставить ее у себя, то в нашем городе вам повсюду дадут под нее кредит.
— Да это же замечательно! А вы смогли установить автора?
— Смог.
— И кто он?
Снова усмехнувшись, Смайк поднялся.
— Позвольте внести чуточку драмы, так сказать, создать напряжение. А заодно показать вам одну из самых больших тайн Книгорода. Пойдемте со мной!
Он вышел из кухоньки, и, запихав в пасть последний «локон поэта», я последовал за ним. Проведя меня в свою буквенную лабораторию, почерковед указал на полку с лейденскими человечками. Окинув взглядом бутыли, я остолбенел, потом присмотрелся внимательнее. Все лейденские человечки безжизненно плавали в питательном растворе.
— Они мертвы, — сказал Смайк. — Их гибель на совести вашего таинственного писателя.
— Как это?
— Вчера вечером я прочел им отрывок из вашей рукописи, чтобы проверить мелодику речи. Сначала они запели, потом расплакались. И наконец один за другим опустились на дно и умерли. Качество текста их погубило. Он оказался слишком прекрасен для таких крохотных существ.
— Невероятно, — сказал я. — В вашей практике такое случалось?
— Нет, — отозвался Смайк, — никогда. — Он повел меня к люку в полу, который сегодня был открыт. — Пожалуйста, следуйте за мной.
Вниз вели просевшие от старости деревянные сходни, которые жалобно застонали, когда по ним заковылял массивный червякул, а потом еще и я осторожно спустился следом. Внизу было прохладно и влажно — и совершенно неинтересно. Типичный подвал с парой-тройкой запыленных полок, на которых хранились банки пикулей, горшочки с медом и бутылки с вином. Паутина, дрова на растопку, сломанные приборы из лаборатории и ничего больше.
— Это и есть одна из самых хранимых тайн Книгорода? — спросил я. — Вы боитесь, как бы кто-нибудь не узнал, что вы ленитесь вытирать пыль?
Улыбнувшись, Смайк легонько толкнул одну полку, и вместе со стеной, на которой висела, она отошла в строну. Передо мной открылся длинный подземный ход, залитый пульсирующим светом.
— Ну что, готовы вступить в катакомбы Книгорода? — торжественно спросил Смайк и четырнадцатью левыми ручками указал на туннель. — Не бойтесь, это будет экскурсия с гидом. Возвращение гарантировано.
Мы вошли в туннель, вполне сносно освещенный медузосветами — атмосфера царила точно такая же, как в моем вчерашнем видении, но здесь не было ни книг, ни стеллажей. Вместо них по стенам через равные промежутки висели картины, написанные маслом, на которых были изображены исключительно червякулы в костюмах разных времен.
— Это все Смайки, — без тени гордости объяснил почерковед, когда мы проходили мимо. — Мои предки. Вот! Это Просперий Смайк, старший палач Флоринта. Вон та с лукавым взглядом — Бегула Смайк, известная шпионка, мертва уже три века. Уродливый тип за ней — Галиротий Смайк, подлый пират, который во время длительного штиля сожрал собственных детей. М-да, что ж, родственников не выбирают, верно? Семейство Смайк разбросано по всей Замонии.
Один портрет меня заинтересовал. Фигура на нем отличалась нехарактерной для Смайков худобой, в ней не было ни тени ожирения, свойственного червякулам, а в колючем взгляде как будто посверкивало безумие.
— Хагоб Салдалдиан Смайк, — пояснил Фистомефель. — Мой близкий родственник. От него я… но об этом позже. Он был художником. Резал статуэтки. У меня весь дом ими забит.
— Но я у вас ни одной статуэтки не видел.
— Неудивительно, — отозвался Смайк. — Их невооруженным глазом не разглядишь. Хагоб ваял микроскульптуры.
— Микроскульптуры?
— Да, сначала из вишневых косточек и рисовых зерен. Потом исходный материал все уменьшался и уменьшался. Под конец он стал высекать скульптуры из обрезков волос.
— Такое возможно?
— Собственно говоря, нет, но Хагоб сумел. Когда вернемся, я покажу вам кое-какие под микроскопом. Он вырезал целую битву при Нурнвальде на одной-единственной реснице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});