Все взоры обратились на царя Ибнизаба...
Глава девятая
Высочайшая награда
Впервые с самого начала пиршества царь Ибнизаб приподнялся со своего позолоченного ложа. Ноги держали его не слишком устойчиво, и на всякий случай монарх опирался руками на спинку дивана. Царица снизу вверх смотрела на своего супруга и ободряюще придерживала его за руку. Двое стражников приблизились и встали за спиной у правителя, готовые подхватить полуголую тушу, начни она вдруг валиться. Но Ибнизаб, выказывая истинно царское пренебрежение такой мелочью, как законы тяготения, даже отнял одну руку от спинки дивана и ораторским жестом простер ее к слушателям.
– Да укрепятся духом наши верные подданные... То, что показал вам пророк, не станет судьбой великого города Абеддраха. Ибо мы всей душой воспринимаем его советы и поучения. Мы давно уже отбросили мелочную заботу о делах этого мира и полностью посвятили себя упрочению нашего положения в будущей жизни.
Знайте же, о подданные! Мы тоже созерцали видения, дарованные нам при посредстве таинственных трав. Мы видели грядущие чудеса и грядущую славу. О жители Абеддраха, ваш царь с нетерпением ждет их пришествия! Должно и вам приготовиться с радостью покинуть этот мир, чтобы пробудиться для вечной жизни. Воистину, Эллаэлю Великому ведомо, как ревностно мы готовимся ко Дню, Который Грядет!
Голос царя, и поначалу-то не особенно звучный, сделался вовсе писклявым и бесцветным из-за одышки. Он опустил простертую руку, обрюзглая голая грудь ходила ходуном. Вот он снова вытянул руку, хотя и не так высоко, как в первый раз.
– К тому времени, когда мы наконец будем готовы к переходу в Мир Иной, наше посмертное обиталище должно стать самым великолепным из памятников по сю сторону Великой Реки. Любые затраты для нас – ничто. Только сегодня мы распорядились о покупке сотни прекраснейших лошадей: они будут сохранены до дня нашего успения, дабы вместе с конюхами и запасами корма послужить нашим знатным воинам для войны и развлечений. Все прочее также готовится – казармы для войск, писцы и певцы для нашего сопровождения... вплоть до ловчих свор и псарей. В последующей жизни не должно случиться ни малейшей нужды, о которой мы не позаботились бы загодя. Таким образом, наше предвидение... наша предусмотрительность полна и надежна. Не беспокойтесь же, о подданные, о нашей судьбе...
Энтузиазм царственного оратора возрастал на глазах, но о его силах этого, увы, никак нельзя было сказать. Его голос быстро слабел, он начал грузно наваливаться на спинку дивана, и диван зашатался. Царица Нитокар поспешно встала и помогла супругу опуститься обратно на ложе. Ибнизаб вовсю продолжал говорить, но никто, кроме находившихся совсем рядом, его больше не слышал, да и жесты, которыми он сопровождал свою речь, видела лишь склонившаяся над ним Нитокар. Хораспес же снова взял слово и елейным голосом продолжил речь Ибнизаба:
– О радость, благородные мои друзья! Итак, Абеддрахская держава тесно сплотилась вокруг своего мудрого и дальновидного правителя. Волею Эллаэля, да победим!.. – Пророк опустился на одно колено и отвесил низкий поклон в сторону тронного возвышения. – Прими, о великий царь, мою непреходящую преданность... Восславьте же, подданные, милосердных Богов, ниспославших вам такого царя! – Он поднялся. – А вы, о достопочтенные иноземцы, глубоко задумайтесь над тем, что я ныне вам показал. Засим – прощайте! Доброго отдыха вам всем до утра!
В очередной раз обведя широким жестом весь зал, Хораспес распустил высокое собрание. Последовали здравицы и рукоплескания; они показались внимательно наблюдавшему киммерийцу гораздо более прочувствованными, нежели обычная реакция придворных на монаршую речь. Конан поднялся на ноги вместе со всеми, но орать и хлопать себя по бедрам, как другие, не стал. Его миловидные подружки, по-видимому, это заметили и попытались скрыть от постороннего глаза его неподвижность, преувеличенно выражая собственные верноподданнические чувства.
Что касалось остальных присутствовавших в зале, то, если не считать замерших, как статуи, стражей, несколько подавленными выглядели лишь ирукийские посланцы. Они почтительно поклонились царской семье и один за другим направились к выходу. Чувствовалось, что пророчества Хораспеса глубоко потрясли их, но до конца не убедили. Наиболее подавленным выглядел Конанов недавний сосед, посланник по военным делам. Он был бледен и безо всякого выражения смотрел прямо перед собой, причем держал одно плечо заметно выше другого. Он все никак не мог прийти в себя от «нечаянного» прикосновения стигийца.
Видя, что все потянулись к дверям, Конан решился было затеряться в толпе и благополучно исчезнуть. Девчонки, однако, ухватили его за руки и принялись всячески уговаривать повременить. Им, конечно, нипочем не удалось бы его удержать, но тут Конан заметил еще и двоих стражников, направлявшихся в его сторону.
– Погоди, северянин, не спеши нас покидать! – раздалось за спиной.
Конан изумленно повернулся на голос: сам пророк Хораспес соизволил обратиться к нему! Между тем царский советник остановился подле него; круглое лицо расплывалось в улыбке, глазки-бусинки масляно поблескивали.
– Настает ночь твоей славы, варвар! – сказал он киммерийцу. – Своей силой и мощью ты завоевал себе право сидеть возле ног высочайшей четы. Возможно, до утра ты познаешь еще и иные дивные чудеса и вкусишь неведомые наслаждения... Смотри не окажись недостоин!
Он расплылся еще шире, чуть ли не подмигивая пленнику. Потом повернулся и проследовал далее к тронному возвышению, с которого его приветствовала царица Нитокар.
Перемолвившись с пророком, Нитокар посмотрела на Конана и тоже улыбнулась ему, и в этой улыбке, озарившей накрашенное лицо, молодой киммериец явственно прочел ненасытное желание – и самое что ни есть бесстыдное приглашение. У него почему-то пробежали между лопаток мурашки, он сам толком не понял отчего. То ли пробудившееся плотское желание было тому причиной, то ли недоброе предчувствие... Так или иначе, стражники продолжали торчать поблизости, и Конан позволил девицам увлечь себя обратно на шелковые подушки. Четыре нежные ладони снова отправились путешествовать по его плечам.
Почти все придворные, кроме знатнейших, уже удалились из зала, и слуги завесили выходы портьерами. Только на тронном возвышении еще лилось вино и передавались подносы со сладостями. Царь Ибнизаб возлежал на диване, окруженный родней и приближенными; он что-то неразборчиво бормотал, поводя в воздухе бледными, заплывшими жиром руками. Царица Нитокар склонялась над ним, ее длинная пектораль касалась его лица и груди. Конан видел, как она отвернулась и шепнула что-то двоим слугам. Те опрометью бросились исполнять неведомое поручение.