и простиралась эта сфера от Кореи на востоке до Кубы на западе, от Финляндии на севере до Анголы на юге. Правда, в ходе экономического, политического или даже военного противоборства те или иные страны, так сказать, переходили из рук в руки, либо утверждали свой особый статус, либо избирали «нейтралитет» и т. п., но тем не менее роль СССР на мировой арене в течение длительного периода была воистину колоссальной и в тех или иных аспектах превосходила роль США.
Ныне от этой роли, в сущности, не осталось и следа, но, вглядываясь в мировую историю, нетрудно понять, что в таком обороте дела нет ничего необычного (другой вопрос – крушение самого СССР в ситуации, когда не было ни войны с внешним врагом, ни восстания внутри страны, ни какой-либо иной катастрофы; вот это уж действительно нечто исключительное, уникальное).
В истории основных стран Европы периоды высшего подъема не раз сменялись периодами упадка – подчас крайнего. Так, после эпохи величия созданной германцами Священной Римской империи, в сущности правившей всей Европой, Германия переживает длительный упадок и даже разваливается на десятки разнородных государственных образований.
Позднее в качестве первой державы мира, которая не только подчинила себе значительную часть Европы, но и большие территории в Америке и Азии, выступает Испания, но спустя столетие и она утрачивает первостепенную роль. В XVIII – начале XIX века первенствует Франция, но затем ее значение становится заведомо второстепенным, а в нашем столетии это произошло с Великобританией (гордо распевавшей «Правь, Британия…») – даже еще до потери ею большинства ее колоний.
Осмысление этих смен подъема и упадка заняло бы слишком много места, ибо каждая из них имела свой конкретный характер и смысл. Но в самом общем плане уместно сказать, что «первенствующие» страны во-первых, перенапрягали и распыляли свои силы, и, во-вторых, их великие достижения порождали своего рода самоуспокоенность, мешавшую предвидеть и предотвратить надвигающийся упадок.
Выражаясь попросту, любая победа таит в себе и определенную беду, что с особенной наглядностью проявляется в научно-технических достижениях, каждое из которых имеет свою негативную оборотную сторону (от атомных электростанций, способных обернуться Чернобылем, до антибиотиков, побеждающих многие болезни, но ведущих к опаснейшему ослаблению иммунитета…).
Неоспорима (несмотря на все бедствия и те или иные поражения) победоносность нашей истории в период, скажем, от Сталинградской битвы (конец 1942 – начало 1943) до космического полета Юрия Гагарина (12 апреля 1961), – и то и другое, кстати, получило совершенно исключительный резонанс во всем мире.
Стоит отметить, что, если иметь в виду период с 1943 по 1961 год (выше шла речь об исключительной роли СССР в это время на мировой арене), утверждения многих нынешних идеологов о принципиальной-де нежизнеспособности политико-экономического строя СССР предстают как очевиднейшая нелепость. Уместно обсуждать вопрос о том, что страна стала нежизнеспособной к 1990-м годам, но распространение сего диагноза на ее историю в целом – попросту несерьезное занятие.
Мне, вероятно, напомнят еще, что победа 1945 года стоила громадных жертв, – но великие победы вообще немыслимы без великих потерь. И нельзя не сказать еще, что, согласно новейшим скрупулезным подсчетам, потери нашей армии умершими и пленными, преобладающее большинство которых было фактически доведено до смерти во вражеских концлагерях, были гораздо более значительными в период наших тяжких поражений, в 1941—1942-м, а не в период победных 1943—1945-го. 60 % наших потерь приходятся на первые 18 месяцев войны, а на последующие 28 месяцев – 40 %, то есть в 1941–1942 годах средние потери в течение месяца в два раза (!) превышали средние потери победных месяцев.
Но вернемся к теме «подъем-упадок». Хотя, по всей вероятности, нелегко принять следующий тезис, но именно победоносность СССР, ярко выразившаяся во многих событиях и явлениях 1943–1961 годов, была основной причиной последующего «упадка».
Ибо, во-первых, в ходе побед, конечно же, имело место чреватое тяжкими последствиями перенапряжение сил. В связи с этим иные идеологи говорят теперь, например, о том, что нам в 1945 году следовало только изгнать врага из пределов страны и не брать на себя тяжелейшую задачу полного его разгрома; о том, что не надо было рваться первыми в космос и т. п. Но такого рода суждения вполне уместно сравнить с увещаниями, обращенными не к стране, а какому-либо отдельному человеку, посвятившему жизнь труднейшему и опасному делу: вот, мол, глупец, занялся бы чем-либо не требующим сколько-нибудь значительных усилий и не связанным с риском, – и здоровье бы сохранил, и прожил дольше…
Во-вторых, цепь грандиозных побед СССР внушила убежденность, что все, в общем и целом, идет совершенно правильно, и нет оснований проектировать и осуществлять сколько-нибудь широкие и глубокие преобразования бытия и сознания страны, и в 1964 году началась так называемая эпоха застоя. Правда те или иные преобразования время от времени планировались, но по сути дела не реализовывались. И поскольку верховная власть, как и ранее, держала в своих руках экономику, политику и идеологию, определенное ее бездействие (кроме усилий, направленных на сохранение статус-кво) неизбежно вело к вырождению, которое выразилось во множестве различных тенденций и явлений того периода, но достаточно, полагаю, сказать об одном – о «культе» Брежнева.
* * *
Речь идет отнюдь не о характере и роли самого этого человека, а о том, что в его лице так или иначе выражалось в глазах населения «лицо» тогдашнего СССР. Леонид Ильич явно не был склонен к каким-либо существенным инициативам, и естественно сделать вывод, что как раз поэтому его избрали в 1964 году первым секретарем ЦК. В 1966-м Брежневу присвоили уже и «сталинский» титул генсека и постепенно присудили все имевшиеся высшие награды и звания, а также сочинили ему пространные мемуары, которые предписывалось изучать начиная со школьных лет и т. п.
С середины 1970-х годов тяжело больной генсек (он скончался в конце 1982-го) был фактически недееспособен и к тому же зачитывал подготовленные для него доклады с великим трудом и косноязычно. Население всех слоев сверху донизу, не приглушая голоса, рассказывало бесчисленные унизительные анекдоты о генсеке и с хохотом слушало культивируемое многими подражание его косноязычной речи. Помню, как на рубеже 1970—1980-х годов в многолюдной компании, где было несколько детей и подростков, один – имевший, кстати, немаловажное официальное положение – деятель занялся (и, надо сказать, довольно удачно) таким передразниванием, и я (хотя, понятно, ни в коей мере не был поклонником Брежнева) предложил прекратить это занятие ради юных слушателей, которые в результате скорее всего потеряют веру во власть и, в конечном счете, в свою страну…
Повторю еще раз, что дело вовсе не в самом Леониде Ильиче, а в вырождении власти в целом, которая ведь создавала совершенно фарсовый брежневский культ, бывший, конечно,