для красоты нужна?
------------------------
Дорогой читатель, нужна твоя помощь! Тут у Жоры переломный момент намечается. Как думаешь, есть смысл закончить всё в этой книжке или таки продолжить серию? Жду советов и комментариев. Угу?
Глава 18 Время поэзии
А день рождения свой я не отмечал, да и не очень хотелось. Тут еще разговор случился занимательный. Иду по территории поселка никого не трогаю, выруливает Козлов:
— Привет, Жорж!
— Здравия желаю, товарищ Артем!
— Ты не сильно занят, а то есть минутка зайти потрепаться?
— Ну что вы, какое «занят» — каникулы же! Пойдемте.
Как оказалось, руководство отслеживало все личные дела в том числе и на предмет дней рождения. Видимо, по принципу «не можешь отменить — возглавь». А тут четырнадцать исполняется, непорядок!
— Как отмечать будешь?
— Домой приеду, карандашиком в календаре.
— В смысле?
— Ну я уже не очень маленький, можно сказать, большой мальчик. Заяви я, что мне четырнадцать стукнуло, народ начнет встречные вопросы задавать по поводу моего приема в комсомол. Кому нужен этот геморрой? Ни мне, ни вам.
— Соображаешь. А если сказать, что тебе пятнадцать?
— И что это за радость — отмечать фальшивый день рождения? Не, я сразу мимо. Да вообще, дни рождения не мой фетиш. У меня Новый Год в приоритете.
— Ну так, значит так. Только не передумай тогда.
— Не подведу, товарищ Артем! Жизни не пожалею, а выполню это поручение!
— Иди уже, паяц!
Когда дверь за Милославским закрылась, к столу подошла идеолог Захарова:
— Как прошло?
— Как со взрослым. С ним вообще надо как со взрослым, тогда и его легче понять, и он не нападает.
— Да мы со всеми комсомольцами как со взрослыми общаемся.
— Ты не поняла, тут «как со взрослым» не прокатывает. Тут надо просто видеть перед собой взрослого человека и так строить диалог.
— Это недоразумение взрослое, что ли?
— Ладно, сама начнешь такие нюансы видеть, когда подрастешь. А сейчас результат такой: он молчит про свой день рождения, мы тоже. Туляки еще огребут за такой подарочек. Хотя я их понимаю. Привлекли внимание к своей организации, проявили напор инициативу.
Нарисовался поэтический вечер, по задумке организаторов делегаты Школы должны читать свои любимые стихи и объяснять, о чем они, и почему именно они. Такое начало вечера я не смог стерпеть и предложил корректировки:
— Товарищи, сама формулировка «должны читать свои любимые стихи» карябает моё чуткое ухо. Никто не ДОЛЖЕН читать любимые стихи. Это почти также отвратительно, как «должен быть счастливым». Мы МОЖЕМ читать свои любимые и просто свои стихи. Наверняка, кто-то пишет. И совсем нехорошо заставлять объяснять «почему и о чем». Есть русская пословица «не по хорошу мил, а по милу хорош» — смысл понятен?
После короткой дискуссии моё предложение приняли. Просто поэтический вечер, просто любимые стихи. Я подозреваю, что в такой парадигме и выбор читаемых стихов у народа изменится. Раз не надо пыжиться и объяснять, как в пятом классе. Во всяком случае, почти все читаемые произведения были про любовь, отношения и осень-весну. Коммунизм и молодость никто не рифмовал. Не удержался, вылез со своим, я накануне напрягся, вспомнил пару-тройку стишков и записал на бумажку.
— Сейчас будет сложно. Хоть и про любовь. Терпите:
У нас с тобой всё было в прошлой жизни.
А в этой ничего. И я не помню,
Встречал ли я тебя порою темной,
И если да, то много ли в том смысла?
Кому кричал «вернись!», проснувшись ночью,
Кого опять искал в пустой квартире?
И есть ли вообще в подлунном мире
Похожая хотя бы, пусть не очень…?
А смерть изменит это безвременье,
Когда не разделил на «до» и «после»
Не жизнь, не много лет, хотя бы осень
Той встречей, что ничто не переменит?
А в следующей жизни мы с тобою
Сумеем попытаться пересечься?
Так много смыслов прячет слово «вечность»,Реинкарнаций, страхов, криков боли. И есть ли вероятность так родиться, Чтоб ты опять ходила по планете? Как жить мешают мне вопросы эти. Мы Фениксы — несчастные две птицы. А вдруг, родившись чистым и счастливым, Я знать не буду о своей потере? И буду жить, в удачу свою веря, Пройду, плечо задев твоё… Но мимо.
Старался читать медленно с четкой артикуляцией и выделений правильных запятых. Чтоб смогли понять хотя бы некоторые.
— А это чьё?
— Жорж Милославский. Советский Союз.
— Врешь!
— Ребята, без обвинений, Милославский печатался в «Пионерской правде». Думаю, этого достаточно, чтобы понимать, что он уже поэт, хоть и юный.
— А еще! Дай еще что-нибудь свое, мы сравним.
— Пусть лучше скажет про уже прочитанное — о чем вообще оно?
— Да чего тут непонятного!
— А мне непонятно, вот такой я тупой.
— Парни, девушки, не галдите! Если надо, поясню, если хотите, прочту еще. Но у нас есть ведущая вечера — пусть она командует.
— Раз от самого Милославского пошла апелляция ко мне, вмешаюсь. Я составила для себя впечатление о прочитанном стихотворении, вполне взрослом, кстати. Но будет интересно, если автор коротко скажет, что он в него вкладывал, какой смысл. А потом предлагаю Жоре прочесть еще что-то. Нечасто мы встречаемся с настоящим поэтом, пусть юным.
— Коротко. Представьте себе, вы любите и любимы, живете вместе или нет, неважно. А потом умираете оба. И возрождаетесь как Феникс. Ну или как индусы. Оба. Только в разное время, в разных странах. И начинаете мучиться от неясного воспоминания о пережитой любви, искать родного человека, не зная имени, внешности. Но вдруг не помнить о той прошлой любви еще хуже? Вдруг вы каждый день проходите мимо того, кто был в прошлой жизни вашей половинкой, а вам по барабану. Что хуже?
— Во задвинул! Нифига себе!
— А где можно почитать твои стихи?
— Вот на этой бумажке. А когда выкину, уже нигде.
— Ты что, нигде не записываешь стихи?
— Записываю. На бумажках. Вот на таких.
— Давай еще читай, пока не выкинул!
Я лежу на асфальте каблуками растоптан.
У тебя в руке скальпель, но боюсь, ты не доктор…
У тебя даже ноги как орудие пытки.
Не сумел увернуться — недостаточно прыткий…
Я лежу на асфальте, на ветру дотлевая.
Не погашен тобою, просто брошен — бывает.
У тебя даже губы как ножи гильотины…
Ты сбиваешь как поезд и проносишься мимо.
— Это Вознесенский!
— Это Милославский.
— Еще давай!
— Во-первых, это не вечер поэзии. Во-вторых, я больше не помню. Бумажки кончились.
Школа подходила к завершению. Народ уже начал осознавать конечность данного этапа своего существования. Кто-то