(например, Салтыковым-Щедриным в его жутковатом романе 1880 года «Господа Головлевы»[72]. В романе Достоевского это нечто самое ценное из принадлежащего девушке. Например, непосредственно перед тем, как Сонечка Мармеладова в первый раз выходит на панель, ее мачеха Катерина Ивановна развеивает ее сомнения, преуменьшая его ценность: «“Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело пойти?” <…> “А что ж, – отвечает Катерина Ивановна, в пересмешку, – чего беречь? Эко сокровище!”» [Достоевский 19726:17]. Путь Раскольникова по страницам романа начинается и заканчивается сокровищем, принадлежащим женщине: вначале это сокровищница (в буквальном смысле) – шкатулка с драгоценностями и деньгами, спрятанная под кроватью процентщицы; в конце – развязка романтической истории о находящемся в опасности сокровище (в переносном смысле) Дуни, которое она готова продать,
пожертвовав им («жертва» – связанное с «сокровищем» понятие), чтобы обеспечить будущее брата[73]. В контексте глубокого отвращения Достоевского к явлению проституции легко упустить говорящую отсылку, помещающую его предполагаемого злодея в ту же категорию, что и несчастных страдающих девушек, вынужденных продавать свое сокровище. Свидригайлов говорит Раскольникову: «Тут и подвернулась Марфа Петровна, поторговалась и выкупила меня за тридцать тысяч сребреников. (Всего-то я семьдесят тысяч был должен.) Сочетались мы с ней законным браком, и увезла она меня тотчас же к себе в деревню,
как какое сокровище» [Достоевский 19726: 218] (курсив мой. –
К. А.)[74]. Эта формулировка вполне однозначна: сам Свидригайлов и есть скрытое сокровище.
Свидригайлов и женщины
Если согласиться с версией событий, излагаемой Свидригайловым (а в романе нет фактов, которые бы ее опровергали), его вполне можно поместить на положительном полюсе шкалы моральных ценностей романа. Отрицательный полюс занимают расчет, отрицание, обособленность, извращенная сексуальность, алчность и оценка человека в количественных величинах. В символической структуре романа это зло представлено различными видами проституции – покупки любви за деньги. Положительный полюс представлен стихийностью, сексуальным желанием, межчеловеческими контактами, покаянием, щедростью и альтруизмом.
Поступки Свидригайлова диаметрально противоположны его репутации. Сплетни превратили его в злодея, а его извращенные сновидения (в частности, зловещие образы девушки-утопленницы и похотливой пятилетней девочки) на первый взгляд подтверждают эту репутацию. Кроме того, в своих разговорах с Раскольниковым Свидригайлов сам неоднократно признается в том, что ощущает физическое влечение к юным девушкам. Он – готовый персонаж бесконечной серии непристойных анекдотов. Однако всякий раз, когда мы видим его общающимся с реальной девушкой или внимательно прислушиваемся к его рассказам, мы понимаем, что он всегда отпускает девушку с миром. Более того, он отпускает ее довольной, в хорошем настроении, и не забывает щедро снабдить средствами для того, чтобы она в дальнейшем не встала на путь проституции. Характерным примером его подхода является эпизод с невинной тринадцатилетней девочкой, которую принуждают отплясывать развратный канкан, хотя она думала, что ее ожидает обычный урок танцев [Достоевский 19726: 371]. Свидригайлов провожает ее с матерью домой и обеспечивает их благополучие. Еще один пример – история с шестнадцатилетней «невестой» Свидригайлова. Он находит эту девушку через посредство вездесущей сводни мадам Ресслих, специализирующейся на превращении девственниц в проституток. Когда мы видим его вместе с этой девушкой, она испытывает к нему нежные чувства и явно стремится к более близкому физическому контакту со своим будущим мужем. Однако, несмотря на ласки, он оставляет ее в покое, предварительно снабдив денежной суммой, достаточной, чтобы обеспечить ей безопасное и «порядочное» будущее. В обоих случаях благодарные родители девушек любят и уважают Свидригайлова как своего благодетеля. Двух точек достаточно, чтобы прочертить прямую. Свидригайлов последователен в своей альтруистической манере поведения. В обоих случаях, когда Свидригайлов говорит, что очень любит детей, ему вполне можно поверить на слово [Достоевский 19726: 370]. Безусловно, когда он обеспечивает безбедное будущее осиротевшим детям Мармеладова, в этом нет каких бы то ни было задних мыслей. Встречаясь с девочкой, девушкой или женщиной, Свидригайлов дает ей денег и отпускает восвояси. Даже второстепенные эпизоды подтверждают эту парадигму. Например, в начале своей последней беседы в трактире Свидригайлов отпускает бродячую певицу:
Пей, Катя! Сегодня ничего больше не понадобится, ступай! – Он налил ей целый стакан вина и выложил желтенький билетик. Катя выпила стакан разом, как пьют вино женщины <…>, поцеловала у Свидригайлова руку, которую тот весьма серьезно допустил поцеловать, и вышла из комнаты… [Достоевский 19726:356].
Затем, в последние дни своей жизни, Свидригайлов совершает множество добрых поступков, некоторые из которых у нас на глазах. Диапазон этих поступков простирается от мелочей (в последнюю ночь перед смертью он примиряет поссорившихся в трактире «писаришек» и платит деньги за украденную ложку [Достоевский 19726: 384]) до серьезных вещей: Свидригайлов погашает долги Катерины Ивановны и обеспечивает будущее ее детей; он способствует спасению Дуни от брака по расчету и помогает Соне соединиться с любимым человеком; он уведомляет Раскольникова о полученном Дуней наследстве – ключе к ее независимости, который утаил Лужин, – и не разглашает тайну Раскольникова. Каждый раз, когда Свидригайлов вступает в контакт с женщиной или девушкой, результатом является освобождение этой девушки для того, чтобы она могла любить другого. Что же касается зла, в котором его обвиняют, то мы его так и не видим. Как же могло случиться, что такого святого так оклеветали? Кто же здесь убийца, орудующий топором? Если рассматривать этих героев-двойников в моральной оппозиции друг к другу, Свидригайлов должен быть воплощением добра, а Раскольников – зла. А если это так (особенно с учетом присущего Раскольникову отвращения к сексу), то добродетель в романе Достоевского ассоциируется с чувственностью. Альтруизм эротичен. Роль Сони в романе только подтверждает это умозаключение. Еще более убедительным оно становится, если вспомнить ассоциацию между сексом и насилием в голове аскета и убийцы Раскольникова[75].
В системе ценностей Достоевского подавленная сексуальность ведет к преступлению. А как насчет ее противоположности? Свидригайлов говорит Раскольникову: «В этом разврате, по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее, вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть, не так скоро зальешь» [Достоевский 19726: 359]. Для Свидригайлова сексуальное желание неотделимо от жизненной силы как таковой, а жизненная сила – это добро. Альтернативой ей является смерть; возможно, насильственная смерть от топора[76]. В таком случае ключ к прощению и спасению лежит в смерти-самопожертвовании Свидригайлова в конце романа. Если Свидригайлов и Раскольников действительно двойники, т. е. две половины расколотого целого, то исцеление (восстановление целостности) невозможно до тех пор, пока один из них жив. В свете показанных в романе фактов (в отличие от даваемых в нем же