Читать интересную книгу Малавита - Бенаквиста Тонино

Теперь Магги было абсолютно наплевать, кто из них по-настоящему сочувствовал несчастьям другого, кто действительно ощущал, как поднимается чувство негодования перед лицом несправедливости, кто чувствовал, как в сердце бьется жилка солидарности, как в душе кровоточат раны мира. Жест перевешивал намерения, и любая щепка годилась в братский костер. В Шолоне апостольство входило в моду, и новые люди откликались на зов. Скоро нуждающиеся будут нарасхват.

Уоррен переживал свою собственную славу как справедливое признание. Услуги, оказанные им молодежи, принесли ему уважение, в его глазах ценившееся превыше всего. Там, где отец предал, сын должен был взять его роль на себя и воплотить тайное лицо «другого» правосудия, того, что осуществляет возмездие, когда бессилен закон. Он забывал обо всей криминальной начинке статуса мафиозо, оставляя только этот аспект, и тщился в одиночку представлять законное право обездоленного, последний шанс добиться возмездия. Его суд и его защита дорого стоили тем, кто их требовал, но разве что-то дается даром на грешной земле? Прийти и поплакаться у него на плече означало стать должником на долгое время, но что дороже, чем увидеть, как ваш обидчик молит о пощаде? Никакая цена не высока за право насладиться этим зрелищем. Уоррен обладал умением добиваться своих целей, удовлетворять всякое требование, которое казалось обоснованным, и мальчики его возраста видели в этом настоящее призвание: Уоррен тебе поможет, Уоррен придумает что сделать, поговори с Уорреном, Уоррен — справедливый, Уоррен — добрый, Уоррен — это ж Уоррен. Его реальная сила заключалась в том, чтобы никогда ничего не добиваться, но давать людям приходить к себе, никогда не играть в заводил, но принимать власть, которую ему доверяли, ничего не просить, но ждать, пока поднесут сами. Даже его кумир, Альфонсо Капоне, мог бы им гордиться. Уоррен платил дань за такую власть, живя в тайне, как все его собратья. Настоящий вожак подчиняется закону молчания и ждет, когда к нему придут те, кому позарез надо излить душу. Дай им то, что им нужнее всего. А нужнее всего им ухо. Прежде чем любить или ненавидеть, прежде чем сказать, кто прав, кто виноват, прежде чем предложить свой суд или отказать в нем, он пытался составить самое объективное представление о проблеме просителя. На этом и строилась его власть, это и готовило его к будущей роли лидера. Эта работа день за днем выстраивала его как личность.

Хотя Уоррен отнюдь не стремился вербовать себе последователей, юное поколение жителей Шолона взяло его за образец и вдохновлялось его способностью выслушивать, которая казалась ключом к решению многих проблем.

Уоррен никогда не осмеливался спросить у отца, почему тот решил стать свидетелем против своего клана. Придет день, и этот разговор станет неизбежным, но пока он не чувствовал в себе мужества спросить отчет у того, кто, несмотря на жалкую жизнь ссыльного рантье, не растерял ни капли своего авторитета.

Ярость процесса и его последствий не смогла поколебать удивительной внутренней силы Фреда, делавшей его, в зависимости от обстоятельств, то защитой, то угрозой. Поговаривали, что он вдоволь пошатался по планете и знавал сильных мира, — такой жизни на сто полок книг хватит. В американце и писателе угадывали лидера. Женщины провожали его взглядами, мужчины приветствовали издали, дети брали с него пример. По каким бы причинам им ни восхищались, все молча признавали в нем эту самую природную силу характера. Фредерик Блейк был из тех редких особей, которых люди предпочитают иметь в друзьях даже до знакомства. Его появление в группе одновременно внушало беспокойство и обнадеживало, в корне меняя расклад и даже соотношение сил: одним недобрым взглядом или простым рукопожатием он был способен сделать слабого сильным, а сильного — слабым. Он выступал бесспорным вожаком стаи, и никто не осмеливался оспаривать у него роль старшего самца — роль, без которой чаще всего он с удовольствием бы обошелся, но делать нечего, так было всегда: надо принять решение, дать ответ, — все обращаются к Фреду, не спрашивая себя почему. Его плотное телосложение низкорослого брюнета не бралось в расчет, мужчины в два раза выше его горбились, чтобы казаться вровень с ним, и понижали голос на октаву, когда с ним заговаривали. Мужчины, которых он никогда до того не видел. Кто и когда узнает, на чем держится авторитет? Он сам не имел об этом ни малейшего понятия, какая-то смесь притягательности и сдерживаемой агрессии во взгляде, при этом тело удивительно неподвижно, и потенциал ярости проявляется так, что ему нет никакой нужды его демонстрировать. По городу Фред перемещался так, как будто его по-прежнему окружала гвардия телохранителей в полной боевой экипировке — невидимая армия, готовая пожертвовать собой. Люди завидовали его манере формулировать все, что его не устраивало, — не повышая голоса, но и не лебезя. Парнишка задел старушку мопедом? Фред брал его за шиворот и просил извиниться. Дали полпинты пива с легким недоливом? Хозяин бистро с радостью менял его бокал. Какой-то нахал лез без очереди? Просто ткнув в него пальцем, Фред ставил его на место. Он не боялся незнакомых людей и не колеблясь шел к ним, когда того требовала ситуация. Он никогда не испытывал страха перед другими и априорно не подозревал их в воинственных намерениях, не искал угрозы до того, как ее демонстрировали. Не осознавая того, каждый раз, когда он вмешивался, чтобы урегулировать ситуацию, он показывал пример. Он не понимал, как так вышло, что на улицах страх перед чужим человеком превратился в бытовую трусость, как параноидальная боязнь агрессии привела людей к молчаливой ненависти. Сейчас он чувствовал этот страх на улицах, страх бессмысленный, никому не приносивший ни цента. Сколько сил люди тратят, и все псу под хвост.

В абсолютно противоположном мире жила праведница Бэль. Одно ее существование подтверждало, что правы те, кто считает, что самые прекрасные цветы родятся на кактусах, на болоте либо на куче навоза. Такая чернота породила такое очарование и невинность, и этой грацией и невинностью могло насладиться огромное число людей. Стоило встретить Бэль на улице, и человек уже становился лучше. Далекая от высокомерной, кусачей красоты, она изобрела красоту щедрую, обращенную ко всем, без различий и отбора. Каждый имел право на участие, любезное слово, ангельский взгляд, а те, кому такого подарка было недостаточно, могли сколько угодно кусать себе локти: Бэль была неуязвима, а несчастные, вздумавшие воспользоваться преимуществом, давно раскаялись, и эта уверенность в себе еще прибавляла ей красоты, потому что разрешала улыбаться незнакомцам и отвечать на знаки внимания, не опуская головы. Самому закоренелому пессимисту достаточно было провести в ее обществе короткое время, чтобы уверовать снова. По-своему она доказывала, что человечество способно на лучшее; ее роль была ролью исключительных существ: отвечать на цинизм и страх доброжелательностью и надеждой. Получалось, что феи существуют на самом деле и заражают каждого желанием стать лучше.

В то утро она шла по площади Либерасьон под восторженное цоканье языком и свист циркачей, которые устанавливали свои аттракционы, и среди них — большое колесо обозрения, точно такое же, как то, что находится на Тронной площади в Париже. Бэль на минуту остановилась, глядя на мужчин, которые, вися в воздухе, крепили люльки к ободам колеса, и дала себе слово, как только начнется праздник, прийти и посмотреть, на что похож город с такой высоты.

Шолон начал обратный отсчет: оставалось четыре дня до ежегодного торжества, одного из самых пышных в регионе, до целых суток безостановочного веселья, до наступления долгожданного лета. Кроме карусели с лошадками и автодрома, которые бывали и в других местах, три окрестных департамента съезжались посмотреть шолонское колесо обозрения, которое крутилось с полной нагрузкой. В разгар дня город походил на луна-парк, а ночью как две капли воды напоминал Лас-Вегас.

Фред объявил, что танцульки наводят на него тоску. Значит, он проведет все выходные на веранде. В любом случае у него есть занятие поинтересней: пятая глава его творения затрагивает основополагающие темы и отвечает на вопросы, которые простые смертные задают себе о мелком и крупном преступном промысле.