подвернувшийся композитор Петров не стал писать ему индивидуальную музыку вместо коммунальной (последняя перемена была векторной, а не качественной: Лепин тоже был виртуозом). <…>
К моменту исторической встречи с Брагинским Рязанов уже умел все».
Горелов, как всегда, сверхточен в своих эскападах, даром что в процессе их генерирования автора, по обыкновению, несколько «понесло», — ну так на то он и подлинный Остап Бендер от кинокритики, причем столь же интеллектуальный и юморной.
«Историческая встреча» Рязанова с Брагинским произошла между тем гораздо раньше, нежели их куда более «историческое» решение писать вместе. Эльдар познакомился с Эмилем еще в конце 1950-х в доме их общего друга Анатолия Рыбакова. Рязанов, как мы помним, сыграл эпизод в рыбаковской «Цели его жизни»; Брагинский же написал сценарий к следующей картине Рыбакова — «Василий Суриков».
В 1962 году 43-летний Рыбаков скончался — и Рязанов с Брагинским перестали видеться: особого интереса друг к другу у них к тому времени не успело возникнуть.
Таким образом, судьбоносное сотрудничество Эмиля Вениаминовича и Эльдара Александровича могло и не состояться (страшно подумать, скольких шедевров лишились бы мы в этом случае!), если бы ни еще один их общий друг — Юрий Шевкуненко. Он почему-то не сомневался, что Брагинскому и Рязанову обязательно надо написать совместный сценарий. Те нехотя поддались уговорам Шевкуненко, обладавшего, как очень скоро выяснилось, превосходной интуицией.
При этом изначально ни у Эльдара, ни у Эмиля не было ни малейшего представления даже о теме их будущего сочинения. И, вероятно, будущие соавторы еще долго присматривались бы друг к другу, раздумывая, как им начать писать вдвоем и стоит ли вообще начинать, если бы не появление долгожданного сюжета, моментально воодушевившего обоих. Сюжет принес неутомимый анекдотчик и рассказчик множества самых разных историй Юрий Никулин. Вот его воспоминания по этому поводу:
«Когда Рязанов задумал снимать фильм „Берегись автомобиля“, сценарий писали на меня. И историю эту принес ему я. Услышал ее в одном городе, но услышанное несколько отличалось от того, что потом было в сценарии. Один человек работал водителем на какой-то автобазе, а там воровали все, возили „левые“ товары, и в этом были замешаны „большие“ люди в городе. Водитель и начал говорить, что — вот, воруют! И ему подложили какой-то „левый“ груз, а когда он выезжал с ним, схватили, быстро судили: прокурор тоже был замешан в этом деле. И дали пять лет. Этот человек отсидел, а когда вышел, решил мстить тем, кто его посадил — прокурору, начальнику базы, директору крупного магазина и другим. Составил список на них на всех, поступил работать на какую-то станцию техобслуживания слесарем и решил воровать машины у этих людей. Продавать их ездил в Прибалтику, Среднюю Азию, платил себе командировочные — двадцать шесть рублей в сутки, вел всю документацию. А вырученные деньги переводил в детский дом. <…>
Все кражи этого человека благополучно проскальзывали. В картину вошел эпизод, как он брал кран у крановщика за бутылку, сказал, что тещу хочет проучить, поднял в воздух гараж и машину оттуда угнал. Но на тринадцатой машине он все-таки попался. Его стали судить, а он отказался от защитника и сказал, что сам будет защищаться. На суде в первых рядах сидели все те, кто перед ним был виноват, но жаждал расправы, возврата своих машин или денег за них. А он взял и все про них рассказал: как воровали, как да что. И весь народ в зале кричал: „Не его судите, а их судите!“ Кончилось все тем, что ему дали три года условно.
Вот это я и рассказал Рязанову, а он: „Слушай, это же кино!“ И вместе со своим соавтором Эмилем Брагинским сделал сценарий. Но там многое оказалось не так, как я рассказывал, и герой там работал уже не водителем, а страховщиком. Я Рязанову говорю: „Элик, понимаешь, мне сниматься-то не очень интересно. Непонятно, почему и откуда такой вот человек появился!“ И знаете, что он мне ответил: „Юра, ты на меня не обижайся, но у тебя такое лицо, такой вид, что можно во все поверить!“
Но на съемки меня цирк не отпускал — в Японию ехать нужно было. А тут еще вокруг сценария пошли разговоры про то, что неправильный он. И картину запретили к постановке. Тогда Рязанов с Брагинским взяли и выпустили книжку „Берегись автомобиля“. А потом в сценарии что-то подделали — и Рязанов снова взялся за фильм. И герой там Юра, и сына, который у него родился, по сценарию назвали Максимом — как моего. Да только перегорела во мне эта история. Так я в „Берегись автомобиля“ и не снялся, но нисколько об этом не жалею. Хотя публике эта народная сказка очень полюбилась. И вот что интересно: перед тем, как писать сценарий, Рязанов всю милицию на ноги поднял, выяснял, была ли на самом деле такая история в судебной практике. Оказалось, не было! Хотя кто-то из наших цирковых слышал ее от своего родственника в Свердловске, который уверял, что все это в их городе и случилось».
В общем, Никулин здесь рассказал почти все то, что в своих мемуарах поведал о «Берегись автомобиля» сам Рязанов. Только у Юрия Владимировича получилось в несколько раз короче.
Конечно, Никулин не мог знать многих подробностей относительно сценария Брагинского и Рязанова. Но то, что Юрий Деточкин писался не просто в расчете на Юрия Никулина, но и буквально с него самого, — чистая правда: даже внешность героя охарактеризована словосочетанием «худой человек с простодушным унылым лицом».
Как ни странно, желание снимать именно Никулина привело к наложению временного запрета на съемки картины (обычно получалось наоборот: всеобщий любимец Никулин нередко служил своеобразной индульгенцией снимавшим его режиссерам). Как только сценарий, первоначально названный «Угнали машину», был готов, Рязанов отправился с ним к председателю только что созданного Государственного комитета СССР по кинематографии Алексею Романову в надежде, что тот поможет договориться с цирком об освобождении Никулина от японских гастролей. Романов попросил Эльдара оставить сценарий и зайти к нему через несколько дней.
Когда Рязанов явился в назначенный срок, Романов с порога его огорошил:
— Сценарий ваш очень плохой. Так что не только не стану ничем помогать вам, но и вообще не позволю запускать такую картину.
— Почему? — воскликнул Рязанов.
— А потому что не надо поощрять дурные инстинкты, — на полном серьезе сказал Романов. — Вы забываете о том, что кино имеет огромное воспитательное значение. И после подобного фильма наши люди наверняка начнут угонять друг у друга машины.
В очередной раз уничтоженный начальственным самодурством Рязанов поплелся сообщать безрадостную новость соавтору. Оба приуныли, тем более что в отличие от Романова справедливо считали свой сценарий