Много хозяев сменилось в пивной за эти неспокойные и грозные годы. Часто дрожали узорные стекла в окнах от хриплого выкрика «хайль!» и громких строф из «Хорста Весселя», и от разрывов авиационных бомб на улицах города, и от вызывающего гомона чужеземных солдат, оккупировавших южную зону страны.
Но во все времена торговля шла, и пиво пенилось в больших фарфоровых кружках, и за столами по-прежнему звучала отрывистая речь разномастных посетителей.
Почетный профессор Вильгельм фон Ботцки всякий раз, когда ему приходилось бывать в Мюнхене, заходил в это заведение, зная, что наверняка встретит здесь кого-нибудь из своих старых приятелей. Сослуживцы фон Ботцки во время подготовки Нюрнбергского процесса старались не подавать признаков жизни по вполне понятным причинам: в памяти народов были слишком живы воспоминания об их делах. Но вскоре они осмелели. Снисходительность официальных лиц из нового правительства земли Бавария и оккупационных властей позволила им выползти на свет белый. И те же официальные лица закрывали глаза на организацию всевозможных союзов, партий и товариществ.
Фон Ботцки теперь жил в Мюнхене постоянно. Шеф фирмы пока еще не удостаивал профессора личным приемом. Но у Ботцки и без того было немало забот, и главной до сих пор оставался Ильин. Вильгельм фон Ботцки не знал, какие виды на русского ученого у шефа. Но по тому, как часто и подробно его расспрашивали обо всем, что касается зеленого препарата, фон Ботцки понимал, что фирма очень заинтересована работой Ильина.
В свободные часы Вильгельм фон Ботцки шел в знакомую пивную, чтобы там за кружкой пива и в разговорах с приятелями убить время и узнать новости, которыми буквально кишел воздух этого заведения.
Здесь, в этой пивной, он и услышал впервые об операции «Красные камни».
Говорили полушепотом, близко подвигаясь друг к другу, хотя знали один другого многие годы и не имели оснований не доверять своим товарищам.
— Где находится этот райский уголок? — спрашивали непосвященные, осторожно косясь на собеседника.
— Кажется, где-то в районе Мадагаскара, южнее или восточнее. А впрочем, черт его знает. Набирают добровольцев и везут. Связи с островом нет, письма не шлют. Платят хорошие деньги, но охотников мало. А кто обнаружил руду?
— Наши морские силы. Помните экспедиционное судно из Гамбурга? Кстати или некстати, но оно натолкнулось на этот забытый богом остров; команда высадилась на берег для разминки, устроила небольшую разведку в горах. Остров невелик, обследование провели быстро.
— Ну и что?
— Успех небывалый. Оказывается, там в горах огромные запасы радиоактивной руды. Уран или что-то в этом роде. Отто Кирхенблюм сказал, что это именно то, о чем он мог только мечтать. Первый же кусок руды, который ему доставили, он отправил в дело.
— Новость невелика. В Бельгийском Конго такой руды огромные запасы. Говорят, оттуда ее вывозят в железных бочках целыми транспортами.
— Но за океан, в другое полушарие, а не в Гамбург и не в Киль.
— Есть слухи, что и для нас скоро перепадет. Всему свое время.
— То-то и оно, перепадет. А если бы мы имели свои расщепляющиеся материалы, тогда по-другому заговорили бы.
— Во всяком случае, Кирхенблюм знает, что делает. А он ухватился за этот остров, как черт за душу Фауста.
— Но тогда в чем же дело? Организовать широкую добычу урана, и дело с концом. Разве у нас для этого не хватает сил? — Профессор фон Ботцки задал этот вопрос и показал себя явным новичком.
Его собеседник поморщился:
— Как вы отстали, Ботцки! Кто же разрешит побежденной стране заниматься добычей расщепляющихся материалов? Да еще сразу после окончания войны. Остров к тому же не наш, он принадлежит другой стране, хотя на нем никто и не живет. Суверенитет и прочие искусственные ограничения. Добычу руды приходится проводить в глубокой тайне, с огромными осторожностями. Малейшая ошибка может повлечь за собой провал всего предприятия, пойдут запросы, ноты протеста, шумиха в газетах и тому подобное. Вот почему надо быть исключительно осторожными.
Вильгельм фон Ботцки почувствовал, что он приятно взволнован. Не так уж плохи дела у его бедного отечества, если затеваются подобные мероприятия. Жизнь входит в свою колею.
В один из свободных вечеров фон Ботцки встретился в пивной со своим сослуживцем майором Габеманном.
Майор был одет в штатское и носил очки с затемненными стеклами. Ему надо было маскироваться. Ходили слухи, что польское правительство потребовало выдачи его как военного преступника. В Мюнхене сделали вид, что Габеманна не знают.
Высокий, худой, с длинным бледным лицом диккенсовского Урия Хипа, майор Габеманн и теперь оставался в одиночестве, на отшибе. У него никогда не было друзей, а в это неустойчивое время и подавно. Вот только разве фон Ботцки… Он был рад и этому. К тому же Габеманн имел поручение, касающееся профессора.
Профессор не знал, что его бывший подчиненный выполнял пикантные задания шефа, который считал не лишним проверить новых сотрудников, в том числе и фон Ботцки. Габеманн уже несколько раз встречался с Вильгельмом фон Ботцки, заводил разговор на разные темы и потом докладывал о своих наблюдениях шефу. Фирме нужны были люди абсолютно надежные. А поражение гитлеровского райха скверно повлияло на некоторые головы, куда более устойчивые, чем голова фон Ботцки. Неизвестно еще, о чем думает теперь этот бывший полковник. Но в общем профессором были довольны. Такому можно доверять.
— Что нового, Габеманн? — спросил профессор.
— Теперь только и говорят, что об острове. Новость номер один.
Фон Ботцки промолчал. Габеманну это понравилось. Он подвинулся к профессору:
— Как старому другу…
Они уселись в сторонке от всех, и Габеманн стал посвящать его в детали.
— …Открытое море, тяжелые подступы к берегам, а самое главное — почти невыносимые условия жизни: скудная растительность, жара, голые камни. Вот почему на острове никто и не живет. Понимаете? Кто же согласится в таких условиях работать? Да еще в шахте с радиоактивной рудой! Сначала удалось завербовать немного рабочих из «Союза фронтовиков». Вместе с ними привезли туда машинное оборудование, продовольствие, и все это ночью, скрытно, в глубокой тайне от всех. Лодки тотчас же ушли, а рабочие начали грызть и ковырять эту самую руду. И знаете, сколько они выдержали? Около двух месяцев. А потом устроили настоящий бунт, не согласившись ни на какие приманки и посулы, и фирме пришлось увозить их с острова.
— Куда?
— Домой. Ни деньги, ничто не могло удержать их. Мой друг, который побывал там, говорил, что это хуже Кайенны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});