— Какого черта ты скалишься? Как после этого мы вернемся на Корнуолл?
— Заткнитесь, вы, морские собаки! — Мясистый сержант, начальник стражи, повернулся к ним с таким угрожающим выражением лица, что они сразу замолчали.
— Хватит устраивать демонстрации. — Проскрипел, словно нож по точильному камню, голос судьи Харроу. — Удалите освобожденных.
Когда это было сделано и лязг цепей стих, судебный пристав высморкался так громко, будто протрубил в охотничий рог, и продолжал:
— Заключенным встать и подойти к судейской скамье для заслушивания приговора настоящего суда!
Крепко сжав руки перед собой, Бью повиновался. Весь эффект от выступления Ол'Пендина куда-то испарился. Цепи на его ногах стали еще тяжелее, и он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил, что был ужасно голодным, холодным и, грязным.
Председательствующий судья смотрел не на заключенных, а на присутствующих в зале. Красивое лицо Бью пожелтело. Он закусил нижнюю губу. Если ему дадут большой срок, что станет с Кейт? В глубине души он молился:
«О Господи, сделай так, чтобы я не выглядел испуганным в глазах моих врагов. Я искренне раскаиваюсь в своих грехах. Ты знаешь это. Пусть в сердце этого англичанина пребудет милосердие. Аминь».
— В качестве предупреждения другим нелояльным и нечестным подданным империи и как пример того, что ждет их, настоящий суд приговаривает Сина О'Доннелла к двадцати годам каторги с отбыванием в дартмурской тюрьме Его Величества с последующей высылкой из этой провинции на место назначения, которое будет определено в дальнейшем…
Луизианец наклонился немного вперед, глядя на яркое пятно мантии, олицетворяющее королевскую власть. Он приложил руку к уху, словно плохо слышал то, что говорил судья Харроу.
— Учитывая, что заключенный Бьюргарт де Ауберг по национальности американец, суд склонен проявить великодушие. Однако… — Кровь стремительно побежала по жилам Бью. — Мы сочли, что вы виновны в преступлениях против английской короны. Тем не менее, учитывая вашу национальность и тот факт, что, как и предыдущий заключенный, вы ранее не совершали преступлений, мы вынесли самый снисходительный приговор. Мы приговариваем вас, Бьюргарт де Ауберг, к десяти годам каторги с отбыванием в дартмурской тюрьме Его Величества с последующей высылкой в страну, где вы родились.
Бью сел на место. Он ожидал худшего от этого бледнолицего джентльмена на судейской скамье. Однако вдали от Кейт десять лет были слишком большим сроком. Он слегка улыбнулся, может быть вспомнив речь Ол'Пендина. Кейт позволят приехать и навестить его в тюрьме. Больше всего его беспокоило то, что потом его должны отправить назад в Новый Орлеан. Может быть, у него будет возможность выбора места высылки?
Остальные командиры «Золотой Леди» стояли неровным полукругом.
— Учитывая ваши предыдущие большие и мелкие преступления против правительства Его Величества и против морских законов, установленных всеми цивилизованными народами, а также действия против подданной Его Величества, настоящий суд приговаривает вас забрать из дартмурской тюрьмы и провести по улицам города в назидание населению, а затем казнить так, как будет установлено. И пусть Бог смилостивится над вашими душами!
В зале стояла такая густая и плотная тишина, что, казалось, ее можно было потрогать. Все затаили дыхание, и никто не осмеливался выдохнуть первым. Поэтому хриплый выдох Ол'Пендина прозвучал, как мушкетный выстрел.
И снова стало тихо, как в могиле. Затем в задних рядах поднялся невообразимый шум.
Судья Харроу начал собирать документы, разбросанные перед ним, а судья Сивол машинально поправлял кружева на своем горле. Судья Томпкинс повернулся к судебному приставу.
— Заключенных отправить в дартмурскую тюрьму Его Величества и там ждать дальнейших распоряжений суда.
«Если останусь живым, — думал Бью, — то десять лет придется терпеть цепи, отвратительную пищу и грязь». Он вздрогнул. Какая глупость, какая ужасная глупость была с его стороны, когда он связался с этими людьми. В какой город его отправят потом? В Новый Орлеан? Нью-Йорк? Бостон? Наверняка в один из них. Он представил себе, каким длинным был год.
— Ну ты, давай шевелись! — Стражник стукнул его по ногам прикладом мушкета.
Глава 14
Их вывели утром. Холодным сырым утром. Несмотря на дождь и ранний час, вокруг собрались подвыпившие моряки, вылезшие из винных погребков, проститутки с режущими ухо голосами, пожилые женщины, несущие кувшины с пивом и корзины, полные пирогов, жареных угрей и вареных бараньих голов, девонские фермеры в вельветовых штанах, красных рубашках, наполовину прикрывавших их толстые бедра, и в маленьких продолговатых желтых шляпах без полей, похожих на половинки тыкв.
Одни жалели заключенных, другие — нет.
— Поглядите-ка на них! — взвизгнула старая карга, указывая на Бью и Сина. — Смотрите, говорят, он американец, но кто не знает, что у американцев красная кожа.
Стоящий рядом английский моряк мрачно взглянул на нее, приподнял ей подбородок своим указательным пальцем и ударил прямо в челюсть. Она упала на кучу мусора, а он, пьяно покачиваясь, махнул в сторону упавшей женщины.
— Порядочные люди! — крикнул он. — Вот кто мы! Обращайся к заключенным как к порядочным людям, даже если это осужденные контрабандисты и убийцы.
Они стояли около часа, прежде чем тронулись под конвоем круглолицых девонширских солдат вверх по крутым улицам Плимута, удаляясь от кислого запаха и грязи. Они шли по крутым мостовым навстречу пронизывающему ветру. Дождь яростно хлестал по уже промокшей одежде, а под ногами текли коричневые ручьи, извиваясь по выбоинам в глинистой грязи.
Бью надеялся, что, когда они достигнут вершины холма, дорога до Дартмура станет ровнее. Но, взобравшись на холм, он обнаружил, что они оказались у подножия другой гряды холмов, на которых было еще меньше зелени, чем на тех, что находились ближе к океану. А когда они одолели вторую гряду, перед ними раскинулась третья, коричневатая, унылая, намокшая от дождя, увенчанная клочьями тумана. За третьей грядой они снова оказались у подножия очередной гряды, и так продолжалось весь этот мрачный, бесконечно долгий день. Перед ними все время возвышались холмы, а дорога казалась нескончаемой рекой грязи, льющейся вниз из какого-то огромного резервуара наверху среди грязных, стремительно несущихся облаков, тумана и дождя.
Цвет этих холмов постепенно менялся от коричневого до серого, а затем до темно-серого, и окружающая местность была угрюмой, холодной и сырой. На обширном, покрытом вереском, волнистом пространстве не было ни деревьев, ни кустарников, ни домов — только тут и там с большими интервалами появлялись одинокие лачуги, которые, казалось, вросли в холмы, угрожающе нависшие над ними. Когда они поднялись выше, в воздухе появились хлопья снега и почувствовалась пронизывающая до костей сырость, чего Бью никогда раньше не испытывал.