Но он не приехал домой. Утром Вася очнулся в незнакомой комнате, а рядом с ним на неразобранной кровати храпела перегаром незнакомая девица. У Васи так болела голова, что не было никакой возможности соображать.
Добравшись кое-как до ванной и подставив голову под струю ледяной воды, он начал смутно кое-что припоминать. Ресторан уже закрылся, а они все пили, и официантки садились к ним на колени, он все щипал за груди вот эту вот, рыжую. Потом она потащила его в соседний пустой и темный зал, по дороге опрокинув несколько стульев и, наконец, закрыла за ними дверь, бесстыдно стянула с себя трусы и, повалившись на кресло, увлекла Васю перед собой на колени, отвратительно раскорячилась и стала цепкими лапами пригибать его голову к какому-то скользкому шерстистому источнику мерзкого запаха; воняло тухлой селедкой, и Вася осознал, что это запах неподмытой женской промежности. Чтобы только не чувствовать это, он рванулся вверх, но брюки и трусы, не без помощи ее умелых рук, упали вниз, он повалился на девицу, которая обхватила его ногами — и начался гадкий и грязный сладострастный кошмар.
После опять что-то пили, официантки визжали и поднимали юбки, и еще осталось у Васи слабое воспоминание о том, как его головой вперед запихивали в машину, а он от кого-то отбивался ногами… Теперь вот эта комната… Таня!
Он вскочил, как ужаленный, и, не вытерев головы и хватая как попало свои вещи, бросился вон из квартиры, оставив дверь распахнутой настежь…
В первой же попавшейся телефонной будке Василий, путаясь в цифрах, набирал ее номер. Монетка провалилась, послышалось Танино спокойное и мелодичное «Да». Василий дернул рычаг вниз. Что можно ей сейчас объяснить? Как оправдываться? Где был? И вдруг Вася почувствовал легкий укол самолюбия: по его мнению, Таня должна была изрыдавшимся голосом кричать в трубку: «Вася! Вася! Это ты?! Ну ответь же!» — а она говорила так, словно сняла трубку в приемной своего шефа.
Вася неторопливо застегнулся, спрятал мокрые волосы под шапку и пошел по улице, приняв решение скрупулезно обдумать и взвесить каждое слово, может быть, даже записать на бумажке, а потом уж позвонить. Придумать что-нибудь абсолютно правдоподобное. Не торопясь.
Василий пешком дошел до дома, там у него стояли в холодильнике бутылки пива — штук шесть, — он решил немного опохмелиться, но сам не заметил, как высосал все пиво. И уж тут само собой пришло решение отложить объяснение с невестой до завтра. Вася и в мыслях не допускал, что его вчерашняя дурацкая выходка может не закончиться благополучно. Главное, придумать что-нибудь попроще.
Назавтра был аврал. В восемь утра ему позвонил начальник и сказал, что на следующий день в институте ожидается шведская делегация, и нужно скоропалительно готовить материалы для ее встречи. Материалы готовились до закрытия института, когда, наконец, Василий добрался до дома, ему хотелось только спать. Больше ничего.
Утром в институт приехали шведы. День опять пропал. Мысль о Тане, о ее живой, теплой красоте, сидела в Василии как заноза, минутами ему хотелось бросить делегацию и бегом мчаться к телефону, каяться и плакать в трубку — лишь бы слышать ее далекий голос, лишь бы скорее отправить в прошлое этот кошмар… Ощутить, что она как прежде принадлежит ему, а дурной сон — прощен и забыт…
К вечеру он добрался до телефона. Но такого страстного порыва, как днем, уже не было. Они прожили друг без друга полных трое суток, а ведь совсем недавно почти невозможным казалось ежедневное расставание на десять часов, что оба были на работе. Значит, можно подождать до утра. Утро вечера мудренее. А утром позвонить стало еще невозможнее.
И появилась крошечная, но зубастая мыслишка-гиена: «А может, не звонить вовсе?» Василий с омерзением оттолкнул ее, но незаметно, сам от себя в тайне, начал обдумывать ее, в мозгу быстро прокручивались разные варианты… Но больше всего его ум, как всегда, занимала работа.
Возвращаясь домой Вася, как всегда, машинально достал из почтовой кружки газеты, и вдруг из них выпал маленький тяжеленький сверточек, который он с любопытством поднял и развернул. На ладони, обтянутой черной замшевой перчаткой, как на витрине магазина, мерцали жемчужные бусы. Колебания кончились. Василий небрежно сунул жемчуг в карман, пачку газет под мышку и, облегченный и радостный, запрыгал через две ступеньки к себе на четвертый этаж.
Слово для Ларисы
…Я не знаю, зачем мысленно повторяю себе все это снова и снова. Вообще-то, я уже все для себя решил. Сегодня же меня не будет. Как водится, оставлю записку, что, мол, в смерти прошу никого не винить и все такое. Во втором ящике моего стола еще с прошлого воскресенья лежит почти полстакана таблеток димедрола — сам выколупывал из почти семи пачек. Пусть ей будет кисло, когда узнает. Я, конечно, понимаю, что вообще-то ей по плечо, да еще этот прыщ на подбородке — ну так ведь я скоро вырасту! А она не понимает… Но я так ей и сказал… А, да ну все это!
Началось-то совсем даже неплохо. Наша компания тогда собралась в подвале, в карты дулись. Потом Дылда флакон принес, еще посидели, а потом завалили Бык с Бациллой (они всегда вместе ходят) и двух девок привели Ольгу и Лариску. Ну, они и раньше, бывало, цепляли и приводили кого-нибудь. Одно время тут часто устраивали «театр» — это так наши называют. В прошлом году была тут в восьмом «Б» такая Танька, все с Петькой носатым ходила. А потом он ее всем отдал — надоела, видать. Так вот, ее затащат туда, все рассядутся по трубам, курят, музон врубят — в кайф, а ей говорят: раздевайся, а не то, мол, бить будем и матери про ВСЕ расскажем. Ну, ей, понятно, страшно, раздевается. Потом веселые штучки начинаются. Она ни в чем никому не отказывала — куда денешься? Потом ее родичи, правда, переехали куда-то, и она тоже. И в «театре» было закрытие сезона. Так что по таким делам я всему научен. А эти — Ольга с Лариской в карты продулись, а у нас с этим строго — ну их и привели к нам расплачиваться. Девицам налили по стакану. Ольга эта самая, деловая такая, сразу и говорит:
— Значит так, парни. Каждый чтобы по разу, только быстро, по очереди, и без всяких там штучек…
Ну, Бык вроде кивнул, а тут Бацилла подскочил:
— Не-е! Так дело не пойдет! Ты проиграла на раз, а вторая-то больше! Так что не фига шланговать, ты, — это он Лариске, — должна всем по два раза…
— Два?!!! — вскочила Лариска, — да пошел ты! Я всего ничего и проиграла…
Тут Бык вмешался:
— Хватит базарить! Хорошо, второй раз будешь не со всеми, а только с одним — кого сама выберешь. Завтра. Идет? — он явно работал на публику; думал, наверное, что ему обломится. Бык оглянулся. Несогласных, понятно, не было. Нас было пятеро, кроме малолеток, которым ничего не полагалось.