нидерландском языке сделало излишним слово
civilisatie, не дав ему войти во всеобщее употребление, выглядит появление французского
civilisation, английского
civilization, немецкого
Zivilisation. С точки зрения языка,
civilisation – неудачное, если не сказать уродливое, словообразование. Так же как и в случае со словом
beschaving, глагол
civiliser предшествовал производному от него существительному. Уже французские глаголы на –
iser:
indemniser,
cotiser,
fraterniser [
возмещать ущерб,
платить взносы,
брататься] и т. д. представляют собой не слишком удачные образования. Все они весьма недавнего происхождения, не ранее XVI в. Они восходят к греческой форме глаголов на – izein, которых, однако, весьма немного. Отсюда следует и то, что
z здесь больше на своем месте, чем
s, что выдает итальянский язык, где в соответствующих глаголах:
elettrizzare и т. д. – стоит
zz. Из уже по сути гибридной глагольной формы
civiliser возникает
civilisation, слово, которое, собственно, нельзя назвать ни латинским, ни французским. Потребность в таком слове тем не менее должна была быть столь высокой, что оно внедрилось не только вопреки тонкому французскому чувству языка, но стало господствовать также и в английском речевом обиходе и некоторое время было вполне обычным и в немецком языке. Хотя Académie française3* признала слово
civilisation лишь в 1835 г., оно, согласно Литтрé4*, встречается уже у Тюрго в выражении «au commencement de la civilisation» [«на заре цивилизации»], то есть в совершенно современном смысле. Примечательно, что Вольтер еще не употребляет этого слова, притом что именно он в
Essai sur les mœres et l’esprit des nations [
Опыте о нравах и духе народов] очертил основные положения понятия
культура и первый дал общее описание истории культуры. Возможно, несколько уродливое словообразование претило хорошему вкусу Вольтера. К значению этого слова мы еще вернемся. Предварительно лишь отметим, что понятие
civilisation, так же как и нидерландское
beschaving, стало объективной констатацией исторического феномена, который может периодически возникать на протяжении веков, так что это слово может употребляться также и во множественном числе – как, например, в названии известной серии
Peuples et civilisations [
Народы и цивилизации] по всемирной истории, выходящей в свет отдельными выпусками.
Что касается английского слова civilization, которое совершенно правильно пишется через z, то мы можем почерпнуть неожиданный материал из Dictionary of the English Language Сэмьюэла Джонсона. Это слово на протяжении XVIII столетия получило широкое распространение в английском словоупотреблении. Босуэлл, однако, в письме от 23 марта 1775 г. отмечает: «I found him (д-рa Джонсонa, разумеется) busy preparing a forth edition of his folio Dictionary. He would not admit ‘civilisation’, but only ‘civility’. With great difference to him I thought ‘civilisation’ from ‘to civilise’ better in the sense opposed to barbarity than civility» [«Я застал его <…> погруженным в подготовку четвертого издания своего фолианта. Он не поместил туда ‘civilisation’, но только ‘civility’. В отличие от него, я полагал бы, что ‘civilisation’ как производное от ‘to civilise’ лучше передает смысл противоположности варварству, чем всего лишь ‘civility’ (вежливость)»]. Мнение Босуэлла одержало в этом споре победу: слово civilisation уже слишком укоренилось в речевом обиходе, чтобы можно было его оттуда изъять. Но по сути дела, д-р Джонсон был прав: слово civility (civilitas) для понятия, которое оно должно было обозначать, было бы не только более красивым, но и более правильным, ибо оно яснее и проще раскрывало бы смысл культуры, чем растянутое, дурно образованное слово civilisatio (не встречавшееся ни в классической, ни в средневековой латыни, ни в латинском языке гуманистов). К тому же слово civilitas фигурировало в старинных грамотах, жаловавших дворянскими титулами, с чем д-р Джонсон, вероятно, не раз уже сталкивался. Итальянский язык получил от Данте и понятие культура в его возвышенном смысле, и обозначающее это понятие латинское слово civilitas в его более поздней тосканской форме civiltà, сохраняющейся вплоть до настоящего времени.
Слово civilis в классической латыни имело ряд значений, исходивших из обозначения «того, что свойственно гражданину». Civilis относилось к сфере политического, в противоположность сфере военного; оно означало: причастный к народу, учтивый, любезный, вежливый, предупредительный, выдержанный. Значением культурный – в том смысле, как мы его сейчас понимаем, – это слово не обладало. К понятиям культурный, культура приближались скорее urbanus; urbanitas [городской, вежливый, образованный; учтивость, вежливость, воспитанность]. Средневековая латынь, насколько мне известно, также не знала понятия, обозначавшего то, что мы понимаем под словом культура.
Данте в раннем произведении Il Convivio [Пир] 4-ю главу IV трактата начинает с внушительной фразы: «Lo fondamento radicale della imperiale maestà, secondo il vero, è la necessità della umana civiltà che a uno fine è ordinata, cioè a vita felice». «Глубочайшее основание императорской власти», то есть всемирной монархии, необходимость которой позднее Данте старался доказать в сочинении De Monarchia, «поистине лежит в потребности человеческого общества, устремленного к единой цели: счастливой жизни». Так всего одно слово одаряет язык термином для обозначения культуры и одновременно обогащает наш дух смелым утверждением, что культура является необходимостью, что она должна быть общечеловеческой и служить достижению счастья. Как именно Данте понимал это счастье, речь пойдет ниже. Пока что, в связи с рассматриваемой терминологией, мы лишь констатируем, что итальянский язык благодаря Данте воспринял латинское слово civilitas в новом значении, которое еще не вполне осознавалось Античностью. Понятие культура было создано Данте так, что оно навсегда закрепилось в итальянском языке с такой ясностью и чистотой, как только было возможно. Немецкий язык прежде заимствовал французские слова с большей готовностью, чем в более поздние времена, и Zivilisation уже давно в нем стало вполне привычным. Сейчас его давно затмило и, как бы это выразиться, дисквалифицировало другое слово, уже ставшее для нас притчей во языцех: Kultur, культура.
Сultuur, в нидерландской форме этого слова, с начала нашего века почти вытеснило из употребления прежнее слово beschaving. Прекрасно помню, как, будучи приват-доцентом в Амстердаме с 1903 по 1905 г., я на своих первых лекциях произносил слово cultuur с некоторой неуверенностью, ощущая на языке несколько чуждый привкус. Оно звучало как некое ученое слово и выглядело необычно. Но я не мог без него обойтись и употреблял его достаточно часто, так же поступали вместе со мной и другие, и эта чужеродность быстро исчезла. Позднее я все же заметил некоторое различие в смысловых оттенках понятий cultuur и beschaving, и первое из них оказывалось для меня во многих случаях предпочтительней. Во всяком случае, слово cultuur стало в нидерландском языке вполне обычным, и в этом не может быть никаких сомнений. Но еще до того, как нам, на какое-то время,