Читать интересную книгу Амурские версты - Николай Наволочкин

— Тогда кто, уж не леший ли?

— Это ты брось, в лесу такое не говори.

— Не, дядька, правда. Может, это он тебе за кисет отрабатывал.

— Не болтай, балаболка, — рассердился Кузьма. — Бери-ка лучше пилу, скоро возчик придет.

Они молча распиливали очищенные кем-то от ветвей стволы и думали о неожиданном помощнике. «А вдруг и правда, сам леший! — гадал Игнат. — Вот ведь беда какая, с чего бы это он? Да нет, не должен. Мы же его лес рубим, что он нам помогать будет?» Игнат хотел высказать эту мысль Сидорову, но не решился — опять обругает.

Вскоре послышалось понукание возчика и на тропинке, пробитой за эти дни, показались лошади.

— Ну, кавалеры, я смотрю, вы тут не чесались, — удивился он. — Ишь сколько срубить успели. Торопитесь, будто попу дом строите!

— А что нам, дело привычное, — сказал Кузьма и строго посмотрел на Игната, чтобы он не сболтнул чего не стоит.

Вечером, когда они возвращались в лагерь, Кузьма твердо сказал своему напарнику:

— Ты там про это самое пока не болтай. Нечего зря трезвонить.

— Ладно, — согласился Игнат и, принюхиваясь, сказал: — Что-то мясом вареным пахнет. Ну точно, свежениной.

— Какая тебе тут свеженина! Солонину, и ту варят по норме.

— Да ты понюхай, дядька!

— И нюхать нечего, — рассердился Кузьма.

Но в лагере действительно варили свежее мясо. Прямо к венцам первых домов вышел из кустарника сохатый. Хорошо, что неподалеку стояли в козлах ружья. Капитан схватил одно из них и первым же выстрелом уложил рогача.

Ужин удался на славу. Давно линейцы не ели свежего мяса.

— Есть у нас охотники? — спросил за ужином Дьяченко.

— Да вон Тюменцев! — показали на Игната сразу несколько человек.

— А кто еще?

— Ну, охотников нет, а стрелять все можем, — сказал Кузьма.

— Вот ты, Сидоров, с ним и пойдешь. Завтра до обеда работайте, а потом сходите хотя бы к той сопочке, — распорядился капитан, показывая на единственную возвышавшуюся неподалеку, поросшую лесом сопку.

— Кто ж днем на охоту-то ходит, — заворчал себе под нос Игнат.

Ряба-Кобыла толкнул его кулаком под бок: чего, мол, командиру перечишь, и Тюменцев смирился.

Утром на работу Кузьма прихватил с собой узелок.

— Ты что это, дядя, тащишь? — полюбопытствовал Игнат.

— Да так, — сказал Кузьма. — Ты знай шагай.

До обеда они, как и прежде, валили деревья, А когда из лагеря донесся звук трубы, Кузьма ударом вогнал в пень топор, оставил рядом свой узелок и сказал:

— Пусть лежит. С охоты будем возвращаться, зайдем и прихватим.

— А не утащат, как кисет?

— Ничего…

Пообедав супом из сохатины, Сидоров и Тюменцев, сопровождаемые шутками линейцев, отправились на охоту.

Вокруг будущей станицы стоял сплошной лес. Кряжистые невысокие дубки, тополя, осины, березы. В низинах ольха, а потом опять тополиные и березовые рёлки и распадки, колючие деревца боярышника, на солнечных прогалинах шиповник. Охотники шли неторопливо, радуясь неожиданному досугу. Когда еще выдастся такой час, свободный от работы.

— Тут, может, до нас никто и не ходил, — сказал, осматриваясь, Игнат.

— Может, и не ходил, — согласился Кузьма. — Ты гляди, какое место зря пропадало! Я вот отслужу да и поселюсь тут с казаками. Буду в лесок ходить да ягоды собирать, а?!

— И много тебе еще служить?

— Я, считай, свое отбарабанил. Еще в поход-другой с вами схожу — и шабаш. Был Кузьма царев солдат, а станет Кузьма уволенным в бессрочный отпуск. То я братовой жизнью жил, а теперь своей начну.

Игнат уже знал, что служит Кузьма по жребию, выпавшему его брату, и считал, что поступил Кузьма правильно. Откажись тогда Кузьма — было бы два обездоленных человека: брат и его жена, а так один.

Показалась невысокая сопочка, к которой они держали путь. Решили ее обойти, посмотреть, не попадется ли какой зверь, а потом с той стороны забраться на вершину, поглядеть, что оттуда видно. Неподалеку от подножия сопки Игнат предостерегающе поднял руку и, вскинув ружье, опустился на колено. Не успел Кузьма сообразить, в чем дело, как грянул выстрел. Игнат вскочил и побежал в мелкий осинник у сопки. Кузьма остановился, а потом пошел за Игнатом, а тот уже спешил навстречу, да так, будто его кто-то преследовал.

— Ты что? — спросил Кузьма.

— Ой, дядя, там змей! Не пойду я туда.

— А коза? Сбил?

— Лежит. Козел это. Да пропади он. Я говорю: там змей полно, не подойдешь!

— Змей испугался! На тебе ж сапоги. Возьми палку и валяй.

— Не пойду! Меня чуть не выворотило, когда я их столько увидел. Прямо кишат.

— Ну, тогда я схожу.

Кузьма оставил ружье, обломал у тополя сухую ветку и осторожно пошел в осинник. Не было его несколько минут. Наконец, сгибаясь под ношей, он показался из чащи. Сбросив с плеч убитого Игнатом козла, он опустился на корточки рядом и сказал:

— Ну и ну, так и шмыгают по сопке. Там их, и правда, видимо невидимо… Покурим али обратно побредем?

— Пойдем. Лучше в другом месте закурим. А меня сюда больше не то что козами — и калачом не заманишь!

Игнат по охотничьей привычке перевязал ноги козла своим ремнем, просунул между ними палку, и, подняв шест на плечи, они не спеша пошли к лагерю.

— Рябинка! — радовался, поглядывая по сторонам Кузьма. — Ух ты, моя красавица! Все вроде по лесам лазим, а оглядеться некогда.

Не сговариваясь, они свернули к месту, где валили лес.

— Смотри-ка, парень, не зря я топор оставил, — вполголоса сказал Кузьма, останавливаясь на вырубке.

У поваленных ими с утра деревьев все сучья были аккуратно обрублены. Они опустили свою ношу и огляделись. Из пня по-прежнему торчал топор.

— Аккуратный работник, — заметил Кузьма.

— А узелка-то твоего нет. Ты что в нем приносил? — тоже вполголоса спросил Игнат.

— Еду… Пойдем посмотрим.

— Пошли.

Тряпка, в которой Кузьма принес кусок вареного мяса и сухари, аккуратно свернутая, лежала рядом с топором. Кузьма поднял ее и увидел под ней свой потерянный кисет.

— Вот и подружились с лешим, — шепнул Кузьма. — Вишь кисет вернул. Он у нас теперь на табачном и прочем довольствии. Отсыпь-ка немного табачку в бумажку. Оставим тут. А трубка и кресало у него, видно, есть. Мою-то он тогда оставил.

Они покурили, передохнули и отправились в лагерь. И хотя Кузьма подшучивал над лешим, который завел с ними дружбу, но все это объяснить себе никак не мог. Еще больше недоумевал Тюменцев, но расспрашивать дядьку не решился.

Охотничьей добыче Тюменцева и Сидорова в роте обрадовались.

— Молодцы, — похвалил Дьяченко. — Будете теперь иногда ходить на промысел. А я тут ягоду на мари разыскал. Много ее, а не знаю, съедобна или нет.

— Так это же голубица! — воскликнул Игнат. — Самая ягода.

— Ну вот и за ней пошлем кого-нибудь.

О своем таинственном помощнике Сидоров и Тюменцев молчали. Не поверят и засмеют еще. А вреда от него пока никакого нет.

В этот день под вечер подошла к лагерю и бросила якорь в отдалении, не приставая к берегу, большая баржа.

— Братцы, да на ней бабы! — закричал на берегу совсем не по уставу часовой. Он не стоял на месте, притопывал от возбуждения сапогами, вертелся, то призывая линейцев взглянуть на такое чудо, то оборачивался к реке — не показалось ли ему.

Побросав работу, солдаты кинулись к берегу.

— И правда — бабоньки! Ах вы, милашки! — восторгались линейцы.

Женщины тоже облепили борт баржи. Они размахивали длинными широкими рукавами, кричали:

— Солдатики! Айдате к нам! Хошь поговорим. Ох, милаи, и поговорим жа!

— Да куда же вы, любезные, плывете? — неслось в ответ.

Солдаты, давно не видя женщин, растревожились. Каждый старался что-нибудь крикнуть, да так, что бы его услышали, и от этого в общей перекличке можно было только разобрать: «бабоньки!» да «солдатики!»

От баржи отвалила лодка и направилась к лагерю. Прибывшего на ней офицера забросали вопросами: куда и зачем он везет столько женщин и почему не пристает к берегу?

Офицер — добродушный поручик, уже привыкший к интересу, который вызывали везде его необычные пассажиры, — объяснил, что женщины на барже — ссыльные каторжанки, сопровождает он их в Мариинск и Николаевск.

— Что, разве там каторга? — спрашивали линейцы.

— Отнюдь, — объяснял поручик, — женщины эти будут причислены к 15-му линейному батальону прачками и кухарками…

— А нам нельзя оставить хоть парочку кухарок?

— Да вы бы причалили баржу, ваше благородие! Охота поговорить с бабами. Не съедим же мы их.

— Не могу, никак не могу. У меня приказ, — разочаровал их поручик.

Дьяченко увел гостя в свою палатку, а солдаты, хотя уже начали сгущаться сумерки, долго не расходились.

— А что, ребята, может, пошлем им нашего козла, — предложил кто-то.