Читать интересную книгу Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

— Ты, видать, был пьян в стельку! — ворчал старьевщик. — Ясно, что Лезорн, этот хитрюга, успел слямзить сундучок до тебя! Ты укокошил его, болван, думая, что перед тобою — тот простофиля.

Санблер с горячностью защищался; наконец, выведенный из себя упреками Обмани-Глаза, он отправился в морг, где находилось найденное тело. Подозрения бандита подтвердились: убитый не был Лезорном. Однако любопытство Санблера имело скверные последствия. Лицо урода не располагало в его пользу; странным показалось и его изумление при виде трупа. С этих пор за Санблером начали следить самым тщательным образом, а он об этом и не догадывался.

У Бродара не было ни гроша, чтобы увезти дочерей. Он не захотел воспользоваться выручкой от продажи товаров Обмани-Глаза и оставил ее в кармане куртки. Семье угрожала жестокая нужда. Наконец Жак принял смелое решение: взял на руки больную Софи и вместе с Анжелой и Луизой пошел, не таясь, по улицам Парижа, чтобы пешком добраться до ближайшей угольной шахты.

Двадцать франков, которые Гектор дал маленькой Луизе, Анжела вышвырнула, но общими усилиями тетушки Николь, вдовы Микслен и торговки птичьим кормом удалось наскрести почти такую же сумму. С этими деньгами семейство Бродаров отправилось в путь. Анжела хотела взять с собой Клару Буссони, но, боясь быть им в тягость, та под каким-то предлогом отказалась.

С тех пор как горячка Софи пошла на убыль, девочка больше не вспоминала о Розе; напрасно вдова Микслен расспрашивала ее. Но все же несчастная мать твердо решила раскрыть тайну исчезновения дочери.

XXI. Бланш де Мериа меняется

Сообразительность Бланш несколько вознаграждала Девис-Рота за неприятности, причиняемые ему такими служителями Божьего дела, как де Мериа, Эльмина и Николя. Бланш была послушным орудием и умела играть любую роль, какую от нее требовали обстоятельства. Эта несчастная, безнадежно погрязшая во зле, предпочитала пошлой добродетели рискованные похождения и тщетно искала свой путь в лабиринте гнусностей; она проходила мимо них, высоко подняв голову. Бланш обладала по крайней мере гордостью своих предков, феодалов-грабителей, в то время как у ее брата сохранилась только их жадность, еще более отвратительная у человека, опустившегося так низко.

Пользуясь услугами Бланш для политического сыска, Девис-Рот поручил ей следить за некоторыми тайными обществами и сообщать ему обо всем, что там происходит. Особенно беспокоили иезуита двое русских, Михайлов и Петровский, неустанно пропагандировавшие революционные идеи. Бланш должна была узнать, о чем они говорят, что пишут, и попытаться сблизиться с ними. С этой целью она завязала знакомство с Анной, всячески старалась выказать ей свою симпатию, но в ответ встречала лишь вежливую сдержанность. Бланш так и не удалось перехватить переписку русских и выведать их планы. Случилось другое: постоянно наблюдая их, слушая их пылкие речи, она незаметно для себя увлеклась величием их замыслов.

Правда, ее давние мечты, мечты ее юности, когда сердце Бланш еще оставалось чистой страницей, не испачканной дьявольской писаниной иезуитов, уже не могли возродиться. Нет, она просто полюбила одного из тех, кого должна была предать, — русского Михайлова. Бланш сознавала, что происходит в ее душе. Вспыхнувшее чувство имело для нее всю прелесть неведомого и невозможного. Само собою разумеется, она не стала рассказывать об этом Девис-Роту, и он не сомневался в ее преданности. Но, хотя Бланш и привыкла к вероломству, она невольно задавала себе вопрос, сможет ли она в решительный момент остаться верной иезуиту, и отвечала: «Нет!» Внезапное исчезновение троих русских оказалось для нее тяжелым ударом.

За несколько дней до свадьбы Гектора Девис-Рот вызвал Бланш к себе. Она была очень печальна, но иезуит объяснил это поведением шалопая-брата.

— Сегодня у нас будет длинный разговор, дочь моя, — начал священник, усаживая Бланш в кресло. — Как видите, вместо того чтобы погубить вашего брата, вполне этого заслужившего, я даю ему возможность выгодно жениться. Ни для кого, кроме вас, я не изменил бы своего намерения наказать его по заслугам. Но теперь вы должны с присущей вам твердостью позаботиться о том, чтобы он не нарушал своего обещания — по крайней мере два года не покидать поместья господина Руссерана. Этого срока едва достаточно для того, чтобы подозрения рассеялись. Кроме того, после отъезда госпожи Сен-Стефан вам придется взять на себя руководство приютом. Все тамошние порядки надо изменить, для этого нужны добродетельные люди, и мы рассчитываем на вас.

При словах «добродетельные люди» горькая усмешка скользнула по губам Бланш. Иезуит продолжал:

— Вы думаете, дочь моя, что это — все? Нет, слушайте дальше. До отъезда бывшей начальницы приюта вы должны оказать нам еще одну важную услугу.

— Располагайте мною, отец мой, — сказала Бланш.

— Вы не забыли тех русских революционеров, сведения о которых доставляли нам?

— Нет, не забыла.

— Так вот, после того как их выслали, они, по неизвестным нам причинам, переехали из Германии в Бельгию, а оттуда — в Англию. Вы должны отправиться в Лондон и прислать мне оттуда полный отчет об их прописках.

Щеки Бланш порозовели.

— Хорошо, я поеду.

Ее послушание восхитило иезуита.

— Видите ли, возлюбленная дочь моя, — продолжал он, — у нас достаточно агентов, чтобы выследить этих смутьянов. Но все наши люди уже в большей или меньшей степени у них на подозрении, а потому не могут быть нам полезны. Нам нужен соглядатай в самой крепости, бдительное око, неусыпно следящее за махинациями наших противников, опасных уже потому, что они не болтливы. Постарайтесь вступить в их тайное общество и так близко сойтись с ними, чтобы они ничего от вас не скрывали.

— Но не кажется ли вам, отец мой, что все будут крайне возмущены при известии о моем переходе на сторону врагов церкви?

— Вы будете вести такую замкнутую жизнь, что об этом никто не узнает. В Англии вы сможете в случае надобности переменить имя. Кроме того, повторяю, это ненадолго.

— Пусть все будет так, как вы желаете, отец мой, — сказала Бланш, низко поклонившись. Девис-Рот не заметил насмешливой улыбки, промелькнувшей на ее лице.

* * *

Приготовления к свадьбе Гектора шли своим чередом, хотя г-жа Руссеран изо всех сил старалась ей воспрепятствовать. Жених прочел еще несколько публичных лекций на тему о необходимости укрощать свои страсти… Однако вскоре ему помешал неприятный инцидент.

Письма вдовы Микслен, в которых она сообщала о словах бредившей Софи и просила начать следствие, оставались без ответа; тогда она решила взяться за дело сама. Тетушка Николь знала, что де Мериа — председатель благотворительного комитета, и обещала помочь добиться от него объяснений. Женщины дождались на улице, когда он выйдет, закончив лекцию. Преградив ему дорогу к фиакру, тетушка Николь обратилась к нему:

— Сударь, вот несчастная мать, нуждающаяся в вашей помощи!

Граф, находясь под впечатлением собственного красноречия, воскликнул, как истый благотворитель:

— Вы хорошо сделали, что привели ее! Я заранее готов удовлетворить ее просьбу. Что вам нужно, голубушка?

— Я желала бы узнать, сударь, — ответила вдова, — почему Софи Бродар так часто упоминала в бреду имя моей пропавшей дочери, Розы Микслен. Мне хотелось бы выяснить, не могут ли попечители приюта Нотр-Дам де ла Бонгард сообщить мне что-нибудь о судьбе Розы?

Услышав это имя, де Мериа кинулся к карете, грубо отстранив обеих женщин.

— Ого! Какую рожу скорчил этот оратель! — заметил случившийся поблизости маленький оборвыш с лукавой физиономией и рыжеватыми волосами. Ветер трепал его лохмотья.

Старик, к которому обратился мальчуган, ответил не сразу: он дремал, стоя на краю тротуара. Вдруг, очнувшись, он поднял свою палку с крючком.

— Идем, сынок! — сказал он.

Мальчик последовал за ним.

Сын гильотинированного (вы его узнали, читатель?) сделался тряпичником и решил воспитать приемыша, с которым не расставался после встречи с ним в полицейском участке. Двое бродяг, старый и малый, привязались друг к другу. Ненавистный Николя уже не мог эксплуатировать мальчугана, как бедняжку Пьеро. Завидев «виконта д’Эспайяка», тряпичник тотчас же переходил со своим приемышем на противоположную сторону улицы.

XXII. В склепе

Когда Клара вернулась с дядей в Дубовый дол, крестьяне заканчивали ужин. Услышав стук колес, они вышли из своих хижин, так как любили не только старого кюре, но и его племянницу.

— Барышня вернулась! — кричали дети. Но они сразу разбежались, пораженные угрюмым видом аббата: глядя на девушку, он указывал пальцем на лоб, как бы давая понять, что у нее там не все в порядке. Действительно, Клара очень осунулась: ее с трудом можно было узнать.