Рубились с пехотой польских легионеров. Врезавшись в самую гущу, Котовский зарубил польского полковника. В этом бою потери котовцев были чрезмерны. Почти половина бойцов выбыла из строя. Любимец Котовского, приднестровский партизан Макаренко был убит, а комиссару полка Журавлеву снарядом оторвало руку.
Но после боя под Белой Церковью кавбригаде полегчало. Тухачевский сломал своим тараном польский фронт, поляки рухнули и по всему фронту побежали.
На ходу, наспех пополняя свою кавбригаду, Котовский бросился вместе с Буденным на Львов. Своим ударом-наступлением красная конница сшибла и повалила поляков. Неслись по 40 километров в день. Это было всесметающее наступление, и котовцам уже мерещилось – вот-вот перемахнут через порог Европы…
Картина боев одна и та же. Когда после упорной борьбы уже изнемогала советская пехота, на смену появлялся Котовский с Криворучкой, Нягой, Кривенко, Удутом, с царскими полковниками и ротмистрами, и конница, сверкая шашками, с гиком, свистом, улюлюканьем кидалась в атаку.
Иногда командование фронта – Егоров и Сталин – бросало кавбригаду в прорывы, в польский тыл, и кавбригада наносила поражения, мотаясь днями в промежутке за польским тылом.
Постаревший, бледный от переутомления, с опухшими глазами, охрипший носился Котовский во главе бригады на знаменитом любимце бойцов «Орлике»…
Котовский беспощаден. Хоть и имел в распоряжении подлинных военнообразованных офицеров, но командовал бригадой сам. Он не был военным, но был истым партизаном, и воле его не перечь. Иногда бросал бойцов даже в ненужную, но «эффектную» атаку.
В бою под Пузырьками во время атаки, метавшийся словно страшный черт, забрызганный грязью, весь в пыли Котовский приказал Криворучко, спешно бросить эскадрон под командой Кривенко прямо в лоб польским пулеметам.
Жестокий приказ. Но такова уж эта полуразбойная, полуреволюционнная армия, народ, севший на коня, таковы ее нравы…
В крепкой узде держал Котовский свою «шпанку». Закоренелых, не шедших ни на какой страх мародеров-бойцов расстреливал. Правда, говорят, эти расстрелы с трудом переносил комбриг. Садился после них в хате за стол, сжимал руками голову, скреб свою блестящую лысину, бормоча, ругаясь по-молдавански…
Для своей бригады Котовский был не только боевым командиром, но и трибуналом, и государством, и вождем. На Котовском кончалось все, и жизнь и смерть в красной коннице. Стонали местечки, городки от прихода советской кавалерии. Эти шедшие на Европу войска были большие охотники до «камушков и часиков». Но котовцы – не буденовцы.
– Буденовцы что, виндидуалисты! – хохотал комполка Криворучко. – Кто нашел, тот и тащи! А у нас – круговая порука, пользуйся, но общей кассы не забывай!
Котовский знал нравы своей банды и разрешал «грабануть» богатых, но за грабежи мещан, крестьян, местечковых евреев беспощадно расстреливал, внедряя, так сказать, в разбой «классовую линию». И дань грабежа складывалась в общую кассу кавбригады.
Входя в хату на отдых после боев, первое, что приказывал Котовский ординарцам, – любимую:
– Яичницу в 25 яиц!
Но перед боем не ел целый день и бойцам приказывал не есть.
– Дддураччье! – кричал характерным чуть заикающимся басом, – разззве жж можжно жжрать перед ббоем? Поппадет ппуля в жживот и ббаста!
Здоровье, силу и спорт любил Котовский. Гимнастику проводил даже на войне. Ругаясь, заставлял заниматься гимнастикой всех командиров…
В местечке Хабное, где после боев стала кавбригада, на второй же день собрал всех командиров в местной синагоге – единственном просторном помещении. Произнес вводную речь о необходимости гимнастики, приказал всем раздеться, разделся и сам и, стоя пред выстроившимися в две шеренги командирами, начал:
– Первый прием, рраз! Начинай, дыши…
Дело было зимнее. А комбриг открыл окна. Командиры поругивались про себя, синели от холода, но проделывали все мудреные приемы. После гимнастики Котовский приказал обтираться водой. В бочке нашли воду, приготовленную для еврейского религиозного ритуала.
– Обтирайся! Бог не обидится! – ревел Котовский. И под общий хохот зачерпывали командиры, обтирались. Только тут заметил Котовский, что одного комэска недостает, и прямо из синагоги пошел в его квартиру.
– Отколет сейчас над Митькой «котовку», – хохотали, шли за ним командиры. Знали, что уж что-нибудь да выдумает комбриг, идущий к не явившемуся комэску.
У избы остановился. Выскочил ординарец.
– Спит? – крикнул Котовский.
– Спит, товарищ комбриг.
– Принеси-ка два ведра воды, да похолоднее!
С двумя ведрами в руках, пригибаясь в сенях, Котовский вошел в покосившуюся еврейскую хату, где на постели, разметавшись, храпел еще полунагой комэск.
С размаху вымахнул Котовский на спящего ведра, приговаривая:
– Обливаться перед девятым номером нужно, товарищ комэск! Вот как!
А на утро трубы уже играли генерал-марш. И странная конница из полубандитов, солдат-командиров, старых офицеров, уголовников, подымалась, седлала коней и трогала по пыльным улицам, выступая в бой за Львов.
По 50 километров неслась в сутки красная конница. Еще один переход – и возьмут столицу Галиции. Но под Львовом получился категорический приказ свертывать на север, спасать общее положение, уже обессилевшей под Варшавой, красной армии.
Как ни торопилась конница – не успела. Французский генерал Вейган положил предел русскому красному размаху и, вместо наступления, красная армия пошла грандиозным паническим откатом.
Для конницы Котовского начались жестокие арьергардные бои. Прикрывая панически побежавшую красную пехоту от наседающих теперь польских уланов, Котовский забыл и гимнастику и обливания водой. Какая гимнастика, когда по три дня маковой росинки во рту не бывало у бойцов. В этих боях обессилели котовцы. А главное, упало моральное состояние войск: не пустила Европа Котовского делать революцию.
Лучший польский конный корпус генерала Краевского получил приказание – истребить разбойную кавбригаду. Польская кавалерия торопилась зажать в клещи беспорядочно-несущихся на восток котовцев. И вот близ Кременца полным кольцом поляки окружили Котовского на лесистом холме – Божья Гура.
Это полная гибель. Командование юго-западного фронта похоронило отрезанную кавбригаду. С трудом втащили на гору котовцы последние пушки, тачанки с пулеметами, лазаретные линейки. Котовский, усталый и измотанный, как все бойцы, приказал биться до последнего, не сдаваться полякам.
Трое суток отбивались зажатые в кольцо котовцы, несли страшные потери. Ночью на вершине холма, собрав жалкие остатки когда-то грозной бригады, Котовский обратился к бойцам с речью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});