Читать интересную книгу Маска майя - Хуан Марторель

Во дворце тоже было неспокойно. Синяя Цапля ощущала, что эта напряженная атмосфера напоминает ту, что предшествует буре, и даже ее дядя-король, который был к ней сильно привязан, за последние несколько дней лишь однажды рассеянно улыбнулся ей. Девушка понимала, что ее недавние предчувствия, предвещающие перемены, должны вскоре сбыться.

— Хватит, Чальмек! — Балам застал врасплох их обоих. — Оставь в покое этот несчастный листик. Давай пройдемся немного, а то скоро наступит ночь.

Балам сделал над собой усилие, чтобы прогнать мысли, терзающие его вот уже несколько дней, и пытался шутить с Чальмеком и Синей Цаплей, пока они втроем бесцельно шатались по уснувшему городу.

— Мы только зря тратим время в эти пять дней! — Голос Чальмека выражал досаду, хотя лицо его говорило об обратном. — Мы не можем ни работать, ни веселиться. Мы не должны смеяться, шуметь… даже зажигать огонь. А супружеским парам приходится воздерживаться, чтобы не зачать детей. Не кажется ли вам все это немного глупым?

Его друзья посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они знали, что Чальмек повторяет слова своего дяди Белого Нетопыря, хотя тот не стремился обнародовать свои мысли по поводу верований и обрядов народа майя. Балам и Синяя Цапля тоже соглашались, что некоторые обычаи, которых они вынуждены придерживаться, представляются им довольно странными. Но они воспринимали их как нечто естественное, поскольку привыкли к ним с детства.

— Да, вероятно, ты прав, — ответила девушка. — Но когда мы пытаемся истолковать желания богов, то довольно часто ошибаемся. Кто знает, вдруг боги хотят, чтобы пять дней в году мы ничем не занимались, а лишь размышляли обо всем, что мы совершили?

— И о том, что нас ожидает, — добавил Балам.

— Согласен. — Чальмек расслабился. — Плохо то, что не народ это решает, а жрецы. И вы уже знаете, что порой они бывают чрезвычайно высокомерными.

— Пусть все останется как есть, на этом остановимся. Неплохо ведь иметь возможность прогуляться. И не только нам. Члены семей тоже могут собраться и провести вместе целых пять дней…

— Разумеется… — Чальмек уже словно и забыл, что критиковал этот вынужденный перерыв в повседневной деятельности. — Вы обратили внимание, что воины все чаще тренируются в последние дни? Я наблюдаю за ними из окон моего дома. Им тоже следует сделать передышку. Надеюсь, меня не призовут на эти занятия. Они отнимают буквально все силы, кроме того, признаюсь вам, что воинская служба — это не по мне.

— Зато в наряде Ордена Орла ты выглядел бы великолепно! — Синяя Цапля рассмеялась от всей души. — Тебе так не кажется, Балам?

Улыбка юноши была вымученной, потому что ему снова напомнили о том, что он пытался забыть. Он мог бы ответить другу, что ему известно об усиленной подготовке воинов в эти дни, и мог бы даже намекнуть на причину этого. Но он не имел права открывать тайну.

Через три дня ритуальное спокойствие вайеба будет прервано, и все может пойти не так, как ожидалось, хотя король К’ан и Белый Нетопырь точно рассчитали каждое из своих движений. И Балам должен был играть в этот день важную роль, которую он постоянно репетировал, даже мысленно. С одной стороны, они имели преимущество, поскольку знали о планах своих врагов. Но ведь те могли изменить свою стратегию, и тогда события примут неожиданный оборот. На карту было поставлено многое.

Через три дня начнется новый год. Это будет год ламат;[51] его сторона света — восток, а его цвет — красный.

Цвет крови. Балам не мог перестать думать об этом.

22

Древний город майя Наранхо, 2001 год

Николь проснулась до восхода солнца и хотела было задремать снова. Но тут она услышала шум и поняла, что остальные пробудились еще раньше. Гамак Жана оказался пустым, и девушка приподнялась, пытаясь найти его взглядом. Она заметила, что ночная темнота уже рассеивалась и новый день готовился установить свое господство над сельвой.

Она с досадой потерла глаза, поскольку ее тело настойчиво требовало отдыха, хотя аромат свежесваренного кофе, казалось, наполнял ее силой.

Николь отчетливо различала этот сильный запах. Девушка не могла не удивиться тому, что жизнь в лагере уже началась. Тогда она вспомнила лестницу, покрытую иероглифами, которую она видела в полутьме предыдущего вечера, и поняла, что ее товарищи встали так рано, чтобы встретить первые лучи нового дня. Это воспоминание прогнало последние остатки сна, и усталость, только что переполнявшая ее, внезапно показалась далекой.

Она заметила, что за столом, установленным в центре лагеря, собрались люди, и, сделав последний вздох, вылезла из гамака, чтобы направиться туда.

Жан, Хулио Ривера и Аугусто Фабрисио тихо разговаривали, попивая кофе. Слабый свет переносной лампы придавал их лицам необычный вид. Рядом один из помощников жарил яичницу. Николь увидела, что Пьер, телеоператор, тоже подошел к столу, пытаясь пригладить взлохмаченные волосы.

Мужчины поднялись ей навстречу, улыбаясь, а Жан нежно поцеловал ее, предлагая стул возле себя.

— Еще несколько яиц, Хуан, — сказал Фабрисио человеку со сковородкой. — И сала, побольше сала, пожалуйста.

— Как видишь, похоже на то, что мы сговорились проснуться рано. — Улыбка Хулио Риверы обнажила его белые зубы. Он выглядел как человек, только что вышедший из гостиничного номера, то есть, как всегда, безупречно. — Скажу тебе, что я сгораю от нетерпения расшифровать следующее послание.

— Кто-нибудь должен разбудить Ги, — вмешался Жан. — Я полагаю, что ему не понравится, если вы начнете без него.

— Вот уж мне не хочется быть тем, кто попытается… — весело сказал Фабрисио, глядя в ту сторону, где находились иероглифы. — Если он уже не сидит возле лестницы, я уверен, что он появится здесь через некоторое время. Ну-ка, Антонио, — он обратился к одному из провожатых, — сходи за доктором Лаландом, скажи ему, что мы вот-вот будем готовы.

Становилось все светлее с каждой минутой, и это не переставало удивлять Николь, привыкшую к медленным рассветам в Париже. Она села возле Жана и сказала себе, посмотрев на блюдо, стоящее перед ней, что аппетит у нее сегодня зверский.

Но ей было не суждено закончить завтрак, поскольку случилось нечто такое, что заставило Николь надолго позабыть о еде.

Антонио поспешно вернулся с окаменевшим выражением лица и бумажкой в руке, которую он вручил Хулио Ривере резким движением, как будто просил прощения.

Мексиканец прочитал ее сначала про себя, а затем вслух. Текст был написан по-испански, и Фабрисио перевел его на французский для Жана и Николь, в то время как Ривера пытался вникнуть в ее содержание.

«Господин Лаланд является теперь нашим заложником. Мы освободим его только тогда, когда ваша экспедиция прекратит осквернять землю майя и немедленно покинет территорию наших предков. Мы следим за всеми вашими движениями».

Некоторое время все молчали, глядя друг на друга с глубоким изумлением. Первой заговорила Николь, сделав это так тихо, словно она обращалась к самой себе.

— Это невозможно. Это, должно быть, какая-то шутка!

— Если бы! Трудно представить, что кто-то мог так пошутить с Ги. — Хулио Ривера положил бумагу на стол с такой осторожностью, как будто это был какой-то ценный предмет. — Мы должны убедиться в этом. Нужно осмотреть лагерь и выяснить, кто видел его последним. И прежде всего сохранять спокойствие. Антонио, где ты нашел бумагу?

— В гамаке доктора. Она была зажата между веревками. — Антонио явно нервничал. — Он всегда натягивал свой гамак в стороне, все это знают.

— Ладно. — Хулио Ривера вздохнул. — Думаю, мы должны начинать отсюда.

Полчаса спустя все забыли об иероглифах, покрывающих лестницу, потому что к исчезновению французского археолога, в котором уже никто не сомневался, добавилось еще одно, совершенно необъяснимое: пропал один из водителей внедорожников. Его звали Хорхе, это был гватемалец, худощавый и молчаливый.

Кроме того, на поляне рядом с городом майя был найден один из двух радиопередатчиков, принадлежащих экспедиции. Он лежал с выдвинутой антенной, готовый к использованию, хотя и отключенный. Землю и камни возле него покрывали пятна, очень похожие на кровь. А учитывая, что земля впитала в себя добрую ее половину, количество пролитой крови могло быть весьма значительным.

— Я не представляю себе Хорхе, похищающего ночью Ги под дулом пистолета, — заговорил Жан. Все четверо вернулись и сели за раскладной столик, в то время как остальные члены экспедиции стояли рядом, как бы ища защиты в ситуации, которую они не понимали. — Тем более говорящего ему: «Подожди минутку, я должен оставить записку. А теперь пойдем».

— Если пятно и правда кровавое, как нам это кажется, мы можем предположить, что Ги ранили, даже тяжело ранили. — Усы Антонио Фабрисио казались гладкими как никогда.