– На сегодняшний момент я достаточно старомодна и порочна, как и все мы, за исключением, может быть, нескольких прорвавшихся ученых, да и то они еще дилетанты, и их месячный доход им далеко не безразличен. – Виолетта скорее всего еще не остыла от разговора с Ханной, а тут тебе Саломея и нанотехнологии с футуристическими фантазиями!
– Итак, чего же мы хотим? – спросил Сева, пропустив мимо ушей женские любезности, и уставился на Олега.
– Я вот хочу разобраться с днем сегодняшним, – сказала Ханна. – Меня вполне устраивает моя теперешняя жизнь с моей даже и дефективной ДНК, я уступаю свое место в вашей ракете, если таковое было запланировано без моего ведома, вместе с чудо-костюмчиком, спасибо большое. Где Ирины деньги, Олег? – Она так и стояла у окна, чуть особняком, жесткая и решительная.
– Я что-то не пойму, – тут же ответил Олег, – Ирины деньги, наверное, у Иры, или как?
– Ты хочешь сказать, она успела получить комиссионные? – удивилась Ханна.
– Конечно.
Ханна посмотрела на Виолетту. Виолетта же сразу взглянула на Саломею. Саломея – на Никиту. Никита – на Олега.
– Что-то не так, господа? – спокойно спросил он.
– Не так… – медленно произнес Сева. – Иры же нет.
– И это не совсем так. – Никита взял со стола салфетку и вытер ею мокрый лоб.
– Хватит надо мной издеваться, бесчувственные уроды! – завопил Сева. – Как ты можешь такое мне говорить, ты давно уже свихнулся, старый маразматик! Я сам видел ее в гробу! – У него затряслись руки и предательски разболелась голова. Он хотел наброситься на Никиту, но услышал Саломею.
– Ты ничего не видел, Сева! – тоже почти крикнула Саломея. – Ты лежал в коме со сломанным черепом. Я каждый день приезжала в Склиф и разговаривала с врачами. Я не смогла разыскать твою мать в Израиле. Ты пришел в сознание только через неделю после катастрофы, и к тому же весь в гипсе.
– Да что ты говоришь? – зашипел Сева – на нее он не мог орать. – Значит, катастрофа все-таки была.
– А ты что, в этом не уверен? – спросила Ханна.
– А урна на Введенском кладбище в Лефортове? – Он стоял и глотал ртом воздух. – Ее что, тоже нет?
– Урна есть, – подтвердила Виолетта. – Я там была. Но на похоронах меня не было.
В голове у Севы сидела какая-то зловещая птица и долбила толстым клювом во все стороны. Он опустился на стоявшее рядом кресло и на мгновение куда-то провалился. Говорить не было сил, но соображать он мог. Увидел Мари, склонившуюся над ним со стаканом воды и его таблетками. Она гладила его и лепетала что-то по-французски, потом присела на корточки рядом, а он положил руку ей на плечо. Она хотела ему помочь, она испугалась за него, она переживала его боль. «Мадам…» – чуть заметно улыбнулся Сева. Стало легче. Он посмотрел на остальных. Никому особо весело не было.
– Так на чем мы остановились? – медленно спросил он.
– Мы остановились на Ирине, – с определенной долей нетерпения и раздражения напомнила Ханна, смотря на Олега. Он стоял с бокалом в руке сам по себе, спокойный и сосредоточенный.
Мухаммед заметил, что Джузеппе бросил быстрый, но многозначительный взгляд на Филиппа. Их присутствие было молчаливым, но они следили за всем происходящим с большим вниманием. Что эти милые ребята тут все-таки делают и что решают, кто их сюда позвал, разрешил совать нос во все разговоры и чувствовать себя как дома? И что зависит от их решений? Как будто кому-то не все ясно. А куда опять делся капитан? В рубку, наверное, пошел по делам.
– Ты знал Ирину ближе всех, – обратился Олег к Севе. – Скажи, что выделяло ее для тебя из толпы? Может быть, ты замечал в ней какие-то качества, которые делали ее своеобразной?
Сева не стал кривляться и увиливать от личных вопросов, он чувствовал, что это не было праздным любопытством.
– Удивительно, но то, что делало ее особенной для меня… так странно, действительно, я сейчас это как-то осознал… – задумался Сева. – Она уходила в свой придуманный мир или другие миры и жила там. Она раздваивалась. Она думала, что ей делать и как поступить там, не здесь. Это трудно понять сейчас… – Он умолк, чтобы сделать глоток воды. – Она втаскивала меня в эти свои другие жизни, и я ей это позволял. Иногда… даже трудно сейчас представить… я сам провоцировал ее на это. В выходные мы спали днем, а ночью нас не было… тут. Мы не принимали никаких препаратов и так далее, не думай. – Он посмотрел в окно, но там была черная непроглядная ночь. – Она справлялась сама, силой мысли. Я был открыт нараспашку.
– Ты помнишь, где вы были чаще всего? – Олег явно куда-то вел.
– Визуально – очень слабо. По ощущениям, я чувствовал себя там деревенским увальнем, попавшим в большой город, точнее, в какое-то светлое белое здание с зеленым светом. Я ощущал энтузиазм людей, юмор, радость. Нас там ждали, но я немного стеснялся чего-то, был в себе неуверен.
– А Ирина? – спросил Олег.
– Она говорила: «Этот типчик со мной». – Он посмотрел на Саломею. – Я понимал, что она чуть-чуть использует меня, берет меня за руку и тащит, чтобы не ходить туда одной, но я был счастлив быть полезным не деньгами. Потом я понял, что любовь – это слово, в которое вмещается все; это то, с чем надо жить и постоянно его увеличивать и благодарить. Слова деревянные, их мало; для того чтобы объяснить, нужно много разных слов. Как объяснить любовь? Или что я почувствовал, когда ее потерял? Есть земная, есть неземная, а я какой?
– Любовь навсегда, Сева. Мы ничего не потеряли. Она выше человеческих материализаций. Любой человек на нашей дороге, появившийся или исчезнувший, всегда в тебе и для тебя. Ты остался, но разве ты можешь вычеркнуть то время, когда был с ней? Без него ты как будто почти ничего не знал, так? – Красивая, грустная, трепетная Саломея.
Олег опять поддался. Она ему безумно нравилась. Уже забыл, как это бывает. Да, час назад он держал ее в объятиях, смотрел на это лицо с полузакрытыми глазами, весь был с ней, в ней, а сейчас она снова какая-то не его. Захотелось подойти и дотронуться. Но он этого не сделал.
Раздался звон разбивающегося стекла. Затихший Мухаммед вздрогнул. Это Ханна, она опять хотела что-то сказать, подняла руку и нечаянно задела бокал.
– Вот именно, – повернулся Сева на звон, слегка холодновато скользнув по Ханне взглядом, и было неясно: то ли он ответил Саломее про любовь, то ли дал понять Ханне, что помнит о ее вопросе. – Я как-то не могу сейчас сосредоточиться, – обратился он к Олегу, тут же забыв про нее, – если я вообще способен охарактеризовать Иру. Она не была ни яркой, ни такой уж сверхчувствительной или особенно умной. Но мне с ней было хорошо, и я тоскую по ней. Я так дорожил этим «хорошо», что запрещал себе ее ревновать, замечая, конечно, твою неоднозначную тень. Хотя… она была упрямой, это подходит? Зачем я все это говорю? Где зарыта собака? Что она успела натворить перед этой аварией? А сама авария? Я думал. С первой секунды, как пришел в себя. Мы ехали по зимнему шоссе, шел снег огромными рваными хлопьями, и она спросила: