Массовые убийства и геноцид — особый вид культурного развлечения. От других видов культурного развлечения — террора и репрессий геноцид отличается не только масштабами (массовые репрессии против политических противников могут унести не меньше жизней), но и степенью вовлеченности в акты насилия не только властной элиты и сотрудников карательных органов, но и практически всего населения данной территории. В этом его революционность, по сравнению с всякого рода публичными казнями и гладиаторскими боями. Если раньше, человек был просто зрителем, то с изобретением геноцида, он становился активным участником данного развлекательного действия. Геноцид выглядит восстанием народа, возмущенного притеснениями и обидами со стороны инонационального или инорелигиозного меньшинства. Геноцид — это преступление, характеризующееся не только огромным количеством жертв, но и еще большим числом преступников. Поэтому, хотя акты геноцида столь ужасны и бессмысленны, столь сильно противоречат нормам человеческой морали, что существует соблазн объявить массовые убийства делом больных людей, свести все к массовому помешательству, помутнению сознания, это было бы в корне неверно. Большинство тех, кто участвует в актах геноцида, психически здоровые люди.
Геноцид может быть официально объяснен экономическими или политическими причинами — столкновением интересов крупных экономических субъектов, борьбой элит, стремлением нарушить сложившееся равновесие и т. д. Демократическая власть «совращает» общество, «заражая» людей безумными и жестокими идеями. Но геноцид никогда не возникает на пустом месте. Для того, чтобы вполне нормальные добропорядочные люди вдруг стали убивать своих, говорящих на другом языке или молящихся другому Богу соседей, с которыми они до этого, пусть и без особой любви, много лет прожили вместе, недостаточно появления преступника или маньяка в президентском дворце.
Как правило, геноцид в демократическом государстве организовывается для того, чтобы отвлечь население от проблем и кризисов социально-экономического развития страны. Для этого необходимо наличие врага, который, во-первых, ответственен за неприятности и несчастья, и, во-вторых, с устранением которого станет лучше. Иначе говоря, геноцид осуществляется не как мщение, а как развлечение — вкус пролитой крови и жажда убивать- это сильнейший наркотик. Естественно, что для начала геноцида нужно сформировать чувство ненависти к народу или религии, предназначенным на роль жертвы. Эта ненависть должна быть столь сильной, что позволяет человеку нарушать даже заповедь "не убий" и продолжать считать себя вполне достойным Царства Божия. Эта ненависть долго воспитывается и развивается. Корни ее — в школьных учебниках, где рассказывается о том, какой замечательной была жизнь моих предков в прошлом, когда еще не было «их», каким могущественным и справедливым было мое государство до того, как пришли или даже напали «они», о том, какие ужасные заговоры «они» всегда строили против моей страны.
При этом люди предпочитают верить, что мир, в котором они живут, имманентно справедлив. Добро в нем вознаграждается, а зло наказывается, честный труд ведет к успеху, а жулик, в конце концов, остается ни с чем. Следствием этой веры является, в частности, жестокое отношение к жертвам различных несчастий — если человеку не повезло, значит, он сам и виноват.
Джоана сдунула налипшую прядь с вспотевшего лба, и добавила:
— А это в свою очередь порождает искажения в восприятии мира не только на когнитивном уровне, отрицая какие-то аспекты реальности или придумывая то, чего нет, но и на аффективном, меняя не столько свое восприятие, сколько свое отношение к действительности. Такое мироощущение, основанное на внешних глянцево-неоновых иллюзиях всеобщего благополучия, позволяет сохранить уверенность в завтрашнем дне хоть на палубе тонущего корабля.
И вызванная данным мироощущением любовь к демократии является единственным доступным способом избавиться от парализующего страха перед будущим, вытеснить ужас в подсознание. Невротическая любовь к источнику насилия — не оптимальная, но, пожалуй, самая распространенная реакция людей при столкновении с пугающими и неподвластными им обстоятельствами, будь то жестокие и непредсказуемые родители или демократия, кричащая о знании рецепта всеобщего счастья и готовая заплатить за это чужими жизнями.
— И какой же практический выход из всего этого? — спросила Саманта, нехотя поднимаясь с кушетки.
— На уровне человека или на уровне государства? — задала встречный вопрос Кэт, вооружившись йодом и ватой.
— И на том и на том!
— Ну, детально я еще эту тему не продумывала, но я думаю, что проблему можно решить только одним способом — сделав пребывание у власти очень тяжелым, неблагодарным и неприбыльным трудом.
— Это как? — удивленно встрепенулась Джоана.
— Я считаю, что власть должна нести уголовную ответственность за некачественное исполнение своих обязанностей, но для этого нужно изменить большинство существующих законов, и те кто сейчас у власти навряд ли на это пойдут.
У Саманты округлились глаза:
— Кэт, а ты часом не революционерка? — она поморщилась от йода, который начал щипать рану.
— Да нет, просто эти мысли родились у меня от обиды на несправедливую жизнь. Почему мы не можем жить нормально, не прячась по углам? Да, наша любовь многим кажется противоестественной. Но ведь мы никому не мешаем, никого не призываем в наши ряды, не выставляем свои отношения на показ. Мы просто хотим жить своей личной жизнью, соблюдать законы, зарабатывать на хлеб! Мне непонятно почему наша любовь считается аморальной, а проституция нормальным явлением? Почему проституткой-лесбиянкой быть можно, и общество это одобряет, а обычной лесбиянкой быть нельзя — то же общество кричит о разрушении его моральных ценностей? А революцией тут вряд ли что решишь — все равно у власти окажутся те, кому личное важнее, чем государственное. Одни прохвосты сменят других — и только. Ладно, давай собираться, пока магазин не закрылся.
Джоана подошла к окну номера, и опершись на сосновый подоконник, изготовленный из досок толщиной два дюйма, произнесла:
— А вон и Ксэнни уже вышла! Пойдемте быстрее, а то она без зонта и до нитки промокнет, дожидаясь нас.
Сборы были недолги — надеть плащи с капюшоном, а Джоане еще и военную форму под низ. Владелец гостиницы, все так же похотливо рассматривая стройные фигуры подруг, с некоторым сожалением забрал у них ключи от номера, пробурчав, что жалеет о том, что такие красивые мисс не остаются на ночь, и ряженый в холщовую навыпуск рубашку, подпоясанную, крашенной пеньковой веревкой, сечением в полдюйма, швейцар открыл им входную дверь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});