— Прогнозы были самые неблагоприятные.
— О каком же переселении на Землю может идти речь?
— Вы как будто правы, но... — Стив осторожно прикоснулся ко лбу. — В победу нужно верить всегда.
— Хороший ответ для офицера. Я тоже верю в победу. — Ксена чуть помедлила. — Могу вам сказать, что ради нее мы здесь и находимся.
— Вы снова ставите меня в тупик. Если Колыбель фактически уже пала, что у нас осталось? Орбитальный город? Нежизнеспособные колонии на спутниках?
— Земля — вот что у нас осталось. У нас и у Сферы, — со значением произнесла она.
— Неужели вы об этом? Я... Ксена, я вас правильно понял? — Стив задышал так, словно из комнаты откачали воздух. Он тяжело поднялся, затем снова сел. — Ксена?.. Но это табу... абсолютное табу даже там, на родине.
— Отвлекитесь, — посоветовала она. — Чем ближе вы подходите к этой теме, тем сильнее внутреннее сопротивление. Составители курса не планировали, что я стану с кем-то делиться. Поэтому ваша помощь в любом случае будет косвенной.
— Война уже проиграна, и Колыбели больше нет, — пробормотал он. — Но здесь, на Земле, мы обеспечиваем ее победу...
— Не испытывайте защитные механизмы, они все равно сильнее. Курс не позволит вам окончательно оформить эту мысль.
— И наша Миссия, и агенты Сферы... — с трудом говорил Стив. — Мы здесь... для того, чтобы...
— Выбросьте из головы и ложитесь спать, — резко произнесла она. — Не доводите себя до кризиса.
— Да, пожалуй... — Он встал и нетвердо направился к двери.
Ксена проводила его печальным взглядом, потом тоже выбралась из кресла и налила себе сока. В ее сознании эта тема была табуирована менее жестко, иначе она не смогла бы выполнить задачу Миссии — не номинальную, объявленную всем членам экспедиции, и не альтернативную, заготовленную для избранных, а единственную настоящую задачу, ради которой Колыбель и отправила на Землю корабль. Однако частные воспоминания о родине как не относящиеся к делу оказались нейтрализованы. Совсем удалить их из памяти курс погружения не мог, но он высушил их до фактов — всего лишь фактов, не связанных с личными переживаниями. Так она видела и проигранную Войну, и потерянное счастье.
Благодарственный Знак, выданный Советом Развития, — вот все, что осталось от ее семьи. Четверо мальчиков: младшему два, старшему тринадцать. Они были. Они у нее были. Раньше, когда-то. Сейчас Айриксу исполнилось бы двенадцать, и он мечтал бы о службе пилота-истребителя. Они все мечтают об этом. Мальчики. Тиму было бы двадцать три, он бы уже воевал — непременно истребителем. Она бы им гордилась. Мальчиком, сделавшим последний круг над ее кварталом, тоже, наверно, гордились — когда он прошел вступительный тест в училище, и когда надел офицерский китель, и когда прорвался сквозь орбитальную «сетку» Колыбели, и когда понял, что назад уже не вернуться, поэтому осталось лишь расстрелять боезапас и умереть с пользой для родины. И разве он виноват, что его родиной была Сфера? Он не выбирал. Он жил там, где ясили его родители, он был всего лишь пилотом...
Первых трех отцов для ее мальчиков подобрала генная лотерея, четвертый сын появился без расчетов и согласований — с Благодарственным Знаком Ксена имела на это право. Айрикс, младший... Даже сейчас, после тех десяти лет, что «Колыбель» провела в пути, ему было бы только двенадцать. Он ничего не успел — ни очароваться жизнью, ни обжечься о жизнь. Он родился, когда Война перешла в завершающую фазу и стала называться Войной, но даже в этом опаленном мире он не сделал и шага.
Айрикс, Ишер, Кире, Тим — четыре имени, так их помнила Ксена. Помнила — спасибо курсу — бесчувственно, иначе как не сойти с ума?
Назначению на «Колыбель» она была рада: десять лет в коматозном сне, плюс программа погружения в чуждую культуру, глубокая гипнопедия, вытесняющая из памяти ненужное. Все забудется, все пройдет — так она думала.
Все прошло, на душе было пусто. Сердцем владело чувство долга, остальные чувства выжег тот мальчик на истребителе.
* * *
Майор Канунников удивил не только трезвостью, но и пунктуальностью.
— Надеюсь, хоть какая-нибудь информация будет? — осведомился Андрей, подходя с сумкой к багажнику.
— Будет, будет. — Николай открыл свою дверь. — Кидай ко мне, сам сядешь назад. Документы тоже давай сюда. И карточки, и все-все. Потом верну.
«Волга» отъехала от гостиницы и через два квартала свернула в проулок с рядами глухих металлических ставней. Канунников затормозил, опустил правое стекло и швырнул сумку в мусорный бак.
— Не слишком близко? — спросил Андрей. — Здесь найдут.
— Обязательно, — кивнул майор.
— Но в ней же мои шмотки.
— Пот, волосы, частицы кожи, — поддержал он, включая заднюю скорость. — Ты не можешь исчезнуть бесследно. Это было бы... — Мимо промчался длинный сияющий «Форд», и Канунников тихо выругался. — Слишком красиво это было бы, — закончил он, выезжая на проспект.
— Меня будут искать?
— Долго. И, надеюсь, безуспешно.
— Но если кому-то придет в голову сравнить эти следы с моими старыми образцами...
— Только сумасшедшему или бездельнику, — заявил Николай. — Ты ведь у нас по-прежнему сидишь, не так ли?
— Сижу, — проронил Андрей, откидываясь на мягкую спинку.
— Вот и сиди, — сказал майор и, сунув руку во внутренний карман, передал назад фотографию.
— Это кто такой?
— Владимир, — ответил майор. — Или Володя Серый.
Лицо на фотографии из офицерского файла было строгим и отрешенным. Глаза смотрели в объектив, но при этом словно бы уходили от взгляда — в них не было ничего. Уголки губ клонились к жесткому подбородку.
— Лейтенант? — недоверчиво произнес Андрей. — Ему здесь лет тридцать.
— Двадцать семь. Снимок сделан перед самым Объединением, — пояснил Канунников, забирая фотографию, — Потом Серый уволился.
— Двадцать семь лет — многовато для лейтенанта. —Штрафник? Лентяй?
— Владимир не заканчивал военное училище, он прошел диверсионную школу на острове Русском.
— Почти соседи были.
— Что? — не понял Канунников,
— От Русского уже и до Шиашира недалеко.
Николай на это замечание никак не отреагировал, только сунул в рот сигарету.
— После школы Владимира зачислили в «Серый экипаж», — сказал он.
— Я про такой не слышал.
Канунников иронически посмотрел в зеркало:
— Я! Даже я об этом подразделении не слышал, куда уж тебе-то, олень шиаширский. — Он прикурил, глубоко затянулся и стряхнул пепел за окно. — Да я и сейчас почти ничего не знаю. «Серый экипаж» — от Цвета корабельной краски. Вообще-то, на флоте говорят «шаровый», но это не наше дело. А чему Владимира там научили и чем он занимался... это уж тем более Дело не наше. Сразу после Объединения он уволился. Дважды поступал в духовную семинарию, оба раза неудачно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});