Читать интересную книгу Трем девушкам кануть - Галина Щербакова

– Не дрожи, мужик! – весело сказал Юрай. – Не обижу.

Очень похож этот бедолага на Лодю. Очень. Если не придираться. Чего он, Юрай, руку его взял? А чтоб за запястье подержаться, на котором тоже синели знаки бывших не то букв, не то цифр. У Лоди же было чистое, сверкающее белизной отснятой «Сейки» запястье. Юраю его никогда не забыть. Он этой рукой был бит. Захотелось и тесемки рубашки развязать. На случай. На всякий… Игорь + Лена.

На кого же рассчитана эта грубая и бездарная подстава, которую может разоблачить первый попавший участковый, не говоря уже о нормальной службе сыска. Рассчитано на идиота. На него, Юрия Райкова. И для него единственного нашли вполне подходящего по экстерьеру сумасшедшего, даже отрастили ему козлиную бороду. Фигуранту-то без разницы, хоть кто он, хоть где он. В сущности, махинация на уровне бумаг. Одна больница, другая… За свой же счет перевозка, господа, какие претензии! Дурачок Юрайчик пальчиком диск покрутит – выяснит больницу. Очень хорошо. Придет в гости – тоже неплохо. Посмотрит издали… Найдет в глазыньках непролазную бесконечность? Найдет. Ах, Юрай, Юрай! Не стыдно ли вам?

Завязочки, тесемочки… Понесли же его черти…

И что теперь?

– Больной, который числится у вас Румянцевым, не Румянцев. Это не он…

Она продолжала смотреть в шкаф-стену-решетку. Врач.

– Никто никогда своих не узнает. Никто, – ответила она. – Всем кажется, что их сумасшедшие лучше. Что они не такие. А они, товарищ, или как вас теперь называть, именно такие. И имейте мужество это признать. А то приходят и тут же отказываются. Ишь, хитрованы какие!

Врач засмеялась от собственного ума и прямоты и подмигнула Юраю понимающим глазом. Даже настроение у нее поднялось. Хрястнула, вставая, коленками и выпустила Юрая на волю.

* * *

Пришло письмо от мамы. «Все путем, да, кстати, тебе это интересно. Сева Румянцев где-то в московской больнице, у него тяжелый нервный срыв, родители места себе не находят – такой был здоровый мужчина!»

Значит, или настоящий Лодя на самом деле в другой больнице, или его родители «в игре». Не давала покоя мысль, что с ним, Юраем, обращаются как с полоумным. Ведь подстава в больнице не была стопроцентной, из нее сразу торчали уши и буквы… Один заход в милицию – и пошла писать губерния. Не «тот» человек, а где «тот»? Даже не надо много усилий, одними телефонными звонками можно было поднять такой хипеж… Юрай тянулся к телефону, ну звони, балда, звони… Разворошили гадюшник.

Но сама рука останавливалась на полпути. Дурак, говорила рука. Ведь именно на это рассчитано! На твою первую примитивную реакцию. И в ответ на нее уже где-то приготовлены бумажки, объясняющие «недоразумение», и уже настоящий Лодя, без козлиной бороды и татуировки, будет предъявлен кому надо, и будет он в этом предъявлении непорочен, как младенец, ибо болен. Его как положили – так он и лежит с нервным срывом, и никуда с места не трогали, а путаница в бумагах – он-то при чем?! – черт ее знает, откуда. Он, Юрай, патологический склочник, прицепился к больному человеку, а тот и на самом деле больной, кранк по-немецки, и лежит с такого и по такое. Нате, смотрите… И уже не связать никогда Лодю с Михайлой, а о девушках, канувших летом, вообще говорить не будем. Их каждый день канет и канет несчитанное количество.

Поэтому начни он звонить, все кончится одним: его собственными неприятностями. И степень их могла быть разной. Между прочим, одну работу он уже терял.

Подстава, размышлял Юрай, имела и другой смысл. Фальшивым Лодей ему предлагали выйти из игры с чистой совестью. Человек спятил. Какие после этого суды и следствия? Кому? И зачем? Совестливому правдоискателю вполне комфортно можно жить с мыслью, что Лодя уже наказан. Какого тебе рожна, Юрай? Какого? Одним словом, прими, как факт, больного Лодю и смирись. Или побряцай оружием, но тоже смирись. Но тогда уже с позором.

Юрай позвонил Лидии Алексеевне, сказал, что видел Лодю, что он «на себя не похож» – понимай, как знаешь, что больница произвела на него «ужасающее впечатление» и как это она, Лидия Алексеевна, с ее связями и размахом, запихнула бывшего своего друга, амиго по-испански, в такую дыру, вот и люби ее после этого…

– Идите к черту, – тускло ответила Лидия Алексеевна. – Я уже поняла, что от мальчиков из российских глубин неприятностей много, а удовольствия чуть. Поэтому прошу вас исчезнуть навсегда.

Трубка была брошена, но теперь Юрай тихонько потирал руки. Ура… Тихое ура! Теперь они успокоятся. Теперь, когда уже нет Михайлы, Юраю приходится бояться за маму и тетку. Поэтому он позвонил Лидии Алексеевне и сдался. Он такой, он слабый… Не надо его травить никакой гадостью – сам умрет.

Пусть радуются! Пусть… В конце концов Юраю ведь тоже нужно время, чтобы привести приговор в исполнение. Он его получил. Это самое время.

А главное – Юрай вспомнил. Он вспомнил, что тогда забыл из разговора с Лидией Алексеевной. Ведь именно это забытое погнало его искать Лодю – он уже знал, чувствовал: что-то не так в этой болезни. Ведь как было тогда…

«…Затейте против меня дело! – кричал ей Юрай. – Затейте! Выведите меня на чистую воду! Нет же другого способа разобраться, как погибли три девушки, как убили Михайлу!»

У Лидии Алексеевны даже голос не дрогнул. А ведь он сказал: три! Три девушки, а тогда, летом, было две. Произошло, так сказать, увеличение смертей. И откуда московская барынька знает про смерть скотника Михайлы? Откуда? Он ей кто? Брат? Сват?

Ах, Лидия Алексеевна, Лидия Алексеевна! Глобальный вы человек, а на мелочах попадаетесь. Взяли и открыли свое знание своим неудивлением. Ведь стоило вам сказать: «Какого еще черта? Какого Михайлу?»

* * *

Хорошо, что весна с хороших морозов пришла разгоряченной и жаркой, а то, околачиваясь возле дома Марьи Николаевны по вечерам, вполне можно было схлопотать пневмонию.

Встретились вроде случайно. Именно в ее дворе Юрай «некстати» подвернул ногу, когда Марья Николаевна стучала сорным ведром о помойку. Слово за слово, Юрай ухватился «в травме» за грязный бак.

– Ух, как больной!

– Да что вы за это рукой хватаетесь?

– Хватишься тут!

– А я вас где-то видела.

– Конечно, видели! Я ведь сейчас тоже к вам шел. Я бывший ваш сосед сверху…

Марья Николаевна хотела тут же уйти, но Юрай уцепился за ее локоть, запрыгал на одной ноге рядом.

Допрыгали до лавочки, Юрай по дороге все бормотал про стройку этажом ниже, от которой нет покоя…

– А я тут при чем? – поджала губки Марья Николаевна.

Еле-еле пробился Юрай через ее недоверие. Еле-еле вбил ей в голову, что исключительно по причине бытовой неприспособленности обращается к ней за советом. Как лучше обмениваться, с маклерами или без? И сколько это – по-честному только! – стоит. Он человек небогатый. И нельзя ли выйти на «ее людей».

Марья Николаевна была в глубоком смятении. Сразу стало очевидным, что обменом она сроду не занималась, но сказать об этом не хотела, что-то в разговоре ее беспокоило. В глазах так и полыхала тревога, а дело-то пустяковое: переехала из хорошей однокомнатной в плохую. Делов! Ну приплатили ей за это. Так хорошо же! Вполне законное дело, можно сказать, святое.

– И чего вы ко мне? – сердито спрашивала она. – Нас ведь три семьи на этаже переселили.

– Но у меня-то квартира над вами, – резонно отвечал Юрай. – Мне ваш вариант и интересен.

– Тут лучше, – упрямо говорила Марья Николаевна. – Лучше, и все.

Юрай поднял штанину – ничего, женщина пожилая и простая – и, вытягивая совершенно здоровую ногу, запричитал:

– Вот раздуло – так раздуло!

Короче, повела его, горемыку, Марья Николаевна к себе, дала бинт, стал Юрай «пеленать ножку», и разговор после доброго поступка пошел веселее.

Да. Приходили к ним на этаж двое, предложили варианты, все очень хорошие…

– Нет, Марья Николаевна, вас обманули. Это же квартира, простите, много хуже!

И тогда женщина заплакала. Она плакала как бы показательно, с огромным количеством крупных слез, с тонким подвыванием, сморканием в кухонное полотенце, она раскачивала себя из стороны в сторону; пришлось даже попридержать ее, а то бы навернулась с табуретки. Выяснилось. Ни копейки ей не приплатили за «эту хрущевскую халупу, ни копейки». Ей, вернее, не ей, внуку нашли хорошего адвоката, чтоб спасти от плохого приговора!

– Мальчик снасильничал. Вы же знаете дэвок. (Она говорила «дэвок», отчего Юрай даже не сразу понял, что она имеет в виду.)

– Дэвок! – повторила она. – Дэвок! Сами выставляются, завлекают, а потом в крик… А мальчик, внук, ну он же живой или кто? Он же разгорячился! Но где у них деньги на адвокатов? Которого выделили сначала, прямо ей сказал: «Я бы вашего – далее неприличное слово, – повесил бы за…» – далее неприличное слово. А вот другой адвокат оказался с понятием: у мальчика жизнь впереди. Что, если всех из-за дэвок в тюрьму.

Марья Николаевна, выдав главный секрет, мелкие тайны уже проговорила легко: