кресле-качалке, которое подарил ему Рырг за помощь в стройке, и смотрел в окно на звезды.
– Деда, – я подтащила стул поближе к окну и села рядом, – у тебя что-то болит?
– Болит, – вздохнул дед, – так болит, внучка, как давно не болело. Душа у меня болит, – прижал он руку к груди отвечая на мой вопрос, – и не знаю я, что мне со всем этим делать…
– Деда, – выдохнула я и, подвинув стул еще ближе, обняла и прижалась нему. Я, пожалуй, понимала его состояние, как ничто другой.
– Ох, дочка, – грустно улыбнулся дед Лишек, – не думал уж я, что такое со мной случится может. Я ведь Далию мою любил. И люблю. Так люблю, что в груди до сих пор жжет от потери. А как Тирну увидел… не знаю… запала она мне в душу-то. Только вот Далию мою я забывать не хочу.
– Не забудешь, – улыбнулась я, – настоящая любовь, деда, не забывается. А Тирна, сразу видно, хорошая женщина. И я буду только рада, если у вас что-то получится. Только ты, деда, так на нее не наседай. А то напугаешь своим напором.
Дед рассмеялся и обнял меня.
– Позабыл я уже, как за женщинами ухаживать-то… да и не думал, что вспоминать придется, – он замолчал, а потом спросил, – а сама-то ты? Все об Яволке думаешь?
– Нет, – соврала я, пряча ложь за смехом, – забыла я уже про него. Не нужен он мне, деда. У меня Лекс есть…
– Ну-ну, – покачал головой дед, – а то я не вижу, что Лекса ты как брата любишь. А ведь хороший парень.
– Хороший…
Я вздохнула. Мы еще немного помолчали, глядя на звезды в окне дедовой комнаты. Завтра будет жарко и солнечно. Через несколько дней начнется сенокос. И на лугах уже спеет ягода. Нужно собирать.
– Оля, – дед прервал мои размышления, – иди-ка ты спать, дочка… время уже позднее… да и устали за день-то…
Устали. Но заснуть у меня никак не получалось. Все крутились в голове воспоминания, о которых я сама себе давно запретила думать.
Глава 19
С этого дня дед Лишек начал планомерную осаду Тирны… Но она оказалась на редкость упертой. Только деда это раззадоривало все больше. Он старался, а мы с интересом наблюдали за его успехами. И советовали. Уж что-то, а советовать все любят. Дед точно выполнял то, что ему говорили, отчего иногда попадал в странные ситуации.
Люди советовали ему одно, эльфяки – другое, гномы – третье… У каждой расы были свои традиции.
И дед то волок Трине букеты полевых цветов, благо сейчас их было великое множество. То выкапывал в лесу и сажал в горшки маленькие дубки и елочки. То выпиливал из нашего белого мрамора и светло-серого гранита неровные бусы и браслеты. То выкладывал разноцветными камнями большое панно с уродливыми кракозябрами, которые должны были изображать его и его возлюбленную вместе. То писал нескладные стихи и зачитывал их несчастной Тирне, пока она готовила ужин.
А Тирна делала вид, что ничего не понимает. Иногда мне казалось, что они давно уже обо всем договорились, просто эта игра забавляет их обоих и они откровенно потешаются над нами. И наслаждаются тем, что вся долина целыми днями только и обсуждает любовь деда Лишека и домоправительницы Тирны.
Мало-помалу Трина отступала. Она уже не шикала на деда, когда он в очередной раз волок к ней каменные кракозябры или отшлифованные кусочки мрамора, нанизанные на нитку. Букеты перестали немедленно отправляться в козью кормушку, а украшали кухонное окно, деревца высаживались, а вместо стихов влюбленные просто беседовали, стыдливо замолкая, если кто-то входил в комнату.
Уже стало понятно, что дед старался не зря. Я радовалась за него, но одновременно мне было немного горько от того, что он нашел свое счастье намного быстрее меня. Я ведь тоже хочу семью…
Как-то так само собой получилось, что на ярмарку в Дивоград, где мы продавали малую часть нашей продукции, дед стал ездить не со мной, а с Тирной. И получалось у них очень неплохо. Да, что там! Отлично получалось у них торговать, гораздо лучше, чем у меня.
Мне казалось, что дед, сближаясь с Тирной, с каждым днем отдаляется от меня все дальше и дальше. Но с другой стороны, видеть деда счастливым было очень радостно. И я как-то очень быстро смирилась с тем, что если у деда с Тирной сладится, то я останусь совсем одна.
Еще был Петька, но и он с каждым годом будет нуждаться во мне все меньше и меньше. Уже сейчас он большую часть вечера пропадал на мансарде, где обустраивал обсерваторию для наблюдения за звездами. Нам пришлось спустить оттуда запасы шерсти, чтобы освободить комнату.
Вечером, после ужина, когда мы уже расходились по спальням, прямо на пороге меня остановил дед.
– Лола, – он довольно улыбался, – Тирна просит у тебя разрешения взять немного шерсти. Говорит, что соскучилась по рукоделию.
– Деда, – рассмеялась я, – так зачем у меня спрашивать-то? Ты и сам бы мог дать ей шерсть. Пусть прядет, жалко что ли… вон ее у нас сколько много…
– Нет, – покачал головой дед, – ты, дочка, в этом доме хозяйка. Тебе и решения принимать. Негоже будет, ежели каждый сам по своему разумению жить начнет. Не избежать тогда обид и раздора. Давай-ка зайдем, – кивнул он на мою комнату, – поговорить надо…
Сердце глухо стукнуло. Кажется, то чего я боюсь, скоро случится.
Мы вошли в спальню. Дед кивнул мне на кресло, показывая, что лучше сесть. А сам примостился на низенькую скамеечку, которую я обычно ставила под ноги.
Длинный летний день уже почти закончился, и в окне догорала вечерняя заря. Оранжевый круг солнца уже наполовину скрылся в ложбинке горных вершин. Углы комнаты тонули во мгле, хотя на улице все еще было достаточно светло…
Дед тяжело вздохнул… Этот разговор и ему давался нелегко.
– Я, дочка, вот что решил, – он немного помолчал, – жениться мне надо на Тирне… Она баба хорошая, жить мы с ней в ладу будем. Молодая, правда, в дочери мне