и было бы глупо отрицать, что мы этому рады. В выходной день между концертами в Нью-Йорке и Питтсбурге мы все сидели в гостиничных номерах, ожидая, когда впервые покажут наш клип. В том туре мы с Куртом жили вместе, и я помню, как мы лежали друг напротив друга в своих кроватях и смотрели по телевизору клипы The Morrissey, The Wonder Stuff и Transvision Vamp, которые, казалось, длились вечность; с каждой секундой ожидание становилось все более мучительным. The Damned, Red Hot Chili Peppers, Nine Inch Nails, клип за клипом, и… вот и мы! Сначала короткое промо, снятое за кулисами фестиваля в Рединге в Англии за месяц до этого, где мы неловко говорили: «Вы смотрите 120 Minutes!», стоя в буфете за сценой (на руке Курта все еще повязка после того, как в тот день он решил прыгнуть в мою барабанную установку). Я заорал со своей жесткой гостиничной кровати. Меня переполняли эмоции: то ли счастье, то ли ощущение, как будто я был под кислотой (впрочем, одно другое не исключает). «Твою мать! — думал я. — Это так мы выглядим?» А затем знакомые аккорды, которые когда-то эхом разносились по нашему грязному репетиционному залу в Такоме, зазвенели уже в крошечных динамиках Magnavox на комоде. Это реально происходило. Я смотрел СЕБЯ по MTV. Не Майкла Джексона, не The Cars, не Мадонну, не Брюса Спрингстина. Нет. Это были Крист, Курт и я, и мы играли песню, написанную в гребаном сарае. Это был такой сюр, что даже расплавленные часы Дали могли бы позавидовать.
Мы радостно схватили телефонную трубку и начали обзванивать комнату за комнатой, заставляя несчастного оператора раз за разом соединять нас, с криками: «Идет! Прямо сейчас показывают!», как дети на пижамной вечеринке. Этот момент я не забуду никогда: мы не верили, мы праздновали, мы были в шоке. И сегодня, если закрою глаза, я все еще могу живо вспомнить каждую деталь, от грязного темно-бордового ковра до обшарпанной деревянной мебели, потому что это событие изменило не только мою жизнь, но и мир музыки.
Я думаю, что в той волне популярности, которая вскоре захлестнет мир, большую роль сыграл именно клип. Вдохновленный фильмом 1979 года Джонатана Каплана «Через край» с Мэттом Дилланом, клип «Smells Like Teen Spirit» представлял собой темный портрет юношеского бунта. В съемках принимали участие настоящие фанаты, которые за день до того были на нашем концерте в клубе Roxy в Голливуде. Вместе с режиссером Сэмюэлем Байером Курт изобразил, как школьное собрание превращается в бунт, в котором толпа разочарованных подростков, татуированных чирлидерш и молодых панков разносит спортзал, оставляя тоску и разочарование в дымящейся кучке щебня и пепла. ЭТО ЧУВСТВО, КОТОРОЕ ОПРЕДЕЛЕННО ЗНАКОМО НАМ, НО МЫ И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОГЛИ, ЧТО ТО ЖЕ САМОЕ БУДЕТ ЧУВСТВОВАТЬ ЦЕЛОЕ ПОКОЛЕНИЕ. Сначала клип транслировался только ночью, так как MTV посчитал его слишком спорным для показа в прайм-тайм, — но вскоре он вошел в обычную ротацию. И после этого он стал распространяться, как лесной пожар, сжигая весь наш мир дотла.
Теперь Nirvana была на пути к славе. Всего за несколько недель ажиотаж вокруг группы превратился в чистое безумие, внимание всего мира было сосредоточено на трех странных растрепанных двадцатилетних парнях с песнями, которым могли подпевать ваши крутые тетя и дядя. Удивительно, но мир в пределах нашего вонючего арендованного фургончика на самом деле изменился очень мало: спортивные сумки и кассеты, коробки от фастфуда и пустые пачки сигарет. Типично для группы вроде нашей. А вот за пределами нашего уютного мирка все быстро менялось: автографы и интервью на радио, переполненные залы и беспорядки на концертах. За несколько дней до нашего выступления в Trees нам пришлось уйти со сцены клуба Mississippi Nights в Сент-Луисе после того, как толпа бросилась на сцену, спровоцированная разочарованием Курта из-за того, что местная охрана слишком грубо обращается с фанатами (обычное дело для площадок, не знакомых с понятиями слэма и стейдж-дайвинга). Это был полный хаос. В то время я играл на ударной установке, которую позаимствовал у нашей разогревающей группы, Urge Overkill, потому что нашу мы с Куртом вдребезги разбили в Чикаго. И когда толпы детей перелезали через барьер на крошечную сцену, хватали наше оборудование и кричали в микрофоны, я сбежал в гримерку Urge Overkill, где радостно объявил: «Там гребаный бунт!» На что барабанщик Блэки ответил: «Черт! Мои барабаны!»
К моменту, как мы добрались до Далласа, мы уже не знали, чего ожидать. Но в ту ночь воздух в зале был как будто особенно наэлектризован, что усиливалось необычайно высокой влажностью, которая увеличивала напряженность, словно короткий фитиль в самодельной бомбе. Когда мы вышли на сцену, толпа уже перебиралась через напольные мониторы прямиком на гитарные педали Курта и Криста, при этом мы даже не успели сыграть ни единой ноты. Представьте, что вас подпирает к стене толпа из 600 проспиртованных адреналиновых наркоманов, готовых разорвать вас и все вокруг в клочья, умножьте это на десять, и вы примерно поймете, каково было в ту ночь Nirvana. Вдобавок мы сразу же столкнулись с техническими трудностями. Итак, в ожидании, пока наше оборудование заработает, мы стояли и наигрывали ужасную версию «L’amour est un oiseau rebelle», пока наш гитарный техник Ник Клоуз отчаянно бегал туда-сюда по сцене, пытаясь исправить эту потенциально безнадежную ситуацию. Наконец, осознав, что нам ничего не остается, Курт сказал несколько слов, и мы начали играть первую песню — «Jesus Don’t Want Me for a Sunbeam», кавер одной из наших любимых групп, Vaselines, из Шотландии.
Толпа сходила с ума, с каждой минутой степень безумия экспоненциально возрастала. К моменту, как мы добрались до песни «School» (шестая песня в сете), волны людей, хлынувшие на сцену, стали настолько опасными, что Курт больше не мог петь в микрофон, не получив удар в челюсть. Я чувствовал его раздражение и слишком хорошо знал, что бывает, когда Курт злится. Что-то разрушалось. Я знал, что это будет либо его гитара, либо его усилитель, либо мои барабаны. Обратный отсчет пошел…
Четыре песни спустя, после шумной, технически трудной версии нашей в целом спокойной акустической песни «Polly», Курт взорвался. Повернувшись налево, он снял гитару и начал крушить звукорежиссерский пульт. На пульт раз за разом обрушивалась гитара. Кнопки, ручки и куски металла летали по всей сцене. Курт больше не мог. Это касалось не только этого концерта, но и всего, что к нему привело. Неделя за неделей хаос только увеличивался, и теперь