бы нравилась, он бы мне давно предложение сделал да в ваш дом за ручку ввёл. Али, может, ты против? 
— Нет, что ты! Я бы только рада была.
 — Во-о-от, — домовиха сокрушённо цокнула языком. — А вместо энтого ты да я сидим в доме, в котором обе не хотим быть.
 От такого признания Тайка чуть квасом не подавилась.
 — Так что же ты на домовишнике сразу не сказала, что не хочешь?
 — Побоялась, — Анфиска дёрнула плечом. — Думала, смеяться надо мной будут. Скажут, мол, трусиха. Или того хуже — отступница, как Харитоша. А я от обязанностей своих не отлыниваю, не подумай. Просто хочу их с кем-нибудь разделить. Разве энто плохо?
 — Что ты, вовсе даже не плохо! — воскликнула Тайка. — У каждого свои понятия о счастье, и даже для домовых оно не одинаковое.
 А сама задумалась: сколько раз она отказывалась от поздних прогулок с подругами, чтобы не расстраивать бабушку? Сколько раз участвовала в ненавистных школьных концертах, прежде чем поняла: ну не лежит душа. А люди не станут к тебе лучше относиться, если будешь поступать так, как они хотят. Наоборот. Решат, что тобой можно вертеть так и сяк. Как бы только это объяснить Анфиске?
 Она решительно тряхнула головой:
 — Знаешь, я бы сказала всё как есть. Может, Никифору и не понравится твой отказ, но он мужик умный. Поворчит-поворчит да потом поймёт. И других домовых убедит, что так будет лучше.
 — Ой, не могу. Страшно, — Анфиска подтянула повыше плед, которым они с Тайкой укрывали ноги.
 — А в чужом доме нежеланную жизнь жить не страшно? Может, здесь и нет никаких кошколаков и призраков. Просто дом чувствует, что у тебя к нему душа не лежит, и не принимает. — Стоило Тайке это сказать, как в дальнем углу кухни послышался подозрительный шорох. Там определённо кто-то был и наблюдал за ними исподтишка.
 Анфиска закрыла себе рот ладошкой, чтобы не вскрикнуть, и они с Тайкой замерли, тревожно вглядываясь в темноту.
 Некоторое время было тихо. Половицы заскрипели, как будто кто-то осторожно крался к столу — прямо в их сторону. Кр-рак. Кр-рак…
 — М-мамочки, — Анфиска нырнула под плед с головой, а Тайка, опомнившись, выставила перед собой оберег. А другой рукой выхватила мобильник и включила фонарик. Ведь яркого света любая ночная нечисть боится.
 Она успела увидеть, как в сторону метнулась тень. Небольшая — ростом с домового или кикимору. Ага, драпает! Тайка вскочила, размахивая оберегом, и грозно крикнула:
 — Кто там? А ну, покажись! — но ночного гостя уже и след простыл.
 Зато на столе красовалась новая записка:
 «УСТРОИЛСЯ МУЗЕЙНЫМ. РАБАТЁНКА НЕПЫЛЬНАЯ. ВОТ ОНО ЩАСТЬЕ.
 ДОМОЙ НИВИРНУСЬ. ПАЗАБОТЬТЕСЬ О БАБЕ ЛИДЕ.
 ХАРИТОН»
 — Знаешь что? — сказала Тайка трясущемуся пледу. — Я думаю, это сам Харитон пишет. Никуда он не уехал. Поэтому дом его до сих пор хозяином считает, а тебя не слушается.
 — Не может быть! — Анфиска с опаской высунулась наружу. — А пошто же он тогда прячется?
 — О, это проще простого! Допустим, он решил уехать, но по дороге — передумал. А вернуться — это признать поражение. Смеяться будут, скажут: трус. Или того хуже — не примут назад, потому что отступник. Никого не напоминает? — Тайка гордо вздёрнула нос. Вот так-то! И без Пушка обошлись, сами раскрыли дело. А он всё проспал, детектив пернатый.
 — А в письмах пошто врёт? — недоумевала домовиха.
 — Чтобы не признаваться, что не сдюжил. Как говорится, делает хорошую мину при плохой игре.
 — Охохонюшки, — Анфиска всплеснула руками. — Получается, что и я зря страдаю, и Харитоша. Вот мы дурачки! Не должно так быть. Нужно скорее его найти и уговорить вернуться.
 Легко сказать… Тайка ещё не придумала, как выманить стеснительного домового из укрытия. Ему же в своём доме даже стены помогают.
 Пока она соображала, что же делать дальше, с улицы послышался воинственный голос — кого бы вы думали? — Пушка.
 — А ну, ни с места! Оба! Вы арестованы! Имеете право хранить молчание, но имейте в виду: чистосердечное признание облегчает участь!
 Дело принимало неожиданный оборот. Тайка подхватила кроссовки в руки и скорей вскарабкалась на подоконник. Через мгновение рядом с ней появилась Анфиска.
 Луч фонарика выхватил из темноты Пушка, который удерживал когтями за меховые кацавейки не одного, а сразу двух домовых. Одним был пропавший Харитон, а другим… Никифор. Вот так сюрприз! Похоже, Тайка поторопилась приписать себе успех в раскрытии этого дела. Теперь она ничегошеньки не понимала.
 Спрыгнув в траву, она подошла ближе.
 — Ну, рассказывайте, что тут происходит?
 — Смотри, Тая, я их поймал, — затараторил коловерша, раздуваясь от гордости, как мяч. — Я сразу понял, что Харитон никуда не уехал. Не веришь? Ну ладно, не сразу. Мне кикиморы рассказали, как он на автобус сначала сел, а в последний момент выкатился оттуда — и нырк в кусты. Видишь, как важно опрашивать свидетелей.
 — Ну, не уехал, и что? Это запрещено, что ли? — буркнул Харитон.
 — Тебе страшно стало? — догадалась Тайка.
 Домовой ничего не ответил, потупился. Но тут и без слов было ясно, что она угадала.
 — А ты каким боком тут замешан? — она повернулась к Никифору.
 — Дык, Таюшка-хозяюшка, я энтим непутёвым помочь хотел… Чтоб, значит, каждый нашёл своё счастьице. Молодому домовому на мир посмотреть надобно, а Анфиске — веру в себя вернуть.
 — Расскажи ей, кто записки писал, — Пушок, поняв, что подозреваемые больше не думают улизнуть, втянул когти.
 — Ну, я… — Никифор опустил голову. — Думал, ежели Харитошке обратного ходу не будет, он всё-таки осмелится уехать и исполнить свою мечту.
 — Да я про предрассудки ляпнул, не подумавши! — взвыл Харитон. — Не хочу уезжать. Тут всё моё, родное. Но погорелицу выгнать тоже не могу. Вот и мыкаюсь, аки тать, в собственном