Читать интересную книгу Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Железнорукие бросились прочь от гиганта, между тем сломавшего второй «Носорог», оторвавшего еще вращающийся карданный вал и подхватившего его, как огромную дубинку. Согласованно действуя в рамках отрядов, воины пытались не подпустить гиганта к себе, со всех сторон осыпая его разрывными снарядами.

Люций метнулся в гущу воинов, плавными, скупыми движениями разрезая их на куски. Они поворачивались к нему, выставляли пистолеты и мечи, но ни один не мог с ним сравниться. Люций пропустил над собой неумелый взмах цепным мечом, вскинул собственный клинок, разрубая локоть противника, и с разворота вогнал ему в затылок второй, вышедший из лицевой пластины шлема.

В бой вступили новые Дети Императора — вопящее, ревущее сборище маньяков-убийц, с Бастарне Абранксом и Лономией Руэном во главе. Парные мечи Абранкса превратились в мелькающие размытые пятна, но Люция это не впечатляло. Скорость не равнялась мастерству, и слишком часто эти атаки наносили неаккуратные раны без всякой изящности. Руэн сражался полыми кинжалами — узкими поньярдами, с которых с шипением капал яд. Раненные им содрогались в вызванных токсином конвульсиях, но гибли лишь немногие. Возможно, это и было его целью.

Люций оставил их и с изяществом ассасина двинулся сквозь сражающихся; мечи его были инструментами вычурного убийства. Тела сжимали его со всех сторон, но Люций скользил между Железнорукими и монструозными убийцами Фабия, как дым. Железные Руки сражались с каким-то механическим упорством и убивались тяжело. Люция охватило нервное возбуждение, когда воин, который должен был умереть от высокого удара в шею и одновременного укола в грудь, швырнул его на пол ударом железного кулака — мощного, как свайный молот.

Он пошатнулся от удара, но успел прийти в себя прежде, чем воин приблизился, намереваясь покончить с ним. Из его ужасных ран лилась густая жидкость, но по ее переливающемуся, как у нефти, блеску Люций понял, что мечи лишь рассекли какие-то механические детали.

— На тебе так мало плоти, что убивать почти нечего, — сказал он, уклоняясь от неумелого взмаха цепным мечом. Люций развернулся на пятках и ударил воина локтем в боковую часть шлема. Тот покачнулся, но все равно не упал — даже после того, как Люций вогнал оба меча ему в живот. Железнорукий что-то промычал, но различить слова в этом булькании было невозможно. Из решетки на лицевой пластине брызнула усеянная красными каплями пена, и Люций почувствовал маслянистый запах крови.

Но этот бой уже успел наскучить ему; Люций выдернул мечи, скрестил их, как лезвия ножниц, и отрезал Железнорукому голову. Он повернулся и нырнул в толпу сражающихся, надеясь, что на этом корабле найдется хотя бы один воин, которому удастся его развлечь.

Чудовищный монстр с лапами-крюками, как у гигантского богомола, врезался в середину наспех подобранного отряда Железноруких и троих зарезал тремя же взмахами мощных конечностей. Он выл, убивая, и в этом горестном вое звучали и ненависть, и мука. Сайбус развернул станковой болтер своего «Носорога», держа окулярную сетку аугметических глаз на черепе монстра. Направленный поток болтерных снарядов превратил его голову и туловище в конфетти из густо-красной плоти.

Воины в броне безумных, словно взятых из горячечного кошмара цветов бросились на них из окутанных дымом десантных катеров. Грудь их украшала характерная аквила, пусть и обезображенная, а значит, они были Детьми Императора, но ничто более не указывало на их принадлежность к этому когда-то гордому легиону. Их броню увешивали фетиши из кожи и кровавые боевые трофеи, испещряли непристойные символы и покрывали приваренные крючья.

Хотя он давно отказался от слабой плоти, выбрав чистоту железа, при виде Детей Императора в его сердце разгоралась ненависть. Эти выродки убили его примарха, и никогда еще Вермана Сайбус не чувствовал себя таким живым, не ощущал себя человеком так сильно.

До предательства на Исстване Сайбус не раз сражался бок о бок с воинами Фениксийца. Он восхищался их боевым этосом, и ревностность, с которой они стремились к совершенству, всегда вызывала в нем уважение. Много лет назад он до глубокой ночи спорил с одним юным офицером по имени Риланор о преимуществах аугментационной мощи над органической силой: насмехался над верой легионера в свою плоть и превозносил достоинства железа.

Был ли юный Риланор сейчас среди этих ублюдков? Придется ли Сайбусу убить воина, которым он когда-то восхищался? Мысль его не встревожила — только укрепила веру в превосходство железа над кровью и костью. Рассредоточившиеся по палубе Дети Императора беспорядочно стреляли и вопили какую-то странную боевую молитву, которая терзала аугметику Сайбуса и заполняла мозг пронзительными помехами, казавшимися криками тысяч людей.

Вой, визг клинков и ритмичные вспышки выстрелов сопровождали кровавый бой между абордажными отрядами и Железнорукими, развернувшийся на посадочной палубе. Мутировавшие конечности и когти — результаты генетических манипуляций — рвали доспехи, выкованные в огне войны, а цепные мечи и пускаемые в упор болтерные снаряды в ответ раздирали отвратительные тела монстров. Сайбус поливал их огнем из штурмболтеров, но при этом замечал, что некоторые падали, не получив никаких ран от его собственных людей. На его глазах один изуродованный легионер рухнул, когда работавшее за пределами возможностей тело не выдержало и вспыхнуло изнутри. Другой просто взорвался под напором стремительно мутировавших клеток и превратился в подергивающуюся студенистую массу, похожую на коралловый риф из плоти.

Сайбус отвлекся от бойни, заметив в гуще чудовищ закованного в броню воина, над плечами которого поднималось ужасающее приспособление из лезвий, дрелей и пощелкивающих разделочных инструментов — некое хирургическое подобие сервосбруи. Он развернул башню, но чудовищное войско заслонило врага прежде, чем он успел выстрелить.

Сайбус оставил мысли об одиноко стоящем воине и оглядел поле сражения со спокойной внимательностью тактика, словно еще находился в казармах. Монстров пока удерживали: стойкость его собственных воинов и биологическая нестабильность чудовищ не давали им переломить ход боя, но Дети Императора грозили заполонить всю палубу.

— Первый эшелон, сдерживайте правый фланг! — приказал Сайбус, когда воины в пурпуре и золоте двинулись на окружение. — Первый резерв, занять позиции.

«Носороги» развернулись, как запираемые ворота, и, обеспечивая скоординированную поддержку пехоты, продолжили посылать в Детей Императора карающие потоки снарядов. Стационарные орудия и установленные на позициях турели накрыли огнем открытые участки палубы, сковав отряды, пытавшиеся выйти во фланг, пока Железные Руки проводили перегруппировку.

Сайбус позволил себе на мгновение предаться мрачной радости.

Дети Императора поплатятся за свое безрассудство.

Битва волнами вздымалась под ним — эта пучина, этот водоворот неистовой ярости, хладнокровных тактических решений и вычурной театральности. Она могла бы стать занимательным объектом для изучения различных стилей сражения, но Шарроукину сейчас важнее было найти узловые центры вражеских сил, где неожиданный удар внес бы больше всего разлада. Он прыгал с балки на балку, с траверсы на траверсу под потолком посадочной палубы, останавливаясь лишь затем, чтобы оценить тактическую обстановку.

Вермана Сайбус, может, и был солдатом бескомпромиссным и не очень харизматичным, но в отношении боев был методичен, как секутор. Его воины отвечали на каждую атаку Детей Императора молниеносно и логично — даже если враги сражались, логикой не руководствуясь. Если организаторы атаки надеялись сломить обороняющихся одним сокрушительным ударом, их ждало горькое разочарование.

Чудовищных созданий медленно теснили назад: животному бешенству было не сравниться с ледяным спокойствием и непоколебимостью Железных Рук. В гуще самых яростных схваток Шарроукин заметил несколько Детей Императора и головореза с парными мечами, который пробивал путь сквозь обороняющихся. За ним следовал воин в шипастой броне, вооруженный двумя кинжалами, явно отравленными.

Но один воин, раз за разом попадавший в поле зрения Шарроукина, беспокоил его сильнее прочих. Этот невероятно искусный мечник превосходно видел границы между жизнью и смертью, и он скользил мимо мечей и пуль, будто растворившийся в тенях, — с такой легкостью, с какой обычный человек пересекает комнату. Его мечи беспрестанно вторгались в пространства, занимаемые живыми, после чего живых не оставалось.

Именно его Шарроукин должен был убить.

Люций заметил надвигающуюся тень за мгновение до удара.

Он резко повернулся, чтобы избежать неизвестной атаки, но даже его реакции оказалось недостаточно.