Камаль приехал вечером, заявив, что в дневное время в Марокко работают одни дураки и что все серьезные дела совершаются только ночью, особенно в недели Рамадана.
— А что же тогда делать в офисе в течение рабочего дня?
— Пах! Я никогда не назначаю встреч в офисах! — заявил он.
— А почему?
— Слишком много ушей.
Я спросил, где он возьмет новых людей, умелых работников, которые смогли бы привести дом в порядок.
— Не спешите, — ответил Камаль. — Если спешить, то можно попасть в дыру.
— А где эта дыра?
— Она вокруг вас.
На следующий день Камаль снова одолжил у посла лимузин. Мы ездили по Касабланке в поисках нового двигателя для моего джипа. День выдался прохладный и ясный. Дул сильный западный ветер. Я ощущал приближение зимы. Единственным утешением было то, что Лондон сейчас уже был в тисках гололеда и холодного тумана.
Как сказал Камаль, для того чтобы купить двигатель недорого, нужно было обращаться к «стервятникам». Только «стервятники», как мрачно выразился он, знают, где искать.
— Скажите им, что вы ищете, и они найдут это.
— И каким, интересно, образом они это делают?
— У «стервятников» собственные методы. Если вы не постоите за ценой, они столкнут машину с дороги и оттащат то, что от нее осталось, на свалку.
— Но мне это кажется незаконным, да и к тому же у меня мало наличных.
Камаль щелкнул языком.
— Не беспокойтесь, я знаком с совестливым «стервятником».
Мы прибыли в какое-то невероятно заброшенное место, расположенное вдали от бульваров с пальмами у набережной Корниш. Несмотря на утро, небо было тускло-серым, а все окружающие здания с жестяными крышами были покрыты толстым слоем многолетней грязи. Дорога была разбитой, а в воздухе висел запах гниющих помоев. Все говорило о том, что честному человеку тут не место. Здесь располагалось автомобильное кладбище. Машины были повсюду: разрезанные и разобранные, раздетые до сварных швов, презренные груды металла.
Время от времени какой-то мужчина спускался с горы лома, держа в руках добычу — руль, часть двигателя, бесформенный кусок металла. Он передавал это другому человеку, который, отсчитав ему определенное количество потертых купюр, уносил добычу с собой.
Мы осторожно подошли. От нестерпимой вони у меня слезились глаза. Камаль что-то спросил у одного из «стервятников». Тот показал рукой налево, на низкий навес, сделанный из покореженных листов белой жести. Мы отправились туда. Из-под навеса вышел еще один человек и трижды расцеловал Камаля в обе щеки. Он был среднего роста, с густой гривой рыжевато-коричневых волос и небольшой бородой. Это и был совестливый «стервятник».
Камаль рассказал ему, что мы ищем, особо подчеркнув, что двигатель должен быть в хорошем состоянии. Он ничего не сказал о деньгах, которыми мы располагали. Когда на обратном пути я спросил об этом Камаля, он ответил:
— В Штатах первым делом спрашивают о цене. Сколько это стоит? Почем? Но в Марокко деньги — это последнее, о чем вы говорите. Сначала нужно выбрать то, что вы собираетесь купить. И лишь когда убедитесь, что это именно то, что вам нужно, тогда уже вы и договариваетесь о цене.
Да уж, здесь была совершенно обратная система.
— А как узнать заранее, хватит ли денег? — спросил я.
— Никак, — ответил Камаль, — но для этого и нужно торговаться.
Хамза и Осман были дома. Они ходили взад-вперед, ожидая меня. Сторожа объявили, что мне нужно посмотреть кое-что очень важное.
— Опять несчастный случай? — спросил я.
— Нет, не несчастный случай.
— Слава богу! А что тогда?
— Пойдемте за нами.
Мы прошли по террасе в сад внутреннего двора.
Хамза протянул руку и ткнул указательным пальцем на верхушку большой пальмы.
— Видите? — спросил он.
Я не заметил там ничего необычного.
— Мне кажется, что все в порядке.
Хамза и Осман сжали ладонями щеки.
— В каком смысле? — спросили они в один голос.
— Ну просто я не вижу ничего странного.
На этот раз пальцем на дерево показал Осман.
— Вон там, — сказал он.
Я посмотрел вверх, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в ярком свете полуденного солнца. Наклонив голову, я прищурился, потом еще раз, пока постепенно не рассмотрел то, из-за чего сторожа так взволновались. За гроздью фиников на шнурке висело небольшое безжизненное существо, похожее на крысу.
— Это еж, — пояснил Осман.
— И что он там делает?
Хамза повел меня по двору, через веранду, прочь из дома. Я следовал за ним через трущобы, где все еще стояла палатка фанатиков, затем вниз по холму в сторону моря. Я снова и снова спрашивал, куда он меня ведет. Но сторож не отвечал, он лишь сказал, что мы должны найти безопасное место, чтобы поговорить.
— А разве в доме не безопасно?
На лице Хамзы появилось выражение абсолютного ужаса. Мне показалось, что от страха его загорелое лицо стало цвета слоновой кости.
— Нет, — сказал он и повторил: — Нет, мсье Тахир, в доме очень опасно.
В конце главной дороги Хамза пересек набережную Корниш и направился через забор к пляжу. Тяжелые зимние волны бились о песок. Сторож остановился и в упор посмотрел на меня.
— Плохие новости, — сказал он.
— Что-то с рабочими? Они недовольны тем, что их уволили?
Хамза замер.
— Нет, нет, рабочие тут ни при чем. Гораздо хуже. Кто-то пытается навредить вам.
— Квандиша и джинны?
Сторож опустил глаза.
— Я все вам расскажу, — тихо сказал он.
Мы сели на песок, и Хамза пристально посмотрел на прибой.
— Жил когда-то человек, который влюбился в жену другого человека, — начал он, отведя глаза в сторону. — Он тайком встречался с ней под пальмовым деревом в первую ночь каждого месяца. Он дарил ей скромные подарки — розу, сласти, что-то вроде этого. Женщина влюбилась в этого человека, и они вместе сбежали. Обманутый муж поклялся, что убьет их обоих. Его семья была обесчещена. Он выслеживал любовников неделями, месяцами, годами.
Хамза пальцем начертил на песке квадрат.
— Когда он наконец отыскал их, они жили в доме у моря. У них родился ребенок, и они были счастливы. Муж женщины выломал дверь, он готов был уже убить обоих, но что-то в последний момент остановило его. Он повернулся, пошел к себе домой и покончил с собой.
Я гадал, что общего имеет эта история с несчастным ежиком.
— В этой женщине было нечто неведомое обоим мужчинам, — сказал Хамза.
— В смысле?
— О, она была не простой женщиной, а джинном, и ее звали Квандиша.
— Значит, Квандиша — это женщина-джинн?