В этот же вечер Ардни получил ещё одну весть, но на этот раз страшную, которая напрочь вывела его из равновесия и существенно изменила все его планы, а последствия вообще оказались катастрофическими. Из далёкого, лесного поселения гоев, где Ардни прятал от всех свою мать, пришёл мужичок, с ходу и как-то запросто известив Ардни о том, что его мать неожиданно умерла. Никаких подробностей вестник не уточнил, лишь мельком проговорил, что чем-то заболела, и седмицы не прошло, как померла. Ардни резко осунулся и задал лишь один вопрос:
— Перед этим никто из города не приходил?
Мужичок с удивлением посмотрел на смурного[52] атамана и тут же подтвердил:
— Да. За день, наверное, или за два до того, как она приболела, в поселение приходил молодой поджречник[53]. Ученик, наверное. Шибко молодой, хотя одежды жреческие, как у настоящего, но он не к мамке твоей приходил. Он к большаку за чем-то приходил. Побыл у него не долго, а после сразу и ушёл, ни к кому больше не заходил. Я сам видел, как он пришёл и как ушёл. Мой двор от большака по соседству, а я в аккурат на дворе работал.
После этого атаман впал в ступор. Вестника даже не накормив, но напихав ему всякой еды в дорогу, быстренько спровадили, опасаясь лютости атамана, и оказались правы. Ардни сидел в ступоре довольно долго. Взор его медленно и без всякого осознания реальности происходящего, плавал из стороны в сторону, ни на чём, не останавливаясь и не за что, не цепляясь. Он никого не видел, никого не слышал, ни с кем не говорил. Все, кто был рядом в этот момент, меньше всего желали быть замеченными. И уйти с круга не решались и проявить своё присутствие чем-либо, тоже не горели желанием, понимая, что этот нарыв созреет и лопнет. И он не просто лопнул, он взорвался. Поначалу Ардни закрыл глаза и тихо заскулил, сжавшись в комок всем телом. Затем выпрямился и заревел, как раненный бер, а потом, нажравшись Сомы, кинулся искать вестника, и всех, кто был рядом, как ветром сдуло. Ардни с дубиной в руках носился по мгновенно опустевшему городу, круша всё, что попадалось ему под горячую руку. Много что было поломано, много чего переломано. Наконец, за чьей-то баней споткнулся, упал и долго катался там по траве, ревя зверем и ругаясь, как последняя речная большуха. По сути дела, ничего не указывало на связь городских жрецов и смерть матери, но Ардни изначально уверовал в эту связь и переубедить его было невозможно.
На следующее утро, Ардни неожиданно для всех срочно собрал ближний круг. Только самых близких — Марутов. Ближники хоть и с опаской, но собрались быстро. Расселись они даже не за столом, как обычно, а вокруг атамана, сидевшего у костра.
— Маруты. Друзья мои, — начал он мягким, усталым голосом, совсем не похожим на сумасшедшего, что сразу успокоило и сняло тревожное напряжение ближников.
Он не просто обратился к ним именно так. Ещё проснувшись утром в траве за чьей-то баней, весь мокрый, не то от росы, не то от ночного дождя, трясясь от холода и с дикой головой болью, первое, о чём он подумал это о том, что пришло время действовать. Смерть матери, а про смерть жены он тогда ещё ничего не знал, натолкнула его на мысль, что это не просто очередная пакость арийских жрецов, это знак. Знак свыше, толкающий, подстёгивающий его к решительным действиям, заканчивающий всякие подготовки и развеивая нерешительность в ожидании будущего. Он вдруг понял, что пора и он был готов. Судьба оставляла его в одиночестве и лютой злости, только для того, чтоб он выполнил своё предназначение. Сидя в задумчивости у костра, он неожиданно вошёл в ледяное состояние бога и пришёл к пониманию того, что готов. Наконец-то ему удалось заглянуть в будущее своё и своих ближников и понять, что и как ему надлежит делать. Оставалось привести в готовность свою главную, в этом деле силу — его окружение. Ближники должны были не только поверить в него, но в большей степени в самих себя, своё предназначение. Ардни долго думал о том, что и как скажет, понимая, что от этого будет зависеть очень многое, если не всё. Сейчас он уже не сомневался ни в своей избранности, не в судьбе будущего мира людей, ни в том, что рано или поздно, но он станет богом! Он верил в это до фанатизма, перестав верить в богов вообще, ибо уверовал в самого себя. А вот заразить этим своих людей, не получалось. Не верили они во всё это. Но сейчас сидя у костра он нашёл простое и удобное, и вместе с тем неожиданное решение, которое он и решил воплотить в жизнь прямо сейчас.
Ближники поначалу никак не отреагировали на это необычное обращение. Они вообще с опаской и исключительно искоса смотрели на атамана, прекрасно помня его вчерашнее буйство и сейчас, впрочем, ничего хорошего от него не ждали. Тем не менее, Ардни продолжал:
— С вами говорит не обезумевший от горя атаман. С вами говорит разум бога.
И на это реакции от плотно сидевших у костра, опять не последовало. Как обычно, несмотря на красноречивые увещевания атамана о будущем их божественном предназначении, конечно, грели самолюбие, но все вполне трезво отдавали себе отчёт, что это не соответствует действительности. Попросту говоря, слушали охотно, с воодушевлением, но не верили не единому его слову. Было такое ощущение, что в этот момент все как один думали именно об этом, ибо от того, что сказал атаман дальше, все одновременно встрепенулись, как по команде.
— Мне плевать на то верите вы мне или нет, — так же грустно и устало продолжил Ардни, — для меня куда важнее, чтобы вы поверили в самих себя. Чтобы каждый из вас поверил в то, что он сможет быть будущим богом. Я не призываю вас становиться богами в прямом смысле этого слова и перебираться жить на небо. Мы должны стать богами для арья, как когда-то стали чёрной нежитью для Дасу.
Ардни оторвал взгляд от трепещущегося пламени костра и плавно обвёл им всех присутствующих. Все, как один, с каким-то недоумением смотрели на него. Ардни поменял тон на привычно холодно-повелительный и продолжил уже резче и чётче:
— Смерть моей матери — это знак свыше. Это говорит о том, что нам пора снимать чёрные шкуры и одевать золотые одежды. Мы выросли из мальчиков, прячущихся по лесам. Нам пора прекращать быть пуганными. Пора заставить всех бояться нас по-настоящему, как принято боятся богов, всемогущих, но милостивых.
Дальше атаман подробно, в мелочах, как только он один, пожалуй, и мог, начал объяснять конкретный план действий. И только тогда, когда все эти высокопарные слова стали обрастать «мясом» конкретных планируемых действий, ближники у костра ожили. В их глазах заблестел азарт. Со всех сторон посыпались предложения, дополнения, идеи. Они поняли, что им предлагается не становиться богами в прямом смысле, а разыграть спектакль, сыграть роль богов, а это совсем другое дело и как раз по ним. Они с детства все вместе только этим и занимались — дурили другим головы своими маскарадами и розыгрышами. Все последние годы они планомерно выстраивали у жителей Страны Рек свои образы нежитей, а теперь предлагается создать из себя нечто крупнее планом — богов, только и всего. Они вдруг поняли, осознали и поверили в то, что идея властвовать над миром аров, не такая уж невыполнимая, наоборот, вполне досягаемая. После этого круга, который с небольшими перерывами длился почти весь день, каждый из ближников уходил к своему жилищу с гордым осознанием того, то он действительно кто-то такой, кто может быть выше всех остальных. Каждый в душе уносил с собой такие сладкие фантазии беспредельной власти над всеми теми, к кому он так тянулся с беспросветных низов своего детства.
Следующий день, третий и последний день праздника Трикадрук, выдался на удивление солнечным и тёплым, что было расценено, как ещё один доброй знак в общую копилку. Тридцать колесниц, украшенные тонким листовым золотом, кони, на которых были наброшены белые накидки, так же сплошь усеянные золотыми бляхами и наездники — Маруты с ног до головы блиставшие золотом, вылетели из лесного прохода, и выстроившись в боевой клин, быстро унеслись в степь на встречу будущей славе и могуществу.