Читать интересную книгу «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

На следующей странице «заготовок» Шолохов вновь возвращается к этой теме:

«Обрабатывая его думал в свое время Штокман Осип Давыдович: “Слезет с тебя, Иван, вот это дрянное национальное гнильцо, обшелушится и будешь ты [непременно будешь] кусочком добротной человеческой стали, крупинкой в общем массиве нашей партии. А гнильцо обгорит, слезет. При выплавке неизбежно выгорает все, [что] ненужное”, — думал так, и не ошибся: выварился Иван Алексеевич в собственных думках [после того, как потеряли Штокмана], выползневой шкуркой слезло с него [гниль] то, что называл Штокман “гнильцом” и хотя и был он где-то [в стороне] вне партии, снаружи ее, но [уже] буйным, молодым побегом потянулся к ней, с болью переживал свое одиночество, [хороший] Большевик из него [вырабатывался] выкристаллизовывался [бунтарь] надежный, прожженный прочной к старому ненавистью».

Таким образом, Шолохов выверяет каждое слово, каждую строчку, тщательно прописывает текст, чтобы затем отказаться от него: эта вставка в таком виде в окончательный текст романа так и не вошла.

Зато вошла другая вставка из «заготовок»:

«Помолчав тихонько спросил: — А [скажи] ты знаешь, Ленин, он из каких будет?

— Русский?

— Хо?

— Я тебе говорю.

— Нет, браток, ты, видать, плохо об нем знаешь. Он [сам] из наших донских казаков. Понял. Болтают, будто Сальского он округа, станицы Великокняжеской, батареец. Оно и подходяща личность у нево вроде калмыцкая, али казачья. Скулья [у нево] здоровые и опять же глаза...

— Откуда ты знаешь?

— Гуторили промеж себя казаки, слыхал.

— Нет, Чикмасов, он — русский, [кажется] Симбирской губернии рожак.

— Не. Не поверю. А очень даже просто не поверю. Пугач из казаков? А Степан Разин? А Ермак? То-то и оно... Все, какие [народ] беднеющий народ [за собой] на царей поднимали, все из казаков. А ты говоришь Сибирской губернии. Даже обидно от тебя, Митрич, слыхать такое.

Бунчук улыбаясь спросил:

— Так говорят что казак?

— Казак он и есть. Нашево брата не обманешь. Как на личность глазами кину [гляну], — сразу опознаю».

Дальнейший текст буквально втиснут, вписан мелким почерком на полях:

«Диву даюсь я, и мы тут промеж себя [уж] до драки спорили, [отк] ежли он Ленин нашевский казак, батареец, то откель он мог такую большую науку почерпнуть? [У нас брешут], будто он в Германском плену [все] обучился, и как все науки прошел и зачал».

Однако в черновике четвертой части этих абзацев, посвященных Ленину, нет. Они были внесены сразу в беловик и в печатный текст с серьезными изменениями.

По всей вероятности, легенда о казачьем происхождении Ленина была написана Шолоховым позже и не придумана им, а взята из ростовского еженедельника «Донская волна». Здесь в номере 11 от 19 августа 1918 года был напечатан рассказ некоего П. И. Ковалева — члена Совета Союза Казачьих войск — о визите в Смольный в ноябре 1917 года группы казаков — делегатов «Союза казачьих войск».

«Нам сообщили, что нашу делегацию примет сам Ленин. Нас ввели в средней величины комнату и сказали:

— Подождите здесь, сейчас о вас доложат.

Не успели мы как следует оглядеться, как к нам приблизилась довольно невзрачная фигура и стала здороваться.

— С кем имею честь? — начал было я.

— Ленин-Ульянов, моя фамилия Ленин, — скороговоркой ответил подошедший.

— Правда ли, что вы по происхождению — донской казак? — спросил кто-то от нас Ленина.

— Что вы, что вы — поспешил отказаться глава России, — ничуть не бывало, я — симбирский дворянин»33.

Эта публикация в «белогвардейской» «Донской волне», где на обложке — рисованный портрет походного генерала П. Х. Попова — одного из действующих лиц «Тихого Дона», свидетельствует, что слухи о казацком происхождении Ленина курсировали в казачьей среде.

По соображениям места мы не можем приводить все развернутые, подчас подробно, картины, вставки, которые пишет Шолохов, перерабатывая текст 1925 г. во вторую книгу романа. Обратим лишь внимание читателя на «Вставку № 2» на странице 109, посвященную Бунчуку и его встрече с есаулом Калмыковым:

«[Он] Обходя состав навстречу Бунчуку шел офицер в шинели и высоких обляпанных грязью сапогах, Бунчук угадал есаула Калмыкова, чуть замедлил шаг, выжидая. [Калмыков] Они сошлись. Калмыков остановился, холодно блеснул косыми горячими глазами.

— Хорунжий Бунчук? [Ты] На свободе? Прости, руки я тебе не подам — он презрительно сжал [красивые] губы, сунул руки в карманы шинели.

— Я и не собираюсь протягивать тебе руку, ты поспешил [побледнел Бунчук] насмешливо отозвался Бунчук.

— Ты что же спасаешь здесь шкуру? Или... приехал из Петрограда? Не от душки ли Керенского?

— Это что — допрос?

— Законное любопытство к судьбе некогда дезертировавшего сослуживца.

Бунчук затаив усмешку пожал плечами.

— Могу тебя успокоить, я приехал сюда не от Керенского.

— Но ведь вы же сейчас перед лицом надвигающейся опасности трогательно единитесь. Итак все же, кто ты? Погон нет, шинель солдатская... — Калмыков, шевеля ноздрями, презрительно и сожалеюще оглядел сутуловатую фигуру Бунчука. — Политический коммивояжер? Угадал? — не дожидаясь ответа, повернулся размашисто зашагал».

Далее — в продолжение «вставки № 2» — зачеркнутый Шолоховым ответ Бунчука:

[« — Ты по-прежнему блещешь присущим тебе офицерским остроумием, но меня обидеть трудно. А потом вообще не советую тебе наскакивать. Я ведь плебейских кровей, вместо того, чтобы бросить под ноги тебе перчатку просто могу искровянить тебе благородную морду... Конфуз один выйдет.

Калмыков бледнел, шевелил ноздрями, не выдержав [крикнул] захлебнулся шепотом:

— [Ах, ты] подлец ты, подлец! Хам ты!.. Ты бежал с фронта, предатель! Что ты здесь делаешь? За сколько тебя купили, мерзавец? Боль-ше-вик! [Он повернулся, и пошел размашисто зашагал]».

Исключая вычеркнутый, скорее всего, по причине чрезмерной грубости, приведенный выше абзац, «вставка № 2» почти без изменений вошла в окончательный текст второй книги.

И еще одна вставка в эту главу, обращенная к Дугину, помеченная в тексте черновика и на полях «заготовки» двумя крестиками:

«[К таких] Таких как Калмыков [ни капли жалости] давить, как гадюк истреблять надо. [Уничто] И тех, кто слюнявится жалостью к таким стрелять буду, понял? Чего ты слюни распустил? Сошлись! Злым будь: Калмыков если б его власть была, стрелял бы в нас папироски изо рта не вынимая, а ты... Эх, мокрогубый!»

На примере XIV главы выше мы показали, что подобную работу писатель провел и с главами, посвященными белым и, в первую очередь, — Корнилову.

Шолохов не раз возвращается к генералу Корнилову, рисуя привлекательный образ патриотически настроенного белого генерала.

В рукописи первоначально значилось: «Лукомский внимательно смотрел на небольшое смуглое лицо Корнилова, с привычно знакомыми твердыми складками от переносицы извилинами, спадавшими к усам». Но Шолохов вычеркивает этот текст, ставит на полях значок: Х1? И этим же значком обозначена следующая вставка:

«Лукомский внимательно смотрел на [неб] [небольшое] [сухое] смуглое лицо Корнилова [с привычно знакомыми твердыми складками [от] [до] [спадавшими от носа наискось к нависшим над черствым ртом усам]. Оно было непроницаемо, азиатски спокойно: по щекам, от носа к черствому рту, закрытому негустыми, вислыми усами, привычно знакомые [лежали] кривые ниспадали морщины. Черствое жесткое [чуть] строгое выражение лица нарушала лишь [завиток] косичка волос, как-то трогательно ребячески спустившаяся на лоб».

В беловом варианте рукописи портретная характеристика Корнилова дополнена:

«Облокотившись, придерживая маленькой сухой ладонью подбородок, Корнилов сощурил монгольские, с ярким [углевым] блеском глаза...».

Работа над рукописью. М. А. Шолохов с редактором романа «Тихий Дон» Ю. Б. Лукиным. 1930-е годы

Эта вставка почти в том же виде вошла в окончательный текст романа. Но особенно интересно в черновиках то место в 16-й главе четвертой части, где Шолохов несколько раз переписывает разговор Корнилова с генералом Романовским в день, когда стало ясно, что задуманный им переворот потерпел крах. Этот разговор заслуживает особенного внимания, и мы к нему еще вернемся в следующих главах нашей книги.

Исследование рукописи «Тихого Дона», так же, как и исследование биографии Шолохова, под углом зрения прояснения проблемы авторства, можно уподобить своего рода текстологической дактилоскопии. Подобное «дактилоскопическое» исследование «Тихого Дона» — его черновиков, источниковой базы, прототипов романа, в неразрывной связи с биографией Шолохова — таков реальный путь к прояснению искусственно навязанной проблемы авторства «Тихого Дона».