Мальчики задвинули засов, набросили крюк и вернулись в комнаты. Оставалась единственная возможность – окна. Но окна выходили на улицу, и между рамами была проложена металлическая сетка.
Потянулись томительные часы. Тревожная, бессонная ночь и голод совершенно измучили ребят. Миша еще кое-как держался, а Генка, присев на пол, дремал, уткнув голову в колени.
Тогда Миша решил, что они будут спать по очереди. Сначала Генка, потом он. Генка тут же завалился на диван и уснул.
Миша ходил по музею. Гнетущая тишина, спертый воздух одурманивали его. Но он мужественно боролся со сном. Он ходил не переставая, боясь присесть хотя бы на секунду.
Немного его развлек отдел фауны. Чучела зверей, птиц, под которыми рядом с русскими названиями стояли мудреные латинские. Насекомые и букашки за стеклом. Мышь полевая, мышь домашняя. И зачем? Мышь полевая еще туда-сюда, но мышь домашняя… Кто ее не видел?..
Прошло два часа. Мише хотелось спать. Но он не будил Генку. Если Генка не выспится, то обязательно заснет на дежурстве.
И еще добрых два часа Миша ходил, как в тумане.
Наконец он разбудил Генку. Тот долго потягивался, никак не мог сообразить, где он и что с ним.
– Через два часа разбуди меня, – сказал ему Миша, – а главное, не засыпай. Если уж очень захочешь спать, то лучше разбуди меня, понял?
– Ни о чем не беспокойся, – зевая и потягиваясь, ответил Генка.
Миша лег на диван и тут же заснул.
Он проснулся сам… Было уже темно. Миша посмотрел на свой «будильник»… Что такое?! Он проспал восемь часов! Миша вскочил. Где же Генка? Разыскивая его, Миша прошелся по коридору, затем по другому, обошел все комнаты. Генки не было.
Куда он делся? Не мог же он уйти! На всякий случай Миша осмотрел обе двери. Они, как и прежде, были заперты.
Куда же девался Генка? Миша стал волноваться. Может быть, он завалился куда-нибудь и спит?
Миша обшарил все углы – Генки нигде не было.
Миша стоял совершенно растерянный, как вдруг услышал храп. Миша прислушался. Храп доносился из комнаты, где помещался отдел «Религия – опиум для народа». Да, точно, слышен храп. Но где же Генка? Миша снова прислушался и похолодел: храп доносился из гроба, который стоял посреди комнаты. На нем было написано, что это рака. В ней якобы хранились чьи-то нетленные мощи, но каждый может убедиться, что никаких мощей в раке нет.
Дрожа от страха, Миша подошел к раке и приподнял крышку.
Так и есть! В раке преспокойно, подложив ладонь под голову, спал Генка.
Уйти с поста! Заснуть! Миша так толкнул Генку, что чуть не свалил всю раку…
– Что такого? – оправдывался Генка, вылезая из раки. – Все равно никто сюда сегодня не придет… А будешь ходить – могут шаги услышать… Зато мы оба отлично выспались.
– Но какое ты имел право оставить пост? – горячился Миша. – Уж если ты так хотел спать, то мог разбудить меня!
– Жалко было, – ответил Генка. – Понимаешь, мне тебя было жалко. Ведь жрать у нас нечего, чем же нам заглушить голод? Только сном. И видишь, ничего не случилось.
Конечно, ничего не случилось, но все же для порядка Миша как следует отругал Генку.
Выспавшись, они почувствовали себя гораздо лучше. Если бы не мучительный голод, то было бы совсем хорошо.
И снова потянулись часы…
Опять захотелось спать. Ребята то ходили, то дремали, то ходил один Миша, а дремал Генка… В конце концов заснули оба…
Глава 53
Незнакомец
Проснувшись утром, Миша первым делом посмотрел на часы. Восемь часов. Он тут же разбудил Генку, и хорошо сделал: не прошло и нескольких минут, как звякнул замок задней двери и в музей вошел сторож.
Мальчики спрятались за занавеску. Генка, правда, предложил залезть в раку, но Миша воспротивился: здесь им все видно, а в раке они будут как в западне.
Мальчики стояли за портьерой. Они слышали шуршание веника и звяканье совка – сторож подметал пол. Задняя дверь была открыта, оттуда тянуло утренним свежим холодком, явственно слышались голоса детей со двора. Через эту дверь сторож несколько раз выходил, выносил мусор. Но парадная дверь оставалась закрытой.
Мальчики едва держались на ногах. Сказались эти две ужасные ночи. Дышать было нечем. Сторож, лентяй, даже форточек не открыл! И время двигалось страшно медленно.
Когда сторож подметал возле них, мальчики не дышали. Они боялись, что сторож откинет портьеру, ведь здесь столько мусора. Но сторож, видно, решил, что если за портьерой не подметалось год, то какой смысл делать это сейчас?
Он даже прошелся веником по Мишиным ногам. Сейчас-то он обязательно откинет портьеру… Но нет! Шаркающие шаги старика удалились. Удалились звуки метлы и совка.
Девять часов! Сейчас сторож откроет музей. Миша лихорадочно отсчитывал минуты: как только старик откроет дверь и пройдет обратно, сразу же надо выходить на улицу.
Звякнул упавший крюк, стукнул откинутый деревянный засов, заскрипел ключ в замке, яркая полоса солнечного света упала на пол в конце коридора. Итак, дверь открыта. Приготовились! Сейчас старик пойдет обратно.
Вот послышались его шаги. Но что это? Он не один, он с кем-то разговаривает.
Миша выглянул в щелку. Впереди шел сторож, за ним высокий человек в зеленом костюме. Он шел чуть прихрамывая, как будто волочил ногу. Шли они по направлению к отделу быта помещика. Туда, где за портьерой прятались Миша и Генка.
Сторож и человек в зеленом остановились против портьеры.
– Рисовать будете? – спросил сторож.
– Немного, – ответил человек в зеленом костюме, вынимая из кармана блокнот и карандаш.
– Прикажете стульчик?
– Спасибо. Не беспокойся. Иди по своим делам.
Сторож прошаркал дальше.
Незнакомец быстро водил карандашом по раскрытому блокноту.
Это был мужчина лет тридцати пяти – сорока, гладко выбритый, с туго приглаженными рыжеватыми блестящими волосами, подтянутый, в зеленом костюме и белом крахмальном воротнике.
Шаги старика стихли.
И тут случилось самое неожиданное…
Незнакомец положил блокнот в карман, снял канат, подошел к птице, поднял ее голову, вложил туда маленькую записку, закрыл, повесил канат, вернулся на прежнее место и снова начал рисовать.
Он проделал все это очень быстро, но Миша заметил, что незнакомец поднял голову птицы левой рукой. Двумя же пальцами правой он нажимал в это время на глаза птицы. Вот почему она открылась!
Потом незнакомец положил блокнот в карман и пошел за стариком. Послышались их приближающиеся голоса. Мимо мальчиков они прошли к выходу.
– Всего хорошего, счастливо оставаться, – сказал незнакомец, пожимая сторожу руку и, видимо, что-то кладя в нее.
Старик изогнулся в подобострастном поклоне и, продолжая низко кланяться, проговорил:
– Благодарю, благодарю… И вам счастливого…
Старик опять прошаркал по коридору. Как только он зашел за угол, мальчики вышли из своего убежища, тихо прошли к входной двери, потом, делая вид, что только вошли, стукнули ею и, громко разговаривая, направились обратно к комнате.
Появился сторож, подозрительно посмотрел на мальчиков:
– Опять пришли?
– В субботу не успели всё закончить, – ответил Миша.
– В этот зал только и ходют, только и ходют, – покачал головой старик.
– Теперь все изучают помещичий быт, – объяснил Миша, – вот и ходят сюда.
– И помещиков-то давно нет, а все интересуются. Видно, жизнь-то ихняя поавантажнее была, – сказал старик и поплелся дальше.
– Старорежимный старикашка, – прошептал ему вслед Генка.
Сторож скрылся за поворотом.
Миша приподнял канат, подошел к птице и, подражая незнакомцу, левой рукой взялся за голову птицы, а двумя пальцами правой руки нажал ей на глаза… Птица не открылась.
Миша нажал сильнее – и вдруг голова птицы открылась.
В углублении лежала записка. Миша схватил ее и прочитал… Всего три слова:
«Будущая среда дневным».
Миша положил записку обратно, опустил голову птицы, повесил канат…
Мальчики вышли из музея и быстро зашагали к вокзалу.
Часть пятая
Тайна бронзовой птицы
Глава 54
Кит объелся
«Среда дневным»… Понять нетрудно: кто-то приедет в среду дневным поездом. И предназначается записка «графине». Тайник в музее служит для переписки между ней и человеком в зеленом костюме.
Среда… И Кузьмина убили в среду…
Но если есть тайник в маленькой птице, то почему не быть ему и в большой, той, что стоит в усадьбе? Надо проверить. Но как? Конечно, теперь, когда ребята проникли в людскую, их шансы подобраться к бронзовой птице увеличились. Но… Но Сева катастрофически быстро выздоравливал.
Миша заставлял его держать термометр по полчаса. Но столбик ртути никак не поднимался выше тридцати шести и шести десятых. Потом приехал врач и объявил, что Сева здоров и завтра может встать и выйти на улицу. Значит, надо покидать людскую. Что же делать?