Читать интересную книгу Марийкино детство - Дина Бродская

– О чём ты думаешь? Скажи! – приставала Стэлла.

Но Марийка так и не сказала.

Не успели они пройти и десяти шагов, как увидели высокого человека в клетчатом пальто, который шагал им навстречу с флейтой под мышкой. Это был Патапуф. Лицо у него было усталое, он молчал.

– Понравилось? – спросил он отрывисто, и свернул в переулок, где была ближняя дорога.

В переулке было пусто. Когда-то во всю длину переулка тянулся дощатый забор, отгораживавший мыловаренный завод. Забор давно разобрали на дрова, а завод сгорел и превратился в груду развалин с торчащими во все стороны обуглившимися балками. Ночью, при лунном свете эти развалины казались особенно страшными: то и дело мерещилось, что там кто-то притаился и ждёт.

Стэлла и Марийка жались поближе к Патапуфу. Когда они прошли половину переулка, позади послышались осторожные шаги. Марийка оглянулась, но в темноте никого не было видно; в это время луна спряталась за облако, и переулок потонул в темноте. Шаги приближались.

Кто-то их догонял. Патапуф остановился и начал прислушиваться. Шаги сразу стихли. Патапуф двинулся дальше. И снова девочки услышали шаги.

Только когда краешек луны опять выглянул из-за облаков, Марийка и Стэлла увидели человека, который их догонял. Это был молодой деревенский парень в барашковой шапке, с кнутом в руке. Парень дотронулся кнутовищем до плеча Патапуфа и сказал каким-то знакомым голосом:

– Вечер добрый!

У Марийки дрогнуло сердце и даже в горле пересохло. Она провела сухим языком по cухим губам, шагнула ближе и замерла. Саша-переплётчик! Она уже раскрыла рот, чтобы закричать от неожиданности, и толкнула Стэллу, но Патапуф, наклонившись к ней, сказал:

– Тихо! Если его узнают, плохо будет. Идите вперёд и не оглядывайтесь.

Стэлла с Марийкой обогнали Сашу и Патапуфа и пошли по переулку, прислушиваясь к их шагам.

«Вернулся! – думала Марийка. – Переодетый – значит, за ним следят».

Навстречу им несколько раз попадались прохожие, проехал верхом на лошади солдат, но никто не обратил внимания на высокого мужчину с флейтой, на крестьянского парня и двух девочек, быстро бежавших впереди.

Возле круглого здания зимнего цирка Патапуф и Саша остановились. Патапуф оглянулся по сторонам, потом приоткрыл какую-то маленькую дверь, пропустил Сашу вперёд и вошёл сам. Девочкам он шепнул:

– Подождите меня.

Дверь за ними тихо захлопнулась.

ТАЙНА МАРИЙКИ И СТЭЛЛЫ

Весь следующий день Марийка жила в страхе – как бы кому-нибудь не проговориться о том, что Саша вернулся и прячется в цирке.

Ей так и хотелось рассказать матери, или Вере, или Сеньке эту новость. Она не могла ни есть, ни пить, ёрзала на месте. У неё даже разболелась голова из-за того, что она одна знала такой страшный секрет, и она думала, что если бы можно было про это поговорить, то ей бы стало легче.

Наконец Марийка не выдержала:

– Что я тебе расскажу, Вера…

Вера приподняла голову от шитья:

– Ну что?

– Знаешь, когда мы вчера шли со Стэллой из кинематографа…

– Ну?

– …так было очень холодно…

– Только это! А я думала, с вами что-нибудь приключилось.

– Ей-богу, не приключилось…

Марийка бросила работу и с горящими щеками выскочила в сени.

«Дура! Малахольная… – ругала она себя. – Чуть-чуть не проболталась!»

После обеда она побежала к Стэлле. Стэлла была одна. Она плотно прикрыла за Марийкой дверь и сказала:

– Хорошо, что ты пришла. Вечером попозже мы пойдём «туда». Ты никому не сказала?

– Нет.

– То-то же! Жди меня ровно в десять часов на бульваре. Никто не должен видеть, что мы вместе уходим со двора.

Вечером в подвале все сидели за столом и пили чай с сахарином. Топилась печка, горели две тусклые коптилки, и оттого, что за тёмными окнами звенел дождь, казалось, что тут как-то особенно светло и уютно.

Печник сидел за столом босой, без пояса и вполголоса, часто посматривая на дверь, рассказывал о том, как оккупанты целыми составами отправляют к себе хлеб нового урожая и как возле Павлограда крестьяне разворотили насыпь и сбросили под откос паровоз. Марийка глотала горячий, приторно сладкий чай, а сама то и дело поглядывала на часы. Без десяти минут десять она вышла из-за стола и начала натягивать пальтишко.

– Ты куда это собралась на ночь глядя? – спросила Поля. – Дождь так и хлещет…

– Я к Стэлле, ненадолго. Она мне книжку обещала дать.

Не слушая, что ей говорит мать, Марийка выскочила за дверь и побежала через двор. Холодные капли осеннего дождя попадали ей за воротник. Добежав до калитки, Марийка вдруг остановилась.

«Что я наделала? – думала она. – Не надо было говорить, что я иду к Стэлле. Как бы чего не вышло…»

Потом она махнула рукой и побежала дальше.

Бульвар был пуст. Качались под ветром поредевшие деревья, дождь барабанил по мокрым скамейкам. Стэллы не было на условленном месте. Прошло пять минут. Марийка промокла до костей, а Стэлла всё не шла.

Может быть, она, не дождавшись, ушла одна или, может быть, она ждёт Марийку у себя дома? Марийка кинулась бежать обратно, но тотчас же остановилась. Нет, никто не Должен видеть, что она бегает к Стэлле.

Так она топталась на одном месте, не зная, что делать, пока не увидела у фонаря в конце аллеи маленькую фигурку под большим зонтиком. Это была Стэлла.

– Марийка, ты здесь? А я думала, что ты испугаешься дождя. Ну, бери меня под руку.

Они побежали, прячась обе под зонтиком.

– Что ты несёшь? – спросила Марийка, заметив у Стэллы в руках узелок.

– Это еда для него. Он ведь целый день сидит голодный. Мы будем носить ему что-нибудь каждый вечер.

– Стзлла, а его в цирке не найдут? Как ты думаешь?

– Думаю, что нет. Ведь цирк сейчас закрыт, там никого нет, кроме крыс. Папа сказал, что лучшего места не сыщешь…

– Ну, а если гайдамаки найдут, что тогда?

– Тогда расстреляют.

Вот и цирк. Они обогнули забитый досками главный вход и подошли к маленькой боковой дверце. Стэлла сложила зонтик и тихонько стукнула в дверь. Марийка оглянулась. Улица терялась в темноте. Дождь лил всё сильнее. Дверь приоткрылась и пропустила девочек.

– Идите за мною, – услышала Марийка Сашин голос.

В темноте, ощупывая стенки, они прошли через какой-то коридор, свернули направо, потом налево, поднялись по железной лестнице и очутились в крохотной комнатушке, где возле зеркала горела свеча. Это была артистическая уборная. На стене висели обрывки афиш и обручи, затянутые продранной папиросной бумагой. На полу валялись какие-то пёстрые тряпки. Саша-переплётчик был теперь уже без шапки, но в той же крестьянской рубашке и широких штанах. Он, улыбаясь, смотрел на Марийку.

– Здравствуй, кучерявая! Видишь, я вернулся, как обещал. Здорово, Стэлла… Принесли мне поесть? Это дело! Я готов съесть хоть целого вола.

– Здравствуй, кучерявая! Видишь, я вернулся, как обещал. —Саша присел на ящик и начал хлебать суп.

Стэлла торопливо развязала узелок и вытащила кастрюльку, ложку и тарелку, прикрытую крышкой.

– Здесь суп, а это картофельные котлеты – я сама жарила… Тут ещё вобла и хлеб вам к завтра.

Саша присел на ящик и начал хлебать суп. Девочки стояли в сторонке и молча глядели ему рот. Саша съел суп, три котлеты и большой кусок хлеба, потом протянул Стэлле пустую кастрюль и сказал:

– Молодец, Стэлла. Вкусно стряпаешь. Ну; Марийка, как живёшь? Как мать?

– Мы теперь у печника живём, Саша. Нас гайдамаки выселили. Они чайник в окошко выбросили, носик так и отломился. И знаешь, Саша, мы с Машкой видели, как повели расстреливать одного крестьянина. А Легашенко арестованный. Вот уже третий месяц не возвращается… Саша, а ты больше не уедешь?

– Нет, кучерявая. В городе осталось много наших, они ушли в подполье, но продолжают вести работу. Мне нужно держать с ними связь.

Когда девочки уходили, Саша вытащил из кармана письмо.

– Помнишь, Марийка, когда у тебя запорошило глаз, я водил тебя к моим знакомым?

– Помню. Это где вы газету выпускали?

– Вот-вот. Сможешь найти тот дом?

– Смогу.

– Сходи туда завтра и передай Анне Ивановне письмо так, чтобы никто не видал.

Домой Марийка вернулась в двенадцатом часу ночи.

В подвале все уже спали. Поля встала с постели, чтобы открыть дочке дверь, и, когда та вошла, дёрнула её за ухо.

– Погоди, завтра тебе ещё не так попадёт! Полуночница!

Марийка ничего не ответила, разделась в темноте и юркнула в постель. В кулаке она крепко сжимала Сашино письмо.

На следующее утро она отнесла письмо Анне Ивановне. Но к Саше в этот вечер ей не удалось пойти – мать строго-настрого запретила ей отлучаться из дому в такой поздний час.

К Марийкиной радости, дня через три после появления Саши Поля начала работать в ночную смену. Каждый раз, когда время приближалось к семи часам вечера и Поле пора было уходить на ночное дежурство, Марийка от волнения не могла найти себе места. Ей всё казалось, что мать слишком долго собирается или что она совсем раздумала идти сегодня на работу.