А еще горел свет в окнах ветхого сооружения, именуемого домом для гостей. Мисс Селина рассказывала как-то, что дом для гостей был построен одновременно с главным домом и служил в те времена семейным храмом Кендаллов и школьным помещением.
А теперь в нем поселился Уилл Бомонт.
Из открытых окон доносились звуки радио. Кто-то пел, кажется, по-французски, под аккомпанемент аккордеона и флейты. Джеред часто слышал эту мелодию на ферме двоюродного деда.
Судя по мелькающим теням лопастей, в доме работал вентилятор. Здесь, должно быть, очень жарко, но Бомонт, судя по всему, не особенно страдал от этого. Бабушка сказала как-то, что таким людям нужно привыкать к жаре, коль скоро им суждено вечно гореть в аду.
Джеред устроился под сосной и принялся наблюдать. Какое-то время он ничего не видел. Потом свет в угловой комнате погас, и в соседнем окне показался Бомонт — в джинсах, с мокрыми волосами. С его плеча свисало полотенце. Что-то, похоже, не давало ему покоя; он мерил шагами комнату, время от времени подходил то к одному окну, то к другому и всматривался в темноту.
Что он мог разглядывать? Только дом мисс Селины. Неужели он положил на нее глаз?
Джеред содрогнулся. После своих родных он любил мисс Селину, пожалуй, больше всех в городе. У нее всегда находилось для него время, когда он приходил в библиотеку, помогала ему подбирать интересные книги, отвечала на его вопросы, развлекала его. Она понимала его лучше, чем большинство взрослых. Она была красивая, почти такая же красивая, как мать Джереда в юности, и добрая. Джеред искренне ее любил, и ему противно было представлять ее себе рядом с Бомонтом. С его отцом.
Он почти услышал веселый голос Джоя, который не отличался деликатностью: «Мисс Хантер и твой отец? Слушай, если они поженятся, она станет твоей мачехой! Вот будет здорово!»
Да на ком бы ни женился Уилл Бомонт, эта женщина не станет мачехой Джереда по той простой причине, что, даже если Уилл и назовет наконец себя отцом своего сына, Джеред не признает его отцом. Ни за что.
Окна в доме для гостей погасли одно за другим, и только из ближайшего лился тусклый свет. Было ясно, что Бомонт раздевается. Потом и это окно погасло. Пора спать?
Джеред подождал еще несколько минут. Он не знал, который час, и опасался зажечь фонарь, чтобы взглянуть на часы. Наконец он решился включить его, предварительно повернувшись лицом к лесу. Пора возвращаться. Здесь он уже ничего не увидит, и ни к чему заставлять стариков волноваться. Достаточно того, что им причинил в свое время Уилл Бомонт.
Уилл постучал в заднюю дверь дома мисс Роуз в понедельник, когда солнце начинало клониться к горизонту. Потом он осторожно скользнул внутрь и негромко окликнул мисс Роуз по имени. Ответа не последовало. Тогда Уилл прошел в кухню и двинулся дальше по коридору, прислушиваясь.
В другой день он решил бы, что она чем-то занята или легла вздремнуть, и не стал бы ее разыскивать. Но накануне вечером она показалась ему очень усталой и расстроенной. Она предложила ему забрать ужин к себе, так как ей хотелось побыть в одиночестве. Когда час спустя он принес посуду, она уже спала, хотя не было еще и восьми часов вечера.
— Я здесь.
Он вошел в маленькую, залитую солнцем комнату в восточном крыле дома. В детстве он больше всего любил эту комнату, так как здесь не было ценной старинной мебели и всегда было светло и тепло. Здесь стояли цветочные горшки и находился маленький черно-белый телевизор, единственный во всем доме.
Мисс Роуз поливала цветы. Уилл подождал, пока она закончит, отставит лейку и предложит ему сесть.
— Спасибо, но я собирался в город и заглянул узнать, не нужно ли вам что—нибудь.
— Сядь, Уилл.
Он повиновался, вновь почувствовав себя десятилетним мальчиком.
Мисс Роуз села напротив него — очень прямо. Лицо ее было сурово.
— Вчера я обедала у Реймонда.
Уилл кивнул.
— Он рассказал мне кое—что, и у меня испортилось настроение. Естественно, я не хотела верить, но сегодня утром я беседовала с шерифом Франклином, и он подтвердил информацию Реймонда.
При упоминании о шерифе Уилл напрягся, и ему сразу сделалось неуютно.
— Когда ты получил мое письмо, ты был в тюрьме?
Его ладони вспотели, и он с трудом перевел дыхание. Нужно было предупредить ее в тот же день, когда пришло письмо. Нужно было позвонить ей из Алабамы и сказать, что он уже не тот мальчик, которого она когда—то воспитывала. Надо было дать ей знать о своем образе жизни — о деньгах, получаемых от женщин, о проделках, за которые его иногда ловили, а иногда нет. Об арестах. Он помнил подробности каждого задержания — даты, города, предъявленные обвинения. Подробности его позора.
Но он не позвонил. Не предупредил. Не признался, потому что ему хотелось домой. Он хотел увидеть ее. И он не мог допустить, чтобы она перестала доверять ему, верить в него. Чтобы она отвергла его.
— Да, мэм, — мрачно подтвердил Уилл. — Я был в тюрьме.
— Тебя подозревали в том, что ты совершил ряд краж из квартир старых женщин, у которых работал?
— Совершенно верно, мэм.
— И ты был в тюрьме не в первый раз?
— Да, мэм.
Он ждал, ждал с болезненным напряжением самого главного вопроса: «Ты это делал?» Он ждал этого последнего доказательства веры, он, которому не верил никто на протяжении шестнадцати лет. «Ты виновен?»
Прошла минута, вторая, третья. Мисс Роуз сидела неподвижно, опустив голову. И молчала. Уиллу было страшно от ее молчания.
Он начинал дрожать от напряжения. Она не спрашивает. Она поверила в его виновность. Даже не спросив его, она осудила его и прокляла. Последний человек, кто еще верил в него. До этого дня.
Уилл поднялся:
— Дайте мне пятнадцать минут на сборы, и меня здесь не будет.
Она подняла голову, и потускневшие старческие голубые глаза взглянули на него.
— Я не гоню тебя.
Но ему уже не было смысла оставаться. Нельзя оставаться, когда ты обманул единственного человека, который тебя любил. Нельзя оставаться, если всякий ее взгляд будет напоминать ему о его позоре. Нельзя каждый день читать на ее лице разочарование и презрение.
И Селина отныне будет так же смотреть на него.
— Уилл, я по—прежнему на тебя рассчитываю, — тихо произнесла мисс Роуз. — Прошу тебя, не уезжай.
— Простите меня, мисс Роуз.
Он повернулся, вышел, бесшумно прикрыл за собой заднюю дверь дома и отправился к себе.
Уилл провел в доме для гостей десять дней. За это время он прибрал в комнатах, подмел, вымыл полы, расставил мебель. Все свои вещи он разложил в зеркальном шкафу, стоящем возле кровати.