как Элиас что-то упоминал о том, что королевская линия Атласа была давным-давно благословлена самой Анимой, даровавшей долгую жизнь и красоту в обмен на какую-то услугу, которую они оказали ей. С этой женщиной, подлетающей к столу, определённо так и было.
— Почему вы все такие мрачные? Финн снова рассказывал истории о привидениях?
Когда королева обняла Финна и жестом попросила Каллиаса перегнуться через стол, чтобы она могла поцеловать его в голову, в Сорен закипела ненависть, такая горячая и глубокая, что она думала, что может вспыхнуть синим пламенем. Взгляд Финна метнулся к ней, и он поднял руку перед матерью — защитная позиция.
Всё было бы намного проще, если бы он был таким же скучным, как и другие.
Её глаза встретились взглядом с карими глазами, и они не принадлежали Финну. Король Рамзес увидел её сидящей на другом конце стола.
О, боги.
Медные волосы. Заколка с изумрудом. Усталые, любящие улыбки.
Он видел её, и она видела его. Не только сейчас, но и раньше; в кабинете, писал письма, готовился к союзу, в котором нуждался Никс, но которого не хотел.
Он был старше. Грустнее. У него появились новые морщинки под глазами. Морщины вокруг рта.
И он работал не ради Никса.
В её крови застыл ужас, и вдруг она не смогла дышать. Её колени подогнулись, угрожая уронить её обратно на сиденье.
— Папа.
Шёпот на фоне ревущего неверия в её голове. Слабейший обрывок воспоминания, который слетел с её языка, как дым, как молитва, прошёптанная над могилой любимого человека.
Она отказывалась верить их лжи, даже своей собственной памяти, но она не могла отрицать этого. Не своего отца. Не того человека, которого она по-настоящему помнила из своей первой жизни.
Он уставился на неё, приоткрыв рот, как будто собирался заговорить, но слова были украдены с его языка. Его глаза были широко раскрыты за очками — эти очки, она знала эти очки — и она видела меньше боли на лицах умирающих людей, в глазах солдат, которым выпустили кишки и считающим свои вдохи, пока Мортем не решила даровать им милосердие. Он смотрел на неё так, как она смотрела на лезвие Атласа, которое в один несчастливый день вонзилось в её ногу.
Он издал звук, как будто что-то сломалось глубоко внутри него. Его колени ударились об пол.
— Папа!
Финн и Каллиас выкрикнули в унисон и бросились к нему, но он не двигался. Не моргал. И Сорен тоже.
Они смотрели друг на друга, застывшие, испуганные. Два тела, считавшиеся потерянными в огне, найденные живыми.
Всё разваливалось на части. План, обман, её собственное самосохраняющее отрицание… Всё это.
Кровь Атласа. Кровь Атласа. Кровь Атласа.
— Рамзес? — Адриата опустилась на колени рядом с мужем, быстро схватила его за щеку и повернула его лицо к себе, её голос был безумным. — Рамзес, что?..
Затем Адриата проследила за неподвижным, остекленевшим взглядом своего мужа прямо на Сорен.
Ни к её лицу, ни к её волосам, ни к любому из мест, куда все эти люди смотрели в первую очередь, чтобы доказать её происхождение. Нет, эта женщина смотрела на траурную косу, которая касалась её плеча. Полумесяцы, вытатуированные на средних пальцах каждой руки. Вилку, которую Сорен держала как кинжал.
И хотя это не должно было её удивить, когда Солнечная королева сделала выпад со стороны короля и прижала её спиной к стене, выбив дыхание из её легких, вытащив настоящий кинжал, бог знает откуда, и крепко прижав его к её горлу… после значительно менее жестоких приветствий от остальной королевской семьи Атласа это, как ни странно, несколько застало её врасплох.
— Кто ты?
Вопрос был острее, чем лезвие бритвы, которое она медленно вонзила в шею Сорен. Брызнула кровь и потекла по её шее, пачкая идеальную блузку.
— Что ты делаешь в этом дворце?
Пока её лёгкие отчаянно пытались сделать вдох, Сорен пыталась придумать ложь, правду, что угодно, что не убило бы её. Она ничего не придумала.
Нет. Это слово отозвалось эхом, пустым и испуганным, в самой глубине её души. Только не так. Не здесь, не так близко к победе, не так далеко от дома.
Это не должно было быть так, чёрт возьми. Она должна была умереть там, в долине — она должна была позволить Элиасу положить руки на своё лицо и стать его голосу достаточным прощанием. Это была бы гораздо более впечатляющая смерть, но, боги, это было не то, что она хотела. С рёвом океана в ушах и королём, который был слишком похож на её отца, и кинжалом Атласа, готовым вонзиться слишком глубоко, чтобы она могла вернуться…
Она больше не хотела быть легендой, не хотела историй или песен. Она хотела Элиаса.
Вместо этого она получила Каллиаса, который протиснулся вокруг стола и поймал мать за запястье.
— Мама, остановись! Это не то, что ты думаешь…
— Что я думаю, так это то, что Никс проделал блестящую работу по созданию приманки.
Адриата убрала кинжал от горла Сорен только для того, чтобы засунуть острие под её подбородок, откинув голову назад, изучая её сверкающими зелёными глазами, её лицо исказила царственная усмешка.
— И ты купился на это. Не поэтому ли все в коридорах шепчутся о том, как мой сын отступил от битвы, когда он был в нескольких шагах от победы?
Сорен почувствовала разочарование в её голосе, и оно было адресовано даже не ей. Каллиас вздрогнул, словно его ударили.
— Адди.
Король накрыл руку Адриаты, и металлический кончик лезвия опустился с подбородка Сорен. Выступила новая капелька крови, но Сорен не осмелилась вытереть её. Она только наблюдала за королевской семьёй, затаив дыхание, прижав руки к стене, одна из которых всё ещё сжимала вилку.
Джерихо, Финн и Вон были на ногах, но держались в стороне, осторожно наблюдая, чем это закончится. Руки Джерихо были слегка вытянуты, как будто она тоже была готова попытаться остановить этот нож.
Рамзес всё ещё не переставал смотреть на неё, его глаза увлажнились за очками. Он протянул другую руку, и Сорен инстинктивно отпрянула, сжимая вилку.
Отлично. Если это была её смерть, хорошо. Она пойдёт на это, сражаясь. В тот момент, когда он коснётся её, в тот момент, когда он решит нанести ей смертельный удар, она…
Кончики пальцев, мозолистые и испачканные чернилами, коснулись её щеки. Сорен перестала дышать, когда король Атласа коснулся её лица, его губы разошлись в дрожащем вздохе, ещё один хриплый звук вырвался из его груди.
— Солнечный лучик, — прошептал он, — это ты?