— Надо научиться, — упрямо твердил Леша. — Общественная жизнь требует вежливости. Только дикарь-одиночка решал все споры зубами и кулаками. Жители многолюдных поселений научились держать руки на привязи, без этого жить рядом нельзя. Душу отводили только руганью. Люди же культурные научились держать язык на привязи, вообще не ругаться, без этого дела обсуждать нельзя. Видите, как идет история: чем теснее общение, тем больше требуется сдержанности. Человек будущего должен и мысли свои воспитать, никого не оскорблять даже мысленно. За то ему достанется преимущество коллективного думанья. Мусор люди выбросят из головы, мозг будут содержать в опрятности, Без этого нельзя приглашать чужого в свои мысли.
— Но это невозможно, это утомительно, наконец, — возражала Юля. Смотрите, яркий пример: Леонид Данилович, культурный человек, и то сорвался. Вообще нельзя из своей головы устраивать проходной двор. Я хочу иметь собственный уголок, личный.
— Пожалуйста, у вас на даче своя комната, но гостей же вы приглашаете в нее. Чем вы дорожите — возможностью ругаться мысленно, воображать неприличное? Наведите опрятность, сделайте уборку мозге.
— Я думаю, опрятных мозгов не может быть.
— У людей будущего должны быть. Надо тренироваться.
— Не знаю, я бы никому не разрешила входить в мою голову. И никто не разрешит.
— А я разрешу.
— Сейчас? Прямо сейчас? — Юля неосторожно потянула руку к защелке викентора.
И вдруг Леша испугался.
— Нет, сейчас не надо. Пожалуйста, Юля, сейчас не надо! Я не готов. Действительно, надо провести уборку…
После этой поездки Леша исчез надолго. Прошла неделя, вторая началась и кончилась, а он не являлся. В первые дни Юля отрывала листок календаря, победно посмеиваясь: «Вот, нелегко, оказывается, убрать свою голову дочиста. Обещать-то обещал, но протри каждую извилину, попробуй». Посмеивалась, а сама думала: «Приятный малый этот Леша. Упрямый чудак, но приятный. У каждого свои затеи, у него — внушающие уважение. Пожалуй, человеку, умеющему жить с открытой головой, можно и викентор вручить. Можно… но вот и у Леши не получается. Что-то скрывает он все же, чего-то стесняется».
Потом Юля начала беспокоиться или скучать. Себя-то она уговаривала, что беспокоится. Почему исчез надолго? Может, случилось что, лежит больной, нуждается в помощи, а она не навещает его из-за глупого самолюбия. Надо взять Лешин адрес на службе или в Мосгорсправке…
И тут Леша сам позвонил в общежитие.
— Кажется, я готов к зачету, — сказал он. — Назначайте время. Юля чуть не брякнула: «Хоть сейчас!» — Вовремя удержалась.
— В воскресенье я буду на даче, — сказала она. — Буду ждать с утра. Всю субботу она занималась уборкой: мыла полы, выстирала скатерти, цветы расставила на столах. И в лаборатории убрала, выписки разложила по порядку. Мысленно сказала себе:
— Если выдержит экзамен, покажу ему… кое-что.
С утра села у окна с книжкой. Просидела полчаса, потом заметила, что держит вверх ногами. День был прозрачный, небо незамутненное. Пронзительно-желтые листья падали с тихим лепетом, паутинки поблескивали на солнце. Из углового окна Юля видела дорожку, ведущую к вокзалу, где прохожие появлялись стайками. После каждого поезда — стайка, хоть, часы проверяй. Эти с поезда 9.27, эти-с 9.44, эти-с 9.59…
«Юля, что с тобой? Кажется, ты ждешь с нетерпением мальчишку, А ну-ка, марш от окна!»…
И тут Леша показался на опушке. Вышагивал в ослепительно белой рубашке, при галстуке и в пиджаке. И нес букет настоящих роз, белых и пурпурных. Видно, из города тащил, на станции таких не продают. Подходя к калитке, застеснялся, спрятал было цветы за спину, но, поколебавшись, выставил перед собой: дескать, мыслю открыто, живу открыто, иду к девушке с цветами, и пусть все видят.
Юля кинулась к дверям, да спохватилась на полпути. А как же аппарат? Надевать или нет? Стоит ли читать сокровенные мысли, не откроется ли что-то неблаговидное, как у мусиного Бориса? Зачем ей еще одно горькое разочарование?
Но разве она сомневается в Леше? Идет к ней человек с открытым сердцем, открытой головой, чистыми мыслями, предлагает мыслить совместно.
Вы бы включили?
Александр Шаров
ЗАГАДКА РУКОПИСИ № 700
(Из записок коллекционера)
С тех пор как в печати появились первые публикации из моего собрания редких рукописей, я стал получать документы, поражающие даже специалиста, привыкшего к редкостям. И порой из самых неожиданных источников, удивительными путями: голубиной почтой, например, отошедшей, казалось, в невозвратное прошлое.
Но даже среди моих редкостей рукопись, о которой пойдет речь, безусловно выделяется.
Год назад мне позвонил знакомый, заведующий ларьком по скупке утильсырья Иван Иванович Лухов, и попросил безотлагательно зайти.
Лухов — очень интересный, универсально образованный и благороднейший человек. Когда-то он был знаменитым антикваром, потом — букинистом, но, как он говорит, «вследствие общего упадка антикварного дела», а по другим сведениям по причине свойственной ему некоторой слабости, докатился до нынешнего положения.
Ларек его больше напоминает диккенсовскую «Лавку древностей», чем место сбора утиля. Для меня все там полно поэзии. В полумраке холодного деревянного строения с грязным окошком, затянутым паутиной, кроме старинных предметов, я различаю нечто не обозначимое: дымку времени, воздух старины, запахи прошедших столетий.
Тут можно увидеть медные, чуть позеленевшие ступки, до краев заполненные ароматами корицы, имбиря, кардамона, которые толкли в них хозяйки в державинские, а порой, кажется, еще прежде, чуть ли — не гомеровские времена.
Теперь таких ступок не изготовляют.
Тут можно увидеть подзорную трубу, сестру первых галилеевских, пузатый самовар без крана, тома «Свода законов Российской империи», захватанные руками давно исчезнувших крючкотворов, и издания, посвященные оккультным наукам, старые, иконы, прялки, лубки, старые гравюры и многое иное.
Кажется, что все эти предметы излучают слабое сияние, а паутина и грязь в окошке — не след небрежности, они для того, чтобы не дать дневному свету, который завтра станет вчерашним, но теперь так силен, затемнить это сияние, прошедшее через века.
Забросив срочные дела, я поспешил на зов Ивана Ивановича.
Ларек помещается вблизи свалки, к нему ведет по пустырю извилистая тропинка.
Иван Иванович, лишь только я открыл дверь, бросился в дальний угол и мгновенно вернулся с увесистым деревянным предметом, который и протянул мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});