Король долго сидел молча. Наконец он шевельнулся, поднял флакон и подозвал одну из девушек.
— Он пьет со мной! — сказал он, указывая на Кентона.
Лучники расступились, пропустили девушку. Она остановилась перед Кентоном, поднесла к его губам флакон. Он выпил, поднял голову и поклонился.
— Кланет, — сказал король, — человек, знающий Малдонаха из Ура, не может быть рабом.
— Повелитель, упрямо ответил черный жрец. — Мой раб останется у меня.
— Неужели? — засмеялся король. — Язва в брюхе комора! Неужели?
Вокруг зазвенели натягиваемые луки.
— Повелитель, — выдохнул Кланет и опустил голову, — он остается у тебя.
Проходя мимо, Кентон слышал, как скрипят зубы черного жреца, слышал, как он втягивает воздух, как после долгого бега. И Кентон, улыбаясь, прошел сквозь строй лучников и остановился возле короля.
— Человек, знающий Малдонаха, — улыбнулся король, — ты удивляешься, как это я, один, обладаю большей властью, чем жрецы всех богов и все их боги. Потому, что во всей Эмактиле только у меня нет ни богов, ни суеверий. Я единственный человек, который знает, что в мире существуют лишь три реальности. Вино — оно до некоторою предела позволяет человеку видеть яснее, чем боги. Власть — вместе с хитростью она делает человека выше богам. Смерть — которую боги не могут отменить и которой распоряжаюсь я.
— Вино! Власть! Смерть! — запел китаец.
— У этих жрецов множество богов, и каждый ревнует к остальным. Хо! Хо! — рассмеялся король. — У меня нет богов. Поэтому я справедлив во всем. Справедливый судья должен не иметь предрассудков и не иметь веры.
— Наш повелитель не имеет предрассудков! — запел китаец.
— Он не имеет веры! — пели лучники.
— Я на одной чашке весов, — кивнул король. — На другой множество богов и жрецов. Есть только три вещи, в реальности которых я уверен. Вино, власть, смерть! Те, кто пытается перевесить меня, верят во многое другое. Поэтому я перевешиваю их. Если бы мне противостоял только одни бог, только одна вера — я был бы внизу. Да, три к одному! Вот парадокс — и в нем правда.
— Повелитель Эмактилы говорит правду! — шептали лучники.
Лучше три прямые стрелы в колчане, чем триста кривых. И если в Эмактиле появится человек с одной стрелой и эта стрела будет прямее моих трех — этот человек будет править на моем месте, — лучился радостью король.
— Лучники, слушайте своего короля! — пел китаец.
— Итак, — сказал король, — поскольку боги и жрецы ревнуют друг к другу, они сделали меня, который не думает ни о богах, ни о жрецах, королем Эмактилы, чтобы сохранить мир между ними и не дать им уничтожить друг друга. И так как у меня десять лучников против одного их лучника и двадцать мечников против одного их мечника, я делаю это очень хорошо. Хо! Хо! — рассмеялся король. — Такова власть.
— У нашего повелителя есть власть! — воскликнул китаец.
— А имея власть, я могу пить сколько хочу, — хихикал король.
— Наш повелитель пьян, — шептали лучники по всей палате.
— Пьяный или трезвый, я король двух смертей, — хихикал правитель Эмактилы.
— Двух смертей, — шептали лучники, кивая друг другу.
— Перед тобой, человек, знающий Малдонаха, я сниму с них покрывала, — сказал король.
— Лучники по сторонам и сзади, наклоните головы! — закричал китаец. Головы лучников со всех трех сторон живого фриза немедленно упали на грудь.
Вуаль спала с фигуры слева от короля.
Глядя на Кентона глубокими глазами, в которых была нежность матери, стыдливость девушки, страсть любовницы, стояла женщина. Ее обнаженное тело было безупречно. В единый хор в нем сливались мать, девушка и любовница. Она дышала всеми веснами, когда-либо посещавшими землю. Она была дверью в очарованный мир, символом всего, что может дать земля — всей красоты и всей радости. Она была всей сладостью жизни, ее обещаниями, ее экстазами, ее соблазнами и ее разумом. Глядя на нее, Кентон понял, что за жизнь нужно держаться всеми силами. Она дорога и полна удивительными дарами. Ее нельзя упускать!
И что смерть ужасна!
Он не испытывал желания к этой женщине. Но она пробудила в нем желание жить и раздула пламя в целый пожар.
В правой руке она держала странный изогнутый инструмент с длинными кривыми лезвиями и острыми клыками.
— Ей я отдаю только тех, кто мне очень не нравится, — хихикал король. — Она убивает их медленно. Глядя на нее, они цепляются за жизнь, яростно, отчаянно цепляются за нее. Каждый момент жизни, который она отнимает у них этими клыками и когтями, длится целую вечность. И целую вечность они борются со смертью. Медленно отнимает она у них жизнь, и они уходят из жизни с воплями, цепляясь за нее, отворачивая упрямые лица от смерти. А теперь — взгляни!
Спала вуаль с фигуры справа.
Здесь скорчился черный карлик, бесформенный, искривленный, отвратительный. Он смотрел на Кентона тусклыми глазами, в которых были все печали, вся усталость, все разочарования жизни; вся жизнь с ее бесполезной, утомительной пустой работой. Глядя на него, Кентон забыл о первой фигуре — он понял, что жизнь ужасна, что ее не стоит беречь.
И что единственное в ней хорошо — это смерть!
В правой руке карлик держал острую шпагу, тонкую, с игольным острием. Кентон боролся с охватившим его желанием броситься на это острие, умереть на нем.
— Ему я отдаю тех, кем очень доволен, — засмеялся король. — Быстра их смерть, как сладкая чаша у губ.
— Ты, — король указал на капитана, пленившего Кентона, — я тобой недоволен, ты схватил человека, который знает Малдонаха, хоть он и был рабом Кланета. Иди к левой смерти!
С побледневшим лицом капитан поднялся по ступеням, прошел мимо лучников, шел не останавливаясь, пока не оказался рядом с женщиной. Китаец ударил в свой меч. Появились два раба со склоненными головами, неся металлическую решетку. Они сняли с капитана вооружение, привязали его обнаженным к решетке. Женщина склонилась к нему, вся нежность, вся любовь, вся жизнь с ее обещаниями.
Капитан закричал, громко, отчаянно. Послышались мольбы и проклятия, стоны обреченного.
Женщина продолжала склоняться к нему, нежно улыбаясь, глаза ее не отрывались от него.
— Хватит! — усмехнулся король. Она убрала орудие пытки с груди солдата, взяла свою вуаль и накинула на себя. Рабы развязали капитана, одели его дрожащее тело. Со всхлипываниями он, шатаясь, побрел назад, встал на колени справа от черного жреца.
— Я недоволен, весело говорил король. — Но ты выполнял свой долг. Поэтому живи еще немного, поскольку ты этого хочешь. Я справедлив.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});