коллаж.
Она спросила:
– Вы помните, как делали его?
– Смутно. В том году я открыла для себя кокаин. – Джудит легко рассмеялась, как будто только что не призналась в преступлении маршалу. – Я точно помню грусть. Тяжело быть подростком, но пережить такую потерю…
– Вам удалось это поймать. – Андреа глубоко вздохнула, пытаясь подавить эмоции, пока вглядывалась в крошечные детали жизни Эмили. Рамка из фотографий показывала саму суть девушки: бежала ли она по пляжу, читала ли книгу, была ли одета в свою форму для ансамбля, где играла на флейте, – ее трогательное очарование буквально проникало в объектив камеры. Она выглядела не столько хрупкой, сколько уязвимой и очень-очень юной.
Фото всей компании было в верхнем левом углу. Вокруг Эмили стояли трое мальчиков и одна девочка. Рики было легко узнать по копне кудряшек, а еще потому, что она была единственной девочкой, если не считать Эмили. Вид Клэя заставил Андреа вспомнить, что однажды сказала ей Лора, – он был умопомрачительно красивым юношей. Его пронзительные голубые глаза заставили Андреа содрогнуться даже от снимка сорокалетней давности. Она предположила, что парень рядом с Клэем – брат Рики, Эрик Блейкли, хотя и вид, и цвет волос у них были разные. Так что слегка пухлым блондином с ироничным взглядом и самокруткой, свисающей из полуоткрытого рта, должен был быть Нардо. Эдакий Билли Айдол из Делавэра.
– Это ее друзья. – Джудит явно стремилась получить еще какой-то отклик. – Вернее, те, кого она считала своими друзьями. В то время у беременных подростков не было собственного реалити-шоу.
Андреа обнаружила, что снова завороженно смотрит в глаза Клэя. Она с усилием перевела взгляд на другой выцветший поляроид.
– А это кто?
– Это мама с моей прабабушкой со стороны дедушки. Она умерла вскоре после моего рождения. – Джудит указала на женщину в строгом викторианском наряде с пухлым жизнерадостным младенцем на коленях. – Бабушка тогда была занята своей карьерой. Прабабушка, считай, воспитала мою мать. Отсюда и имя Джудит. Я как будто их сумма.
Тут были и фото Джудит, на которых была запечатлена ее жизнь без матери. Первый день в школе – и никого рядом. Первая школьная постановка. Первая художественная выставка. Первый день в колледже. Все они были соединены в тексте строчками текста или какими-то предметами – обрывками табеля с оценками, дипломом, рекламой спортивного белья. Хотя кто-то, очевидно, всегда держал камеру, сама Джудит на фото была одна.
Как ни странно, благодаря этим фото Андреа вдруг осознала, насколько неустанно Лора присутствовала в ее собственной жизни. Ее всегда фотографировал Гордон. Но именно Лора помогала Андреа покрывать глазурью кексы для школьной ярмарки, показывала ей, как приколоть к ткани выкройки для платья ко дню рождения на тему «Гордости и предубеждения», была рядом с ней на каждой выставке, на выпускном, на всех концертах и ждала в очереди в книжный, нацепив шляпу волшебника, когда выходил очередной «Гарри Поттер».
От этого открытия Андреа сделалось неловко, будто она получила больше очков, чем соперница.
– Очевидно, это я, – Джудит показала на серию снимков УЗИ, которые она разложила веером в центре композиции, что символизировало исток ее жизни. – Моя мать приклеила их к своему зеркалу в ванной. Думаю, она хотела видеть их каждое утро и каждый вечер.
– Наверняка так и было, – согласилась Андреа, но ее взгляд был прикован к заметкам на вкладыше кассеты, прикрепленной к правому нижнему углу. Небольшие фрагменты цветных фотографий созвездием обрамляли написанный от руки список песен и исполнителей.
Кто-то сделал для Эмили сборник.
Джудит заметила:
– Музыка в восьмидесятых была в основном паршивая, но, должна признать, здесь все довольно неплохо.
Чернила размазались. Андреа могла прочесть только несколько корявых названий:
«Hurts So Good – J. Cougar; Cat People – Bowie; I Know/Boys Like – Waitresses; You Should Hear/Talks – M. Manchester; Island/Lost Souls – Blondie; Nice Girls – Eye to Eye; Pretty Woman – Van Halen; Love’s/Hard on Me – Juice Newton; Only/Lonely – Motels».
Она попыталась сложить россыпь разодранных кусочков фотографий вокруг текста в целые картинки, но потом поняла, что это были обрывки не разных фотографий, а одной. Два ледяных голубых глаза по диагонали. Два уха. Нос. Высокие скулы. Чувственные полные губы. Подбородок с небольшой ямкой.
У Андреа был комок в горле, но она заставила себя спросить:
– Кто сделал эту запись?
– Мой отец, – ответила Джудит. – Человек, который убил мою мать.
19 октября, 1981
Эмили сидела на смотровом столе в кабинете доктора Шредера. Одетая в хлопчатобумажный халат, она так сильно дрожала, что у нее стучали зубы. Миссис Брикел заставила ее раздеться полностью, в том числе снять нижнее белье, чего никогда раньше не случалось. Голыми ягодицами Эмили ощущала холод кожаной обивки через тонкие листы белой бумаги. У нее замерзли ноги. Ее тошнило, но она не могла определить, была ли это та тошнота, из-за которой она убежала вчера вечером с занятий по изучению Библии, или та, из-за которой ей пришлось выйти из-за стола за завтраком, не успев извиниться. В первом случае это наверняка было из-за стресса. Во втором – из-за приторного запаха кленового сиропа, от которого ей всегда было плохо.
Верно?
Потому что Эмили ну никак не могла быть беременна. Она же не идиотка. Она бы знала, если бы у нее был секс, потому что секс – действительно важное событие. После него чувствуешь себя по-другому. Ты понимаешь, что все безвозвратно изменилось. Секс делает тебя совершенно новым человеком. Ты становишься настоящей женщиной. Эмили все еще была подростком. Она не чувствовала себя иначе, чем, например, в прошлом году.
К тому же у девочек постоянно пропадают месячные. Рики никогда не может уследить за своими. У Джерри Циммерман их не было несколько месяцев из-за той странной яичной диеты. И все знали, что Барби Кляйн так много играла в теннис и столько занималась бегом, что ее яичники вообще отключились.
Про себя Эмили повторила то же самое, что говорила последние два дня, пока ждала, когда откроется прием у ее педиатра: у нее желудочная инфекция. У нее грипп. Она просто больна, а не беременна, потому что она знала Клэя, Блейка и Нардо столько же, сколько знала себя, и просто невозможно, чтобы кто-то из них сделал ей что-то плохое.
Верно?
Она почувствовала вкус крови во рту. Она случайно прикусила нижнюю губу.
Рука Эмили потянулась к животу. Она почувствовала его очертания. Они были такими всегда? Прошлой ночью она лежала в постели и терла свой живот,