был по ошибке вместо Михаила арестован по делу
петрашевцев и провёл в Петропавловской крепости 13 дней. Вскоре после этого А. М. Достоевский уехал из столицы, жил и работал архитектором в Елисаветграде, Симферополе, Екатеринославе, Ярославле. Приезжая из провинции в Петербург, Андрей Михайлович обязательно навещал брата-писателя.
Достоевский в письме к младшему брату от 10 марта 1876 г. выразил суть своего отношения к нему и его семье: «Я, голубчик брат, хотел бы тебе высказать, что с чрезвычайно радостным чувством смотрю на твою семью. Тебе одному, кажется, досталось с честью вести род наш: твоё семейство примерное и образованное, а на детей твоих смотришь с отрадным чувством. По крайней мере, семья твоя не выражает ординарного вида каждой среды и средины, а все члены её имеют благородный вид выдающихся лучших людей. Заметь себе и проникнись тем, брат Андрей Михайлович, что идея непременного и высшего стремления в лучшие люди (в буквальном, самом высшем смысле слова) была основною идеей и отца и матери наших, несмотря на все уклонения. Ты эту самую идею в созданной тобою семье твоей выражаешь наиболее из всех Достоевских. Повторяю, вся семья твоя произвела на меня такое впечатление…»
Всего известно 17 писем Достоевского к младшему брату (1842–1880) и 2 письма Андрея Михайловича к нему (1849–1869).
Достоевский Михаил Андреевич
(1788–1839)
Отец писателя. Родом из семьи священника села Войтовцы Подольской губернии. Окончил Подольскую духовную семинарию и, вопреки воле отца, отправился в Москву, в Медико-хирургическую академию. В Отечественную войну 1812 г. служил в военно-полевом госпитале, затем в Московском военном госпитале. В 1820 г. уволен с военной службы и был определён в Мариинскую больницу для бедных. В 1837 г. в чине коллежского советника вышел в отставку и поселился в своём имении Даровое. Ещё в 1819 г. он женился на М. Ф. Нечаевой, в этом браке родилось 8 детей (одна дочь умерла во младенчестве). В июне 1839 г. скончался в поле, во время объезда своего поместья, при загадочных обстоятельствах: по официальной версии — от «апоплексического удара»; по другой — был убит собственными крепостными (см. Д. С. Макаров).
М. А. Достоевский
У отца Достоевского был нелёгкий характер, детей он воспитывал в строгости. Младший брат писателя А. М. Достоевский вспоминал, как ему, Андрею, приходилось каждый день по два часа, пока отец спал-отдыхал после обеда, отгонять от него мух, и, не дай Бог, если хоть одна муха «папеньку» укусит. Андрей также упоминает, к примеру, как старшие братья боялись уроков латыни, которую преподавал им самолично отец. Ещё бы! Подростки во всё время урока должны были стоять навытяжку и поминутно ждать: вот-вот «папенька» вспылит, что непременно и случалось чуть не каждое занятие…
Об взаимоотношениях будущего писателя с отцом можно судить, в какой-то мере, по их последним письмам друг к другу, когда Фёдор учился у Главном инженерном училище. Дело, в основном, касалось денег. До поступления в училище Достоевский вообще не знал, что такое свои деньги и соответственно совершенно не умел, не научился с ними обращаться. И эта сторона новой, самостоятельной жизни с самого начала приводила его буквально в отчаяние. Мольбы о деньгах звучали из письма в письмо, но апофеозом этой темы можно считать строки из послания к отцу, которое Фёдор начал 5 мая 1839 г.: «Пишете, любезнейший папенька, что сами не при деньгах и что уже будете не в состоянии прислать мне хоть что-нибудь к лагерям. Дети, понимающие отношения своих родителей, должны сами разделять с ними все радость и горе; нужду родителей должны вполне нести дети. Я не буду требовать от Вас многого.
Что же; не пив чаю, не умрёшь с голода. Проживу как-нибудь! Но я прошу у Вас хоть что-нибудь мне на сапоги в лагери; потому что туда надо запасаться этим. Но кончим это…»
Но кончим это!.. Какой подспудный упрёк отцу, какое подчёркнутое самопожертвование. Литературоведы спорят, являются или нет эти и последующие строки-переживания из письма юного Достоевского основой известного амбициозного восклицания-девиза героя «Записок из подполья» о том, что, мол, пусть лучше весь белый свет в тартарары провалится, а только б ему чаю напиться. Неважно, кто прав, главное, что есть предмет для полемики. Чай для Достоевского на протяжении всей его жизни играл роль не только любимейшего напитка, но и мерила-границы какого-никакого благополучия. Так вот, оставив пока «чайную» острую тему, Фёдор пишет далее подробно о брате Михаиле, о бесполезности науки математики, о своей неизбывной любви к латинскому языку (каковому учил его «папенька» — как же не любить-то!) и прочих отвлечённых вещах. Но это письмо отправить сразу не удалось, и 10 мая Достоевский пишет перед отправкой и вкладывает в конверт дополнительно ещё одно, не менее пространное письмо. И вот здесь-то чайная тема всплывает опять и уже на новой — отчаянно-трагической, можно сказать — ноте звучания: «Милый, добрый родитель мой! Неужели Вы можете думать, что сын Ваш, прося от Вас денежной помощи, просит у Вас лишнего. <…> Будь я на воле, на свободе, отдан самому себе (Так и читается между строк: если бы, папенька, Вы меня не сунули сюда, в эту «инженерную тюрьму»! — Н. Н.), я бы не требовал от Вас копейки; я обжился бы с железною нуждою. <…> Волей или неволей, а я должен сообразоваться вполне с уставами моего теперешнего общества <…> лагерная жизнь каждого воспитанника военно-учебных заведений требует по крайней мере 40 р. денег. (Я Вам пишу всё это потому, что я говорю с отцом моим). В эту сумму я не включаю таких потребностей, как например: иметь чай, сахар и проч. Это и без того необходимо, и необходимо не из одного приличия, а из нужды. Когда вы мокнете в сырую погоду под дождем в полотняной палатке, или в такую погоду, придя с ученья усталый, озябший, без чаю можно заболеть; что со мною случилось прошлого года на походе. Но все-таки я, уважая Вашу нужду, не буду пить чаю…» (281, 58–60)
Можно только представить, до какой точки тоскливого отчаяния дошёл сын, чтобы упорно колоть и корить отца своего этим злосчастным чаем. Далее тон письма его становится прямо-таки настойчивым и даже ультимативным: требую только, мол, на самое необходимое — на сапоги, на сундук для личных вещей… Насчёт сундука написана-создана целая поэма в прозе: зачем сундук нужен, какой сундук нужен, почему его на сохранение надо будет сдать и за это опять же платить «условную таксу». Тут же столбиком приводятся-складываются арифметические выкладки общих самых необходимейших (без чая-сахара) расходов и получается: свету ли провалиться,