Читать интересную книгу Речитатив - Анатолий Постолов

– Да, то есть нет, – путаясь, пролепетала Ирена.

– Поймите, милочка моя, – с нажимом внушал Варшавский, – внутренняя готовность и собранность – одно из главных условий аутотренинга. Чистить чакры – это не то же самое, что скоблить сковородку или кастрюлю…

«Все видит», – с обожанием и страхом подумала Ирена.

– Я себя чувствую намного лучше, вы просто волшебник, Ленард, – произнесла она с упоением и слабостью в коленках, почти растаяв от резонанса мужского голоса в трубке и от своего собственного грудного воркотания.

Сашка в этот момент с особенным рвением терся об ее ногу.

Варшавский, однако, решил поменять тему, уходя от сближающих полутонов к дистанционно менее опасным терциям:

– Звоню я вам по делу. Мне срочно нужна Виола, а ее мобильный не отвечает. Вы, кажется, близкие подруги…

– Она вообще-то легла отдохнуть, – лихорадочно подыскивая, что бы такое сказать, ляпнула Ирена и во второй раз подумала, что этого говорить не надо было.

– Так она у вас дома? Почему же же вы молчите? Позовите ее к телефону. Я не знаю наверняка, что там у нее с Юлианом произошло, но, кажется, догадываюсь о подоплеке, и поэтому нет смысла играться со мной в прятки. Мне срочно необходимо с ней поговорить, – голос Варшавского неожиданно обрел железные нотки, напоминая вступительные такты марша Радецкого.

Ирена поняла, что сама себя приперла к стенке и, промямлив несколько несуразных междометий, выдавила:

– У нее разболелась голова из-за неприятностей на работе.

– Какие еще неприятности? – тоном следователя спросил Варшавский.

Ирена молчала. Она пыталась снять перчатки, но ей это никак не удавалось, руки под перчатками неожиданно сильно вспотели.

– Послушайте, дорогая моя Ирена, – голос Варшавского виртуозно сменил грубое форте медных духовых на виолончельное адажио. – Я никак не желал бы оказаться незваным гостем или поневоле нарушить ваши планы на сегодняшний вечер, но мне необходимо срочно увидеть Виолу и поговорить с ней… Я могу к вам подъехать?

– Прямо сейчас? – пролепетала Ирена.

– Где вы живете? Продиктуйте-ка мне адресок. Я буду у вас через двадцать минут.

Бабочки

Виола лежала на тахте с книгой в руках, закутавшись в теплое верблюжье одеяло, глаза ее, однако, глядели поверх страниц, а мысли беспорядочно порхали в необъятном пространстве воображения, как бабочки-однодневки над пестрым цветочным ковром. Бабочки играли свои обыденные эпизодические роли, каждая из которых в отдельности могла бы показаться нелепой и несущественной, но необъяснимым образом эти, созданные бабочками лоскутки из смеси небесной синьки, полевых обветренных цветов и колючего чертополоха, складывались в суровое полотнище недавней драмы. И Виола делала то, что делает большинство людей, внезапно переместившихся из налаженной и надежной в своем развитии сердцевины любовного романа в его абсолютно несвоевременную кульминацию; они пытаются вернуться на страницы минувших событий, перекраивая их на новый манер, превращаясь в режиссера и актера одновременно, суфлируя себе и своему визави и меняя декорации, детали, а то и целую сцену – как бы прогоняя на пуантах все эпизоды новой хореографии.

Ирена заглянула в комнату.

– Ты не спишь, киска? Слушай, ты сейчас умрешь. Только что звонил… ты не поверишь… Ленард! Варшавский! И с первых слов… Я чуть не упала… Он заявляет: я знаю, что Виола у вас, и я должен ее немедленно увидеть.

– Ты ему, надеюсь, сказала что я не здесь?

– Ни слова не сказала – он просто видит насквозь. У меня голова кругом пошла. Я, говорит, еду к вам, мне нужна Виола.

– Ну, ты, надеюсь…

– Короче, он будет здесь через пятнадцать минут.

Виола быстро вскочила на ноги.

– Иренка, но ведь, кроме тебя, никто не знает, что я здесь.

– Девочка моя, он же ясновидец, я пыталась соврать, он меня тут же пристыдил.

– С ума сойти, – прошептала Виола. – Он действительно здесь будет через пятнадцать минут? У него же нет машины.

– Его подвезет какой-то субьект, он у Левитадзе подрабатывает массажистом, бывший автогонщик и немного сумасшедший. Я бы с ним рядом в машину не села, так он гоняет.

– Господи, я в таком виде… – Виола глянула в зеркало.

– Ерунда, сполосни лицо, подрумянься чуток – и с тебя довольно – ты же у нас круглый год цветешь.

– Ах, Ирена, ты ему проболталась, что я здесь, да?

– Клянусь, – начала говорить Ирена, кладя руку на грудь, но Виола уже выскочила из комнаты в ванную, прижимая ладони к щекам, слегка разглаживая морщинки под глазами и чувствуя при этом странное щекочущее волнение, будто перед выходом на сцену, где ей, как Нине Заречной, предстоит дебют, который принесет успех или неудачу. Дебют, от которого зависит все ее будущее.

Метаморфозы

Варшавский прошел по присыпанной гравием дорожке к дуплексу Ирены и нажал на кнопку звонка. Звонок сыграл заунывную фугу и, пока вздыхала и опадала звуковая волна, он равнодушно огляделся. Приземистая пальма, опоясанная шишковидным наростом, выглядывала из-за соседнего забора, фамильярно приветствуя гостя растопыренными листьями; справа от крыльца журчал миниатюрный фонтанчик, увенчанный ангелом с надломанным крылом. Взгляд, брошенный Варшавским в сторону тусклого лос-анджелесского неба, тоже не отметил ничего интересного – среди двух-трех неярких звездочек абсолютно не просматривался Меркурий, любимая планета ясновидцев и магов. И только луна, скрытая за вершинами гор, подсвечивала небосклон зыбким ореолом.

Между тем, за стеной дома в этот момент происходило нечто не вполне обычное. Хозяйка дома, услышав звонок, бросилась к двери, но по дороге остановилась и мельком посмотрела в зеркало. В глазах у нее прыгали бесенята, а юбка, краем которой она прикоснулась к овальному столику перед зеркалом, издала сухой, похожий на шипение треск статического разряда. Ирена вскрикнула и, поправляя прическу, понеслась к прихожей.

Полнейшая метаморфоза произошла с Сашкой. Взяв на себя руководящую должность мажордома, он непременно встречал гостей, достойно сидя на ковре посреди комнаты и разглядывал каждого входящего в упор, словно проверял на вшивость. Даже грузчики, люди грубые, занося вещи в дом по обыкновению задом, тем не менее, умудрялись учтиво обходить Сашку стороной; этих, а также пахнущих трубами водопроводчиков и прочий мастеровой люд Сашка провожал презрительным полуповоротом головы. Амплуа всеобщего любимца полностью лишило его иммунитета перед таким малоизученным явлением, как дьявольщина в облике господина приятной наружности, с безукоризненно сопряженными чакрами и просверливающим стены третьим глазом. Услышав звонок и мгновенно учуяв опасность, исходившую от пришельца, Сашка со всех ног бросился в самый дальний угол комнаты, где стояла кушетка с гнутыми ножками и свисающей бахромой шелкового покрывала; там он и затаился в самой глубине, превратившись в серый неодушевленный предмет.

Виола в этот момент сидела на краешке кровати и читала «Дары волхвов». Перед приходом Варшавского ей захотелось отвлечься от мыслей о предстоящем разговоре, и, открыв наугад томик О'Генри, она с неожиданной легкостью растворилась в неоновых огнях Большого Яблока, ощутила его покалывающие хвойные запахи и сумеречную палитру мокрых мостовых, подкрашенных хрупкими мазками мандариновых корочек и пастозным бурлеском пунцовых листьев пуансетии. Забыв обо всем, она сама окунулась в это чуть слащавое от блеска витрин море Сочельника, в волнах которого кружились судьбы двух молодых людей, готовых пожертвовать очень многим, но любой ценой раздобыть друг для друга рождественские подарки. И читая о том, как героиня рассказа решила остричь свои прекрасные волосы, чтобы продать их и на несколько вырученных долларов купить наручные часы любимому мужу, она вдруг почувствовала, как в носу защекотало и на глазах выступили слезы. «Я превращаюсь в какую-то сентиментальную дуру», – подумала Виола…

В этот момент Варшавский постучал в дверь.

Табу

– Вы поступили совершенно неразумно, по-детски, – произнес он, выслушав несколько сбивчивый рассказ Виолы, состоящий из недомолвок, повторов и не по-женски расточительных пауз, в которых плавала сумятица переполнявших ее чувств.

– Я ваш друг. И если что-либо случается, я тот самый человек, которому можно довериться. О том, что вы потеряли работу, я почему-то узнаю от Ирены. А ваша размолвка с Юлианом… Я догадываюсь, что подноготная этого дела слишком щекотлива, чтобы делиться со мной подробностями. Я это понимаю. Ни на чем не настаиваю. Но, насколько помню, вел я себя самым подобающим образом, и если у Юлиана взыграла ревность, то ему, как психотерапевту, лучше самому разобраться в ее мотивах и немножко поработать над самим собой…

Он замолчал и вопросительно взглянул на Виолу:

– Ну что же вы прячете глаза?

Виола с удивлением посмотрела на Варшавского: