Итак, Фрэнсис вступил на палубу крохотного суденышка, всего-навсего двадцатипятитонника, с которым при крайней необходимости можно и вдвоем справиться, если делать недлинные переходы и хорошо отдыхать на каждой стоянке, чтобы восстановить силы.
Фрэнсис с этих рейсов и до последнего своего плавания соблюдал это правило Таггарта, и у него за всю жизнь не было случая пожалеть о времени, затраченном на отдых его людей. Благодаря неуклонному соблюдению этого правила он всегда был уверен в том, что его люди в нужную минуту сделают все, от них зависящее, все, что вообще может человек. А противник всегда был либо измотан трудными переходами, либо бессменными штормовыми вахтами и так далее. Да если его люди были и свежими, они никогда не отдавали делу все силы, все, на что способны, ибо не имели уверенности в том, что после победы им дадут достаточно отдохнуть и набраться новых сил.
А Дэйвид Таггарт был отчасти философом. Он говаривал:
— Срочные дела, сверхсрочные дела, неотложные дела. И что же, мир Божий рухнет, если твое — якобы неотложное — дело не сделается в срок? Навряд ли. И вообще, если подумать последовательно и честно — то все там будем. Пора Мафусаила, Иареда, Еноха и Илии миновала давно, и разница меж людьми, обреченными к смерти, ныне единственная: тот, кто торопится, окажется на том свете пораньше, а кто не спешит — чуть-чуть попозже. Все дело в «чуть-чуть».
И они шли не быстро, не медленно — они шли спокойно.
Таггарт мог иногда отказаться от выгодного фрахта, если ему понравилось на стоянке и не хочется уходить, — раз из-за юной симпатичной шлюхи, подцепившей его прямо на причале, под премерзким мокрым снегом, на пронзительном ветру, в не самом разнузданном по нравам бретонском Сен-Мало. А однажды даже — в зеландском Флиссингене — оттого, что надо было — ну, как раз не надо было, но очень уж хотелось — дочитать занятную книжку по навигации.
Фрэнсис сносил эти причуды молча — чье судно? Таггарта ведь, верно? Ну, так ему и решать, когда и за чем, куда и по какому резону ему идти. Капитану это нравилось. Или, скорее, ему нравилась его собственная придумка о том, что Фрэнсис не обычный юнга, ибо все прежние втихаря, а то и в открытую, подсмеивались над чудаком-капитаном, а вот Фрэнсис его понимает! На самом-то деле Фрэнсис понимал своего хозяина да-алеко не всегда. Ну и что? Таггарт у себя на борту волен делать все, что ни взбредет в голову. Он тут хозяин и больше, чем хозяин, ибо к тому же еще капитан! Фрэнсис часто не понимал Дэйвида, но усомниться в странном решении того или, тем более, его оспаривать — это Фрэнсису и в голову бы не пришло. Это слишком далеко отошло бы от его представлений о дисциплине и порядке. Он-то как представлял себе флотский порядок? Ладно, если судно казенное, «корабль Ее Величества». Тут уж и над капитаном висят какие-то правила. Но если это «купец» — тут уж есть один-единственный способ свои порядки и свои представления о справедливости установить на борту: купи судно, да на нем и командуй. Ну, или захвати у неприятеля, словом, заимей в собственность.
У Таггарта с Дрейком был длинный, на четыре дня пути, разговор на эту тему. Нет-нет, не следует думать, что они с утра до ночи только об этом и говорили. Но когда погода позволяла и встречных судов в Проливе не виднелось, можно было поболтать — и они снова и снова возвращались к одной и той же теме. Таггарт отстаивал мир и покой — а Фрэнсис горой стоял за войну. Причем, и Таггарт это признал, с несколько неожиданных позиций. Он горячо доказывал, что главное достоинство войны, то, что и делает ее, по его мнению, предпочтительнее мира и покоя, — возможность частой перемены хозяйских прав. Люди гибнут, на их место приходят другие — и многим удается испытать себя, испробовать, на что ты способен. А что на войне убивают — так люди вообще смертны, все помрем. Разве нет? А верующий христианин должен не о том заботиться, чтобы пожить подольше, а о том, чтобы так прожить, что геенны огненной при смерти не боишься. Так?
Капитан Дэйвид неохотно соглашался. Читать этот малец не любил — да ему это, кажется, и без нужды было. Он был прирожденный оратор. И он умел всасывать, как сухая губка воду, чужие знания, опыт, повествования. И тут же мог использовать свежеузнанное.
Таггарт поплавал в свое время — от Ост-Индии до Вест-Индии. Мир повидал и людей разных предостаточно познал. И мог с уверенностью сказать: мальца он взял на борт незаурядного. И старался отшлифовать мозги паренька. Пересказал тому целые труды по истории, древней, новой, Священной и истории мореплавания особенно. И космографию, и навигацию, и начала геометрии. Фрэнсис старательно запоминал, изучал, толково пересказывал — но все это при одном условии: если Таггарт ему объяснит, почему сие важно знать мореплавателю. Знания ради общего образования его не интересовали вовсе. А вот для пользы — своей, протестантской веры, отечества — совсем другое дело!
Нет, малец был решительно необычный. И втайне Таггарт, старый холостяк, иногда помечтывал о том, чтобы Фрэнсис стал действительно великим мореходом. Ну и нет ведь худого, если знаменитый капитан Дрейк, слава Англии, когда-никогда вспомнит: «А первым моим капитаном, указавшим мне верный путь на всю жизнь, был ныне давно уж покойный Дэйвид Таггарт из Чатама». А? Что тут такого?
5
«Нэнси» была мала, но корабль есть корабль: у нее были три не очень-то высокие, но три мачты — две с прямыми парусами и бизань с косым, и руль, и такелаж, обтянутый по всем правилам хорошей морской практики — так, чтобы при случае могла выдержать шквал и добраться до ближайшего порта, благо в водах, где плавал на склоне лет Таггарт, порты встречались часто по обоим берегам.
И выучиться на борту этого крохотного барка можно было, при знающем учителе, всему морскому делу. Кроме разве что пушечной пальбы. А в то лето на борту сошлись толковый ученик и толковый учитель враз — обычно эти два человека живут, как мачты одного судна: вроде и рядом, но не пересекаясь, покуда живы и целы. Таггарт все более втягивался в свою «педагогику». Бывало, и не один раз бывало, что он менял курс барка, чтобы дать еще урок сыну преподобного Эдмунда. Скажем, однажды, рискуя судном, равно как и своей жизнью (впрочем, для него между первым и вторым никакой разницы не было давно уж!) и жизнью Фрэнсиса, завел свою коробку на опасную и переменчивую, как женщина, мель Гудвина, что к востоку-юго-востоку от Чатама. Показал щенку, что можно ходить по таким опаснейшим местам без урона для судна, если твердо знать, какая вешка что означает из плавающих там на мертвых якорях и какой сигнальный огонь зажигают по ночам на вешках, особенный для каждого их типа…