Читать интересную книгу Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский

— О, мой комиссар Мегре… — пробормотала Николь, шатко поднялась и, ни на кого не глядя, вышла из кают-компании. Все недоуменно посмотрели ей вслед. Воцарилась тишина. Николь не возвращалась.

— Что это значит, Игорь Максимович? — Турецкий резко повернулся к Голицыну.

— Спать пошла, — объяснил Голицын, — предлагаете тащить ее сюда за волосы?

— Но это же безобразие! — возмутился Турецкий. — Чего вы насмехаетесь? Я должен бегать по вашему кораблю и собирать людей?

— Да пошли вы все, — практически на чистом русском проскрипел Робер, поднялся и уволокся вслед за супругой. И его проводили глазами.

— М-да, мне тоже кажется, что на сегодня достаточно приключений, — признался Феликс, выбрался из кресла и побрел к выходу, не забыв прихватить початую текилу. На пороге он остановился, обвел присутствующих мутным взором: — Ей-богу, господа, начинает надоедать. Жалею и скорблю, что мы лишились двух прекрасных молодых людей, но ведь надо и честь знать, или как? Приятных сновидений, о ревуар.

Тихо поднялся и вышел Лаврушин. Свысока посмотрела на супруга, вздернула нос и удалилась Ирина Сергеевна. Отступила за штору скромно мнущаяся в проходе Герда. Матросы посмотрели друг на друга, пожали плечами и, не услышав указаний шефа, тоже скрылись за шторой. Голицын рухнул в кресло, закрыл ладонью лицо и затрясся в беззвучном хохоте. Резко взметнулся, вышел, хлопнув стеклянными дверьми. Отвалился от косяка Салим, удалился вслед за хозяином.

— Не везет вам, Александр Борисович, — с саркастическими интонациями в голосе заметил Манцевич. — В качестве утешительного приза можете допросить меня. А потом уж — не обессудьте — придется вам отлавливать каждого поодиночке.

«Черта с два, — подумал Турецкий. — Разве мне больше всех надо?»

Список происшествий в ночь с субботы на воскресенье пополнился через час. Еще одна волнующая драма. Будить народ в три часа ночи он не собирался. Турецкий завалился спать, решив, что, если повезет, утро вечера не станет дряннее.

— Никогда ничего не проси, — бормотал он, засыпая, — сами придут, сами все дадут, все расскажут…

Он очнулся в начале четвертого (практически утро), когда мимо каюты кто-то протопал. Воцарилось возбуждение. Хлопали двери. Истерично горланил Голицын. Снова кто-то пробежал.

Он вздохнул, неторопливо добрел до крана, сполоснул лицо. Подошел к двери, постоял недолго, пытаясь сообразить, имеет ли очередная кутерьма отношение к необъяснимым событиям. Или обычная «мелочевка» — например, пожар в машинном отделении, или яхта пропорола днищем острый риф. Чаще всего в криках людей повторялось имя «Ольга Андреевна» — но явно не в контексте «мертвая».

— Не везет вам, Ольга Андреевна, — пробормотал Турецкий. — Вы, словно та легкомысленная девушка, что вляпалась в весну…

В дверь забарабанили, пришлось открыть, сделав строгое лицо.

— Выходите, — шипел Манцевич, — не хрен спать!

— Снова все пропало? — пошутил Турецкий.

Из каюты напротив высунулся заспанный Шорохов. Из другой — Герда, она растерянно хлопала глазами, водружая на нос неуклюжие очки. Соседний отсек тоже наполнялся любопытствующими людьми. По лестнице взбирался Салим. Он поддерживал под руку Глотова — парень с трудом перебирал ноги, двигался, точно слепой, он был бледен, как заштукатуренная стена, с разбитого виска сочилась кровь. Он зажимал висок рукой, но кровь сочилась по пальцам, стекала на камуфлированную майку.

— Помогите Ольге Андреевне, — бросил Салим, — она внизу, сознание потеряла…

«Это стремление Ольги Андреевны быть в центре внимания становится просто раздражающим», — думал Турецкий, отравляясь в путь. Через несколько минут в узком пространстве между кормовой частью нижней палубы и машинным отделением собрались все — даже те, кто считал, что происходящее не имеет к нему никакого отношения. Ругался и скрипел зубами Голицын, хваталась за сердце Ирина Сергеевна. Плакала Ольга Андреевна. Опрос выявил следующее. Примерно без четверти три Ольге Андреевне Лаврушиной приспичило выйти из каюты. Салим стоял на посту — между каютами хозяина и Лаврушиных. Парень неприхотливый, не нуждается ни во сне, ни в еде, ни в питье, и естественные физиологические позывы умеет переносить стойко. В предыдущие полчаса он никуда из коридора не отлучался — встал на пост, как только люди разошлись по каютам. Отчет Салима был предельно доходчивым — русским языком парень владел. Вышла Ольга Андреевна — вылитая смерть, а не женщина. Дрогнуло даже его черствое сердце. Он заступил дорогу — вы куда, дескать? «Пустите меня, Салим, я хочу увидеть своего сына», — попросила женщина. «Ольга Андреевна, — растерялся телохранитель, — он мертв, его тело в холодильной камере». «Я знаю, — сказала женщина, — вы же не считаете, что я сошла с ума? Все в порядке, Салим, я просто хочу побыть рядом с сыном, пока его не закопали в землю. Ведь в этом нет ничего криминального, правда?» Мыслить нестандартно Салима тоже обучали. «Хорошо, Ольга Андреевна, вы можете пройти к своему сыну, но я пойду с вами. Разорваться охранник не мог, решил, что важнее быть с женщиной, нежели торчать под каютой Голицына. Женщина равнодушно пожала плечами — как хотите, мне все равно. Они прошли по коридору. Салим спускался первым… и вдруг насторожился — обычно перед дверью в холодильную камеру горит плафон. В этот час он не горел. Он шепотом приказал Ольге Андреевне притормозить, извлек фонарик из нагрудного кармана. И покатилось! Под дверью в камеру лежал Глотов, из головы сочилась кровь. Он не был мертв — уже прогресс! Шевелился, стонал, пытался привстать. Салим помог ему подняться, прислонил к стене. Заволновалась Ольга Андреевна, подбежала, стала платком вытирать с него кровь, спрашивала, что случилось. Глотов уже оклемался, голова у него болела, но работала. Из сбивчивых объяснений матроса явствовало, что примерно без пятнадцати три он вышел из каюты, чтобы совершить обход нижней палубы и трюма (таково распоряжение Голицына — подвергать «Антигону» периодическому обходу). Когда он уходил, Шорохова не было в кубрике — тот дежурил в рубке и на верхней палубе. Он даже не видел своего коллегу. Первым делом спустился в машинное отделение, поколдовал у пары аппаратов, повозился с генератором. Минут через десять отправился наверх, тоже удивился, почему не горит свет (вроде горел), скрипнула дверь — буквально под носом, он почувствовал толчок, потерял равновесие, ударился виском о вмонтированный в переборку уголок. Сознание шатнулось. Провалялся он в беспамятстве, видимо, недолго, очнулся от сильной боли. В этот момент и подоспели Салим с Ольгой Андреевной.

Тупоголовым охранник не был — мыслил правильно. Кому и зачем понадобилось ночью холодильное отделение? Он бросился внутрь, распахнул шкаф, в котором лежало тело…

Мертвец испарился. Ошеломленный охранник проверил на всякий случай остальные шкафы — тела не было. В отсек вошла Ольга Андреевна, почувствовавшая неладное, подошла к раскрытому шкафу… побелела, подкосились ноги…

Когда пришел Турецкий, ее уже подняли. Сыграть такое потрясение невозможно — последнее обстоятельство наложило на Ольгу Андреевну неизгладимый отпечаток. Ее поддерживала Герда, та безжизненно висела у нее на руках, смотрела в пространство остановившимся взором, шепотом умоляла Всевышнего вернуть ей сына. Слезы катились по щекам. Казалось, что у нее окончательно повредилась психика. Когда всклокоченный и перепуганный Лаврушин попытался отобрать у Герды свою жену, она посмотрела на него, не узнав. Люди толпились в узком пространстве, озадаченно помалкивали.

— Бедная женщина, — вздохнула Герда, провожая глазами уходящих Лаврушиных. Супруга все же признала свою половинку, не стала возражать, когда он обнял ее за талию. — Лично я бы после такого точно свихнулась. Какие потрясения, господи…

— Ситуация, в принципе, ясна, — неуверенно заявил Феликс, покосившись на Турецкого, — надеюсь, наш уважаемый сыщик спорить не будет. Кого-то тронуло за живое его предположение об идентификации личности убийцы посредством несложных криминалистических действий. Он испугался, что оставил в теле частички своего эпителия. О том, что Николай в холодильнике, знали все. Выключил свет, прокрался в холодильник, отрубил Глотова, когда тот проходил мимо, и пока бедняжка не пришел в сознание, выволок тело и выбросил, от греха подальше, за борт.

— Он должен обладать достаточной силой, — проворчал Турецкий.

— Ну да, — согласился Феликс. — Если он был один, — и украдкой покосился на супругов Буи, которые стояли в проходе и ошеломленно таращились на новую сцену в театре абсурда.

— А вы уверены, что они выбросили мертвеца за борт? — с каким-то зловещим присвистом вопросила Герда. — А вдруг Николай все еще на корабле? Может, его куда-нибудь перепрятали?