в танце за сестрой и осознать произошедшее, Катари поняла, что сестра в самом деле ее простила. Надо будет извиниться перед Хидеки-куном. Извинится как следует и так, чтоб это было и на пользу ее старшей сестры, пусть даже та и не потребовала особых извинений, они с сестренкой все же поговорили и все прояснили. А значит, толст… А значит, Анпан… То есть Казуми Хидеки-старший братец точно заслуживает ее искренней благодарности.
Глава четырнадцатая. Извинения, шок и билеты
Сцена, развернувшаяся в коридоре около класса 3–2 была достойна того, чтобы ее запечатлел если не художник или профессиональный фотограф, то хотя бы мангака, причем последнему даже не надо было бы слишком стараться. Сцена на неискушенный взгляд выглядела несколько неуместно, что лица всех присутствующих при этом, выглядели не просто удивленными, а прямо-таки карикатурно вытянутыми.
— Казуми Хидеки-сан, я прошу прощения, — девочка из класса 2–1, на год младше одноклассников и самого Хидеки, все кланялась, извинялась и пыталась запихнуть в руки Хидеки какой-то конверт. Более того, это была одна из самых красивых девочек в школе и действующий айдол, последнего, впрочем, пусть присутствующие не знали, как минимум большинство из них, зато отлично знал сам Хидеки.
И как до этого дошло, и что с этим делать?
* * *
Начало недели пошло неплохо, чего стоили вытаращенные глаза Хаире и его подпевал, и удивленный вид Гилы Терикото, когда он зашел в класс, как не в чем ни бывало очень незадолго до начала классного часа.
Как только Гила это его увидела, то сразу после этого потащила Хаире чуть ли не за ухо из класса. После того как оба вернулись перед самым началом классного часа, Гила выглядела раздраженной, а Хаире — крайне недовольным. Оба бросали недовольные и раздосадованные взгляды на Хидеки, впрочем, никаких действий пока что не рискнули предпринять.
Во время обеденного перерыва Кеко встала, достала завернутую коробку бен-то, подошла к Хидеки что-то тихо ему сказала, тот кивнул, и они оба вышли. Они вышли тихо и спокойно, и вообще вели себя спокойно, чего нельзя было сказать о Гиле или Хаире, которые чуть ли кипели от злости. Вернулись Хидеки с Кеко довольно оживленные, и — вот чудо-то, Хидеки даже немного улыбался.
На попытки Гилы с ней поговорить Кеко отнекивалась, когда же Гила попыталась задержать ты после уроков, к ним неожиданно подошел Хидеки и заблокировал попытку своим:
— Мы же договорились идти домой вместе, Кеко-чан. Простите, Терикото-сан, — Хидеки поклонился, но самой Гиле даже его поклон выглядел издевательским, — но нам пора идти.
Гила только и бросала злобные взгляды, на что-то больше ее смелости пока не хватало. Хаире же пока был в прострации, что их чудесный план не удался. Он уже раза три за сегодняшний день сбегал в кабинет домоводства, не нашел никаких следов и почти пришел к выводу, что сходит с ума. Правда, после того, как пообщался со своими друзьями, успокоился. Но никак не мог понять, что же произошло. Почему Анпан-кун не дергается, не возмущается. Почему не подал жалобу? Непонятно.
А еще он не боялся. Хаире же подумал, что будь он сам в такой ситуации, он бы испугался. Как же тот выпутался? И не спросишь… Расспрашивать об этой теме — признаваться во всеуслышание в собственном нехорошем поступке. А если он все-таки пожалуется? Сомнения и страх грызли Хаире и его помощников. И с каждым днем они нервничали все сильнее, что требовало какого-то выхода. Какого-то оправдания. Знака, что они были правы.
Это для них было очень важно.
Если бы Хидеки боялся, они могли себя оправдать хотя бы первобытным тезисом «Выживает сильнейший». Хидеки слабейший, он боится. Все в картине мира нормально.
Если бы Хидеки жаловался на них, то это тоже было бы нормальным исходом. Оправдывающим их морально. Он слабый, жалуется учителям, ябеда, ату его.
Ситуация же, при которой он не жалуется, не боится да еще и стал еще ближе к Аме-сан, чем до их окончания фальшивых отношений, выводила Хаире из себя.
Метания же Хаире неимоверно бесили Гилу, которая надеялась, что Хидеки хоть случайно, но обратит на нее внимание именно, как на девушку.
Обо всех этих метаниях не особо задумывались ни Кеко, ни Хидеки, которые таки вместе отправились домой — у них все еще был отложен важный разговор, и даже не один.
— Я могу зайти к тебе в гости, Хидеки-кун?
Эта фраза сильно удивила Хидеки и даже немного выбила его из колеи, но он утвердительно кивнул. — Конечно.
— Понимаешь, — опустила взгляд Кеко, — я хочу кое-что тебе рассказать, но не хочу, чтоб меня кто-то даже случайно услышал, поэтому не хочу сидеть в кафе или еще в каком-то месте, где может оказаться кто угодно.
— У тебя дома, я так понимаю, тоже не вариант… — протянул Хидеки. — Понятно.
— Хоть все немного лучше, чем я опасалась, но мне бы не хотелось — кивнула Кеко, и продолжила, своим напором немного выводя Хидеки из равновесия, — ну так как?
— Ты прямо после школы хочешь? — Кеко опять кивнула и Хидеки немного задумался. Правда, он довольно быстро решил, что особой проблемы нет… Вот только его комната… Ну, можно будет, чай в гостиной налить и прибраться. — Хорошо. Не могу гарантировать, что сестренка не будет подвергать тебя почти допросу третьей степени, но если тебя такое не смущает, то я согласен.
— Вот и отлично, — улыбнулась Кеко. Пусть у нее и были определенные сомнения и сестру Хидеки, Юмико— чан, она немного опасалась, но останавливаться она не собиралась: для этого было слишком поздно.
Из школы они вышли вместе и даже домой к Хидеки добрались без особых происшествий. Правда, стоило им пересечь порог дома, Кеко только и успела произнести:
— Простите за вторжение.
И во мгновение ока перед ними нарисовался маленький и веселый ураган по имени Юмико.
— Кеко-чан ты пришла! Ты как уже с моим братом? Или вы еще не решили? Вы уже целовались? Ну хоть обнимались? Я понимаю, что племянников мне ждать скоро не стоит, а хочется…
Кеко от таким напором была не то чтобы удивлена, а просто на несколько секунд затоптана, но сумела оправиться:
— Я тоже рада тебя видеть, Юмико-сан! Во-первых, большое тебе спасибо, что мне тогда позвонила. А во-вторых, прости, что я…
Юмико сделал яростные жесты отрицания, а наоборот, поклонилась Кеко:
— Кеко-чан, брат мне не рассказывает, но думать я умею, и понимаю, что ничего хорошего с ним не было…
Чего еще бы