Теперь на парне одни лишь боксерские трусы. Он тянется к верхней полке за пачкой сухого завтрака. У него красивая спина.
В маленькое кухонное окошко проникает тусклый свет. Раш наливает тебе в чашку «Froot Loops»[85] и смеется. Смеется потихоньку, потому что в соседней комнате спит его мать. Он смотрит тебе в лицо и хмурится, спрашивает, в чем дело. Ты осматриваешь себя и убеждаешься, что полностью одета. Обращаясь мыслями назад, понимаешь, что находишься в квартире этого юноши уже не один час. Ты торчала в его спальне, парень разделся, а ты целовала его грудь, гладила ноги. Ты позволяла ему шарить руками у себя под шортами и под чашечками лифчика, однако дальше этого дело не заходило. Почему ты не занималась с ним сексом? Он не интересовал тебя? Да нет — ты подмокла, ты была на взводе. Чувствовала ли ты себя виноватой? Было ли тебе стыдно? О чем ты думала?
Когда попадешь домой, тебе не поздоровится. Твои родители будут в ярости и — что еще хуже — будут молиться за тебя. Вся община будет за тебя молиться. Все узнают. И никто никогда уже не посмотрит на тебя прежним взглядом.
А теперь во рту у тебя вкус корицы, и ты снова сидишь в машине этого парня, перед каким-то магазинчиком. Уже день. Звонит твой мобильник. Ты отключаешь его и кладешь в сумочку. Чувствуешь, что сильно пересохло в горле. Этот парень — Раш — покупает тебе очередную бутылку воды. Что же такое ты проглотила? Ах да. В памяти всплывает, как одну за другой кладешь в рот пилюли. Зачем так много? Зачем глотаешь еще одну? Ах да…
Из кухни ко мне наверх доносятся голоса. Еще нет и шести часов утра. Мне хочется только пописать и снова завалиться спать, но тут я понимаю, что разговор идет обо мне.
— Она даже ходит не так, как раньше. Не так держится, не так разговаривает…
— Это все из-за книг доктора Субраманьяма. Она не засыпает раньше часа ночи. Тереза никогда столько не читала, не интересовалась наукой.
— Да нет, дело даже не в словах, а в том, как она говорит. Этот низкий голос… — Она рыдает. — О-хо-хо, не знаю, что из этого получится. Кажется, она права. Похоже, это вовсе не она.
Он молчит. Элис плачет все громче, затем затихает. Слышно звяканье посуды в раковине. Я отступаю назад. Митч заговаривает снова:
— Может быть, стоит попробовать лагерь.
— Нет, нет, нет! Пока нет. Доктор Милдоу говорит, что у нее наметился прогресс. Мы должны…
— Конечно, что же еще она может сказать?
— Ты говорил, что постараешься, говорил, что дашь возможность… — Сквозь рыдания прорывается гнев, и Митч что-то бормочет в свое оправдание.
Я крадусь обратно в спальню, но мне все еще хочется в туалет, так что, пробираясь туда, я произвожу много шума. У подножия лестницы появляется Элис.
— Все в порядке, милая?
Я делаю сонное лицо и прохожу в ванную. Закрываю дверь и в темноте сажусь на унитаз.
«Какой еще, к дьяволу, лагерь?»
— Давай попробуем еще раз, — сказала доктор Милдоу. — Что-нибудь приятное, яркое.
Мне трудно сосредоточиться. Эта брошюра у меня в кармане — все равно что бомба. Ее нетрудно было найти, раз уж я задалась целью заполучить ее. Меня так и подмывает спросить доктора Милдоу о лагере, но я понимаю, что стоит мне задать этот вопрос, как начнутся разборки между доктором и Классами и я окажусь между двух огней.
— Закрой глаза, — говорит она. — Думай о десятом дне рождения Терезы. В своем дневнике она написала, что это был самый лучший ее день рождения. Ты помнишь «Мир Моря»?
— Смутно. — Я увидела дельфинов — они синхронно, по двое, по трое выпрыгивали из воды. Было солнечно и жарко. С каждым занятием мне становилось все легче проникать в воспоминания Терезы. Ее жизнь зафиксирована на DVD, я же пробиваюсь в нее сквозь завесу тумана.
— Ты помнишь, как вымокла на представлении с участием Наму и Шаму?
Я смеюсь:
— Кажется, помню. — Я вижу прямо перед собой металлические скамейки, стеклянную стену и огромные тела в бирюзовой воде. — Они, как киты, взмахивали громадными хвостовыми плавниками. Мы насквозь промокли.
— Ты можешь описать, кто еще был там с тобой? Где твои родители?
Там была какая-то девочка моего возраста, не могу вспомнить, как ее звали. Вода каскадами обрушивалась на нас, а мы визжали и хохотали. Потом мои родители обтирали нас полотенцем. Они, вероятно, сидели выше, и вода до них не долетала. Элис выглядела гораздо моложе: счастливее и немного полнее. Пошире в бедрах. Это было до того, как она, достигнув размеров солидной матроны, начала делать зарядку и следить за диетой.
Я резко открываю глаза и хлопаю ресницами:
— О боже!
— Что-то не так?
— Все хорошо… вот только… как вы сказали. Яркое. — Образ более молодой Элис все еще горит в сознании. Я впервые понимаю, насколько печальна она теперь. — Я хочу, чтобы в следующий раз было совместное занятие, — говорю я.
— В самом деле? Очень хорошо. Я поговорю с Элис и Митчем. Ты что-то еще хочешь сказать?
— Да. Нам надо поговорить о Терезе.
Доктор С. говорит, что каждому хотелось бы знать, может ли первоначальная нервная карта, старая Королева, вернуться в прежнее состояние. Сможете ли вы отыскать в этой карте потерянный маршрут? Если да, то что произойдет с новой нервной картой, с новой Королевой?
— Так вот, добропорядочный буддист сказал бы, что этот вопрос не так уж и важен. В конце концов, цикл существования не ограничен двумя другими жизнями. Сансара — вечная категория. Происходит непрерывный процесс умирания личности и ее самовозрождения.
— А вы добропорядочный буддист? — спрашиваю я. Он улыбается:
— Только по утрам в воскресенье.
— Вы ходите в церковь?
— Я играю в гольф.
Раздается стук в дверь, и я открываю глаза. В комнату входит Элис, в руках у нее груда сложенного чистого белья.
— Ой!
Я сделала перестановку — запихнула в угол кровать, чтобы на полу оставалось несколько квадратных футов свободного пространства.
Выражение ее лица то и дело меняется.
— Уж не молишься ли ты?
— Нет, конечно.
Она вздыхает, явно притворно.
— Да я и не надеялась. — Она обходит вокруг меня, пристраивает на кровати белье. Берет лежащую там книгу: «Войти в поток». — Тебе дал это доктор Субраманьям?
Она читает отрывок, который я отметила:
— «Но нежная любовь к самим себе еще не означает, что мы от чего-то избавились. Главное — не стараться изменить себя. Смысл медитации не в том, чтобы пытаться освободиться от самих себя и достичь совершенства. Он заключается в том, чтобы помочь нам таким, какие мы уже есть». Что ж, — Элис кладет книгу, оставив ее открытой на той же странице. — Это уже немного похоже на доктора Милдоу. Я смеюсь:
— Да, точно. Она сказала, что я хочу, чтобы вы с Митчем присутствовали на следующем занятии?
— Да, мы приедем.
Подхватывая мои разбросанные повсюду футболки и нижнее белье, она мимоходом делает что-то еще. Я встаю, чтобы не мешать ей. Передвигаясь по комнате, она умудряется каким-то образом попутно наводить порядок — поднять книги, на которые натыкается, усадить мишку Бу By на его законное место на кровати, выбросить в мусорное ведро пустую коробку от чипсов — так что, собирая в стирку мое грязное белье, она незаметно приводит в порядок всю комнату, совсем как Кот в Шляпе.[86]
— Элис, на последнем занятии я вспомнила, как была в «Мире Моря». Там какая-то девочка сидела рядом со мной. Рядом с Терезой.
— В «Мире Моря»? А-а, да это же была дочь Хаммелов, Марси. Они в тот год брали тебя с собой на время отпуска в Огайо.
— Кто брал?
— Хаммелы. Вы путешествовали целую неделю. У тебя в тот день рождения было единственное желание — потратить деньги на эту поездку.
— А вас там не было?
Она берет джинсы, которые я бросила на кровать.
— Мы с твоим отцом всю жизнь собирались съездить в «Мир Моря», да так и не съездили.
— Это наше последнее занятие, — говорю я.
Их взгляды прикованы ко мне — я полностью владею «аудиторией».
Доктор, естественно, первой приходит в себя:
— Кажется, у тебя есть что нам сказать.
— Да уж, есть.
Элис, похоже, цепенеет от неожиданности, но все же держит себя в руках. Митч, потирая шею, с сосредоточенным видом изучает ковер.
— Я больше не собираюсь этим заниматься. — Я делаю рукой неопределенный жест. — Всем этим: упражняться с памятью, воображать, что чувствовала Тереза. Теперь мне все ясно. Вам не важно, Тереза я или не Тереза. Вам лишь хочется, чтобы я думала, что я — это она. Я не хочу продолжать эти манипуляции.
Митч качает головой:
— Дорогая, ты употребляла наркотики. — Он бросает на меня быстрый взгляд, затем опять смотрит под ноги. — Если ты принимала ЛСД и тебе мерещился Бог, то это не значит, что ты и в самом деле Его видела. Никто не пытается тобой манипулировать. Мы просто стараемся развязать этот узел.