будто грот стал площадкой высоко-высоко в горах. Два клаустрофоба в одном месте – это явный перебор. Рябой закрыл глаза и постарался взять себя в руки. Сделал несколько коротких вдохов подряд и медленно, одним разом выдохнул. Когда наконец совладал с паникой, взял Ирину за руку и произнес:
– Давай вместе со мной.
Он стал дышать медленно и шумно, как медведь, бредущий по лесу. Ирина, пусть не с первого раза, но таки подстроилась под его ритм, и ужас в ее широко раскрытых глазах стал сменяться на обычную тревогу, а через некоторое время и она сумела взять себя в руки.
– Кажется, я потерял свой рюкзак, – прохрипел Овручанский. Он ухватился за каменную стену и теперь покачивался от слабости.
Ирина тотчас хлопнула себя по плечу и обнаружила, что и сама осталась без ручной клади. Единственный рюкзак с немногочисленными съестными припасами болтался на спине только у Рябого.
– Прекрасно, – подытожил проводник. – Мы оказались под землей почти без еды. – Он невесело улыбнулся и извлек из кармана два яблока, бросил каждому из клиентов. – Вам повезло, что я запасливый.
– Надеюсь, там не только яблоки? – снова съязвила пришедшая в себя Ирина, с хрустом вгрызаясь в бок спелого плода.
– Беспокоиться нужно не об этом, – осадил ее Рябой, – а о том, чтобы у пещеры был выход. Иначе рано или поздно нам будет суждено умереть от голода, сколько бы консервов ни лежало в моем рюкзаке.
– Никогда не был в горах, – не к месту вставил Овручанский; он по-прежнему стоял у стены и держал в руке целое яблоко.
– Да это и не горы вовсе, – поспешил успокоить его проводник, – скорее просто катакомбы.
Едва он произнес это слово, как на него снизошло озарение. Неожиданно он понял, что находится в самых настоящих катакомбах, про которые некогда рассказывал проводник Ложкарь, забредший в эту локацию в одну из своих ходок. Неприятный осадок от его истории кольнул Рябого, однако подробности никак не хотели всплывать в памяти, будто некто заблокировал воспоминания о разговоре.
– Катакомбы? – переспросил Овручанский. – Это как лабиринт Миноса на Кипре?
– Надеюсь, здесь не разгуливает Минотавр, – нервно хихикнула девушка.
Насчет Минотавра Рябой точно мог сказать – его здесь нет, но в пещерах обитает нечто иное, что будет пострашнее рогатого чудовища. Что же об этом месте рассказывал Ложкарь? И почему голова начинает так болеть, едва Рябой пытается вспомнить детали их разговора?
Проводник наконец зажег свой фонарь, который чудом оказался цел и невредим, и осветил вход в пещеру, в которую им так или иначе предстоит зайти.
– Я не знаю, что там, – честно признался клиентам Рябой, – поэтому будьте начеку.
Он вошел первым и мог поклясться, что видел, как за ним последовали остальные, но стоило ему обернуться, как он понял, что снова остался в полном одиночестве. Грот с озером бесследно исчезли, а за его спиной, как и прямо перед ним, тянулся бесконечный коридор. Рябой сделал несколько шагов в обратном направлении и уперся в каменную стену, в границу базальтовой слепой кишки. На него тотчас нахлынул ужас, он никак не мог найти в себе силы, чтобы обернуться, а когда совладал с собой, обнаружил, что впереди все еще виднеется проход. Проводник поспешил вперед, понимая, что коварная Территория вновь разделила всех путников, оставив каждого наедине со своими страхами.
Глава девятая
Группа Волкогонова
Примостившись на краешке стула и периодически вытирая рукавом куртки нос, Борис уже несколько часов исповедовался товарищам, рассказывая порой ужасные вещи из своей непростой биографии:
– Так я попал на Ближний Восток в составе группы вооруженных сил. Я был еще зеленым юнцом, даже младше Петьки. – Сложный бросил завистливый взгляд на Птенца. – Все мне казалось простым, как черное и белое: там враги, тут свои.
Он прервался на несколько мгновений, сделал несколько глотков из фляжки с водой.
– Никто не предупреждал, что нам предстоит выполнять преступные приказы, заниматься мародерством и убивать местных жителей. Сначала все было как на обычной войне – диверсионная работа, зачистка, дежурство на КПП. Ничто, как говорится, не предвещало беды, пока не появился полковник Ноговицын. С его приходом в части начался настоящий бардак. Он прослышал про золотые копи на западе, и уже через день наше отделение отправилось на разведку, чтобы выяснить, что там можно спереть. Мы столкнулись с ожесточенным сопротивлением противника, еще не зная, что воюем с соотечественниками, которых послал другой не менее жадный военный, чтобы забрать золотые копи себе. Если вы серьезно думаете, что любой конфликт на Ближнем Востоке – это про справедливость, то спешу вас заверить, что все в первую очередь про бабки. Мы отбили копи, но когда выяснилось, что они уже были захвачены нашими войсками, нам пришлось немедленно отступить, уничтожив всех свидетелей до единого. Именно после этого инцидента все пошло по наклонной.
Волкогонов слушал молча, взирая на военного скорее с жалостью, чем с обвинением. Он слышал много подобных историй, примеривал их на себя, но до сих пор не мог бы сказать наверняка, поступил бы он иначе, оказавшись на месте вот такого Сложного? Ведь приказы не обсуждаются, верно? Он и сам настраивал своих подопечных на то, чтобы слушались его беспрекословно…
Птенец внимал рассказу военного с неподдельным интересом, в отличие от Бориса он в армии не служил и хотел знать о войне как можно больше из первых уст.
– Зачистка поселений с мирными жителями, уничтожение сил противника вперемешку с гражданским населением – все это стало нормой. Никто уже не обращал внимания на крики женщин и детей, умоляющих пощадить их. Тогда все мы перестали быть людьми, превратившись в бесчувственные механизмы, выполняющие приказы, не задаваясь вопросом – хорошо это или плохо. Боец не мог смотреть в глаза своему товарищу, все понимали: то, что мы делаем, – это настоящее преступление и рано или поздно нам не избежать расплаты. Многие не выдерживали и пускали себе пулю в голову – признаюсь честно, я и сам не раз ловил себя на подобном желании. Сейчас понимаю, что это был бы вполне неплохой исход.
Сложный с силой потер ладонями лицо и продолжил:
– Однажды мы попали в засаду, противник подкараулил нас на одной из дорог в ущелье. В первые минуты боя отделение потеряло семьдесят процентов личного состава, остальные бросились бежать в пустыню, преследуемые противником. В итоге нас осталось только двое – я и сержант Лаптев, которого ранили в ходе боя. Мы шли с ним несколько ночей, провиант заканчивался, Лаптеву с каждым днем становилось все