Ганецкому-Фюрстенбергу об исполнении просьбы о деньгах:
Петроград, 374201, 2010/11, 13.35
Фюрстенбергу. Стокгольм, Сальтшебаден.
Номер 86. Получила вашу 127. Ссылаюсь мои телеграммы 84–85. Сегодня опять внесла 20 000 вместе семьдесят.
Суменсон.
Суменсон телеграфирует и по официальному адресу бюро Ганецкого, что она внесла значительную сумму в Русско-Азиатский банк в Петрограде:
Петроград, 280112 14,212.22
Регат. Фюрстенбергу. Кунгсгатан, 55, Стокгольм.
Номер 74. Внесла Русско-Азиатский банк 50 000.
Суменсон.
Никитин посылает по следу бухгалтерши сотрудника, который должен все выведать о ней. Человек сообщает, что Суменсон не такая «первоклассная», как Коллонтай, а скорее «полусветская».
Тогда полковник Никитин выбирает ловкого и опытного молодого тайного агента Ю. и приставляет его к женщине. Ю. инструктируют только в общих чертах: узнать подробности об определенных деловых связях самой Суменсон. О предполагаемых политических связях женщины полковник агенту Ю. ничего не сообщает.
Уже 11 июля молодой человек докладывает полковнику, что ему удалось, не вызвав подозрений, снять на ночь комнату на даче Суменсон в Павловске, в 30 километрах от центра Петрограда. Дело удалось, сообщает молодой человек, и дает понять Никитину, что его информация о «торговых делах, касающихся дамы», очевидно, не может соответствовать действительности. На этом доклад заканчивается.
Из другого источника полковник узнает, что Суменсон видели в Сибирском банке. Никитин посылает туда своего сотрудника Александрова вместе с финансовым экспертом, чтобы получить лучшее представление о финансовых отношениях Суменсон.
Эти два человека узнают, что Суменсон за короткий срок с апреля до июля 1917 г. сняла со своего счета примерно 800 000 рублей и в данный момент на нем находятся еще 180 000 рублей. Это кажется Никитину уж слишком: миллион во владении мелкого незаметного бухгалтера и счетовода! Александров узнает, что деньги поступили на счет Суменсон от Ганецкого-Фюрстенберга через «Ниа Банкен» в Стокгольме. Банковские расписки и подписанные рукой Суменсон квитанции о выплатах, которые увидели люди Никитина, вполне однозначны.
Но ищейки Никитина все еще не могут разнюхать, куда Суменсон понесла снятые деньги: в угловой дом по Баскову переулку — к Козловскому, «главному бухгалтеру» большевиков.
Тут министр юстиции Переверзев напоминает Никитину, что еще некоторое время назад просил его «положить глаз на Козловского». Полковник тотчас отдает необходимое распоряжение и мгновенно докладывает об успехе: «Наши агенты быстро установили, что он утром зашел в несколько банков, снял деньги и открыл новые счета в других банках». — По мнению полковника Никитина и его финансовых экспертов, Козловский тем самым «только попытался замести свои следы».
Теперь полковник будет наблюдать за угловым домом в Басковом переулке все пристальней, и для его жильцов Суменсон и Козловского петля постепенно стягивается все туже, пока оба не оказываются в действительно угрожающем положении. Никитин же с удовлетворением констатирует, что он, наконец, напал на горячий след.
Подстегнутый Никитиным и «подогретый» его уликами из Сибирского банка, министр юстиции Переверзев 8 июля велит задержать Суменсон и отправить ее под арест. Ей предъявляют обвинение в финансовых сделках, связанных с изменой родине. Германия — вражеская держава, и германские деньги — вражеские деньги. Тотчас начинаются допросы. Полковник Никитин не может отказать себе в том, чтобы лично допросить Суменсон. Обвиняемой предъявляют некоторые телеграммы, скопированные французским офицером секретных служб, и подписанные ею квитанции о приеме денег в Сибирском банке.
Евгения Суменсон признает то, что не может больше отрицать, — что каким-то образом подсчитанная «сумма в 2 030 044 рубля» прошла через руки Ганецкого и ее. Обвинение против Суменсон гласит:
«Вражеские деньги должны были использоваться для свержения нынешнего Временного правительства, в котором легально сотрудничают и большевики, чтобы большевики могли захватить единоличную власть и заключить сепаратный договор с немцами». Для Переверзева это обстоятельство, согласно действующим законам, означает измену родине.
«Суменсон… во всем и сразу чистосердечно призналась допрашивавшему ее в моем присутствии начальнику контрразведки… — сообщает Никитин. — Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому… какие бы суммы он ни потребовал, и при том без всякой расписки. Из предъявленных ею чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач [Козловскому] без расписки доходили до ста тысяч рублей». Деньги она получала от Ганецкого-Фюрстенберга через «Ниа Банкен» в Стокгольме. И эти деньги поступали из германских источников, предполагает она.
Эти показания Суменсон побуждают Никитина предъявить руководящим большевикам обвинение в государственной измене. Суменсон становится для Никитина и прежде всего для министра юстиции в известной мере главной свидетельницей того, что германские деньги действительно поступали к большевикам.
Тотчас вокруг показаний Суменсон возникают дикие слухи. В эти хаотичные июльские дни в Петрограде, где все политические группировки различной ориентации самым разным образом выступают, дурно клевещут и ожесточенно борются друг против друга, возникает подозрение, что Суменсон, по старым привычкам царской охранки, на допросах избивали, принуждали к показаниям и даже насиловали. Во всяком случае, Никитин еще десятилетие спустя, из своей английской эмиграции, настойчиво отрицает такие методы допросов.
Министр юстиции хочет теперь немедленно нанести удар по Ленину и его партии. Но именно в этот момент агент Никитина сообщает, что узнал из надежного источника: Ганецкий лично прибудет в Петроград и 18 июля пересечет шведско-российскую границу. С крайне важным материалом — посланием Ленину или, возможно, даже с наличными деньгами. Если бы удалось сцапать этого важного денежного человека и связника на границе, на руках оказались бы убедительные доказательства. Никитин настаивает перед Переверзевым, чтобы отложить запланированный арест Ленина и ведущих людей его партии до тех пор, пока Ганецкого не схватят на границе с новыми, неопровержимыми доказательствами. — Начинается большое ожидание Ганецкого.
Июльские дни характеризуются в Петрограде наивысшим напряжением. Множество политических группировок еще больше раскалываются. Все выступают против всех. У меньшевиков одна фракция хочет нанести по собственному плану немедленный удар по большевикам,