Внимание! Соберись! Я выстрелил во врага один раз, второй. Серая фигурка рухнула на землю. Вторая покатилась по склону.
Я десять раз перезаряжал ружье. И десять отступников пали бездыханными. Но они неизмеримо превосходили нас числом и вооружением. Град пуль, изрыгаемый их ружьями, был плотнее ливня, низвергающегося с неба.
Оглянувшись назад, я увидел, что земли не видно из-за павших солдат. Их синие мундиры темнели пятнами крови.
Я остался один. Я едва успевал перезаряжать ружье и стрелять, стрелять без устали. С каждым выстрелом серые ряды редели, пока атака окончательно не захлебнулась.
Теперь пора было оказать помощь моим храбрым страждущим товарищам.
Но я понимал, что конфедераты просто так не отступят. Оставшиеся в живых перестраивались, готовясь к новому штурму. Времени у меня было в обрез, и оставался только один выход.
Я ринулся к вершине холма. Один. Пуля просвистела рядом, чуть не отстрелив мне левое ухо. Раскисшая грязь, словно клеем, схватила мои сапоги, и дальше мне пришлось бежать босиком. Когда я добежал до леска, из окопов выскочило трое мятежников. Сверкнули штыки.
Я увернулся, бросился вперед и схватил одного из них сзади. Приставив кинжал к его горлу, я приказал остальным бросить оружие. Когда же эти ничтожные предатели все же бросились на меня, я толкнул вперед своего заложника, и он принял смерть от «дружеского» штыка. Но не раньше чем я успел сорвать с него пояс. Одним мановением руки я заарканил оба ружья, вырвал их из рук врагов, а последних, молящих о пощаде, связал.
Оглашая окрестности яростным криком, я бросился в самую гущу вражеского стана. Дальше все помнится смутно: бешено молотящий кулак, сокрушаемые челюсти, удары ногой в пах, сверкание сабли, кровавые росписи на живых телах. Они пытались оказать слабое сопротивление, но не устояли перед моим яростным напором, и вскоре я добился полной и безусловной сдачи!
В наш лагерь я вернулся, ведя за собой сонм плененных южан. В рядах радостно приветствующих меня соратников, выражавших свое неподдельное восхищение, сто ял человек, которого я знал по портретам, человек, который давно стал моим идеалом — сам командующий союзнической армией Севера, генерал Улисс С. Грант.
— Сынок, — тепло проговорил он, вручая мне медаль за отвагу, — в жизни не приходилось мне видеть подобную храбрость перед лицом почти неминуемого…
— Джейк!
Джейк Бранфорд оторвался от своей зеленой толстой тетради.
Да это Байрон. Не теряй нить. Продолжай. Хорошо, Джейк. Можно подумать, что ты там.
…поражения, — дописал он.
— Эгей! Добро пожаловать на грешную землю, братец. Спустись с облаков!
— Да подожди ты! — отмахнулся Джейк.
Он попытался вернуться к написанному. Девятнадцатый век. Гражданская война Севера и Юга. Ну давай, Джек! Вникни. ВНИКНИ!
Ничего.
Весь настрой улетучился.
А без настроя Джейк и двух слов связать не мог.
Он потянулся к открытому матросскому сундуку. Поверх груды старой рухляди лежали кинжал в кожаных ножнах, потертая форма и кепи. Армия Северных соединенных штатов. Федералов. Доставшаяся от погибшего в бою предка Джейка. Таково по крайней мере семейное предание. Мама не очень-то в него верила. Да ей это все до лампочки.
Кепи.
Джейк примерил его. Шерсть мягкая, лоснящаяся от многолетней грязи. Она пахла заплесневелым и темным прошлым.
Из груды книг, лежащих рядом, он вынул томик «Гобсонс-Корнер в XIX веке. История в фотографиях». Он стал перелистывать книжку, разглядывая фотографии. Мейн-стрит с лавками и магазинчиками с такими древними названиями: «Центральная аптека», «Галантерейные товары» — три старых кирпичных дома на вершине холма, лагерь солдат Гражданской войны. Вид у них мрачный и одичалый.
Он услышал далекие разрывы артиллерийских снарядов. В глаза бросился курящийся дымок бивачного костра, и он почувствовал утренний озноб. Под ногтями он усмотрел въевшиеся крупицы пороха.
Сердце его вдруг учащенно забилось, чего никогда не было от компьютерных игр. Или на бейсбольном поле. И даже во время разыгрываемых сцен из истории войны Севера и Юга, когда ты надеваешь на себя костюм той эпохи и изображаешь настоящий бой.
Я там.
Вот где была настоящая жизнь!
Жизнь, полная смысла. Где каждый день приходилось биться за то, чтобы остаться живым. Без всяких дураков.
Страна на грани развала. Война. Грязная, истошно вопящая, подлая, изматывающая.
Это вам не мура какая-нибудь. Ты родился не в свое время, Джейк.
Ты заблудился.
Джейк улыбнулся.
Не Джейк. Капрал армии Севера Бранфорд.
Он вновь схватил перо и склонился над тетрадкой.
Нет.
Перо упало на страницу.
Все пропало.
Разорвано, как холстина палатки шрапнелью.
Настрой пропал.
Джейк в сердцах захлопнул тетрадь.
Сунул руку в сундук под солдатскую форму, под одеяла и скатерти. Почувствовав дно, он дернул за шелковую нитку и открыл маленькое потайное отделение.
Свободной рукой он закрыл тетрадь. На обложке было написано:
Не открывать
Нашедшего просят вернуть Джейку Бранфорду
Магнолия-авеню, 25
Гобсонс-Корнер, Мэриленд 21000
302-555-9072
Он ловко бросил тетрадь в тайник.
— Джеееееейк!
Джейк снял кепи, закрыл крышку сундука и спустился с чердака, с трудом подавив искушение захватить с собой кинжал.
2
Брат?
Да нет, этот.
У него нет шанса.
Но у него нет и выбора.
Эта его страсть к войне…
Нездоровая.
Фанатическая.
Но очень, очень полезная.
Кому?
Боюсь говорить.
— Что ты там делаешь? — обрушился на него Байрон. Он нервно вышагивал по гостиной, поглядывая на входную дверь. — Да ладно! Это я так. Пойдем со мной.
— Куда?
— Туда. — Байрон махнул рукой в окно на улицу, где у тротуара стояли спортивная машина и лимузин с черными стеклами. Рядом с машинами стояли двое мужчин и женщина. Все в черных очках.
— Узнаешь того парня с седой бородкой?
Джейк выглянул.
— Это что, твой надзиратель?
— Ха-ха. Это Гидеон Козаар, Джейк. ГИДЕОН КОЗААР. Кинорежиссер.
— Впервые слышу. А что он снимал?
Байрон посмотрел на Джейка как на идиота.
— Да ты пешком под стол ходил, когда он снял свою первую картину. Это в его духе. Он уходит в тину, годами о нем никто не слышит, и вдруг — бум! — всюду ползут слухи о том, что он снимает новый фильм. Только ничего никому не известно, потому что Козаар все, что касается картины, держит в строжайшем секрете до самой премьеры. А о готовящейся съемке мы узнали, потому что его люди были сегодня в школе. Они ищут ребят для съемок. Непрофессиональных актеров. Несовершеннолетних.
— И ради этого ты меня звал? Я в кино сниматься не собираюсь.
— Да не ты, дурья голова. Я!
— Но ты же не умеешь играть! У тебя и так две строчки в школьном спектакле.
— Не две, а семь. Но здесь и не надо уметь. Он сам так сказал. У него даже сценария нет. Он задает актерам ситуацию, и они импровизируют. Чего уж проще? А если тебя взяли на съемки, ты автоматически становишься членом Союза киноактеров. В общем, я был на пробе. Правда, еще семнадцать миллионов ребят тоже прошли пробы. Всех они, конечно, все равно не упомнят. Вот я и хочу что-нибудь выкинуть, Джейк. Выделиться из толпы. А ты мне должен помочь…
— Байрон, — бросил Джейк, отворачиваясь от окна. — Ты чего-нибудь получше не можешь придумать?
— Да это же фильм о Гражданской войне, охламон несчастный.
Джейк так и замер.
Фильм о Гражданской войне. Здесь у них?
Настрой вернулся. В мгновение ока. Прямо здесь, в этой гостиной.
Осторожнее! С кем ты говоришь? С Байроном-болтунишкой.
— Ври, да не завирайся.
— На пробе нас просили сымпровизировать сцену из Гражданской войны. Из какого-нибудь сражения.
— И где же они его будут снимать?
— А я почем знаю? Это все секрет. Но ты-то у нас спец по войне Севера и Юга. Вот и скажи мне, как мне произвести на них впечатление… Ну, скажем, надеть эти наши федералистские шмотки с чердака и говорить на языке времен Гражданской войны с особым акцентом?..
— Это не шмотки, это форма федеральной армии, — оборвал его Джейк. — И что это за бред такой — акцент Гражданской войны?
— Да ты скажи, что мне делать?
Джейк подошел к двери и выглянул на улицу. Один из ассистентов Гидеона Козаара указывал на соседний дом и тыкал пальцем в наброски у него в руках.
— Да этого дома не было во время войны, — пробормотал про себя Джейк.