Читать интересную книгу Рановесие света дневных и ночных звезд - Валерия Нарбикова

Вот место, курорт, грязный мираж. Пластмасса, отсутствующая в природе, культивируется здесь вместе с целлофаном: пластмассовые козырьки, целлофановые упаковки, пластмассовые чехлы, под которыми переодеваются, размножаются "тся". Все орут, молчат, это не напоминает человеческую речь вообще плюс речь автобусов, катеров плюс музыка. Вон тоже человек занимается делом - драит выпотрошенный корпус "Победы", потом покроет ее эмалью, и она будет новая, как кастрюля. Полоска у моря, поделенная полотенцами и тряпками на квадрат, оплеванная косточками и пробками. Человек - существо вертикальное. На курорте он теряет вертикального себя, толпы лежат на уровне мирового океана, горизонтальные люди, к вечеру их смоет волной. Все вместе, это что? человеческие клетки, первоначальная человеческая материя, из которой можно будет потом слепить человека, если смешать всех вместе, а потом разделить на равные части, будет полное равенство, все будут сделаны из всех, а не только из себя самого; многоклеточные, одноклеточные, многоцветные, многодетные, каждый сам по себе, на собственном острове собственного матраса. "Здесь?" "Пошли подальше". Курорт - это должно быть такое место, где цивилизация рассована по щелям так, что ею пользуешься, абсолютно ее не замечая: вычищенная пещера с искусственным подогревом внутри стен, как бы солнечное тепло, которое камни как бы скопили за день и отдают ночью, ночник в трамвае, при полном отсутствии мух и блох, с несколькими декоративными ночными бабочками, утром яйцо всмятку и для контраста черная горка жареных мидий, стакан белого вина, чтобы бармена на дух не было, чтобы чувствовался только его заботливый дух, лучше всего его замаскировать; вот за такое место можно заплатить на самом деле миллион, почти за такое же, за которое мы на самом деле не платим. "Может, здесь?" - "Пошли еще подальше". Куда подальше? за границу света, берега, гор, за границу видимого? Это так далеко, эта граница тоже ведь воображаемая линия, как горизонт, как овал тучи, как круг солнца, ничего на самом деле этого нет, нет ни одной границы, только между государствами, даже нет между реками и морями, и сушей, только между людьми, значит, за границу людей? Иногда в линиях света отсутствует прямизна, что эквивалентно прямоте души. Птицы готовятся к зиме, мы тоже готовимся, собираем чемоданы, скоро перелет в Москву, накопи жира и будем сосать лапу; со всеми местами гнездования покончено до следующего лета. Видимо, все-таки здесь. "Ты хотела открыто!" - вот открыто, среди металлических тел, которые плавятся на солнце, тыща рук и ног, животов, которые не держатся на руках и ногах, вот это явная жизнь? в общей свалке тел, они уже дымятся. Неужели это жизнь, и она состоит из анатомии, физики, математики, химии и каждодневной жизни, из которой состоит жизнь вообще? Нет, каждодневная жизнь пострашнее жизни вообще и математики. В жизни вообще любят вообще и умирают вообще, разлагаются физически и химически, а в каждодневной жизни можно умереть каждый день и любить каждый день. Может и удастся жизнь выразить формулой, как удавалось папе выразить эпиграф к "Анне Карениной" математической формулой, которую вполне можно переварить. Но в каждодневной жизни столько погрешностей приходится на постоянную величину, и эта величина с утра сводится к величине прямо противоположной к вечеру, что папа не будет биться над формулой каждый день, он будет изучать постоянные величины. Вова тоже великий математик, он считает на машине то, что потом в министерстве пересчитывают в столбик, и вершина этого искусства - совпадение, когда цифра на машине совпадает с цифрой от руки, и награда за этот великий труд - два стольника, которые выдают Вове, чтобы он свел концы с концами, но не ел сладкого, "на сладкое портвейн".

"Пойду искупаюсь, подожди меня здесь". - Отматфеян постепенно погружался в воду: сначала ноги исказились под водой, он еле держался на них, они переломились, их стало развевать светом, он зашагал на двух винтах, вкручивая их в песок. Солнце и вода стали играть с ним, расчленяя его тело - он поплыл.

Сана растянулась на полотенце и стала невидимой из-за ровного яркого освещения - прямо над ней было солнце, и эта вспышка длилась вечность; цвет отсутствовал полностью, едва различались отдельные формы, по которым трудно узнать человека. Отматфеян вышел из воды и растерялся, ничего не обнаружив, кроме кругов и треугольников, ничем не отличающихся друг от друга. Некоторые фигуры были вполне объемные: папаллелепипеды, обрубки кубов; среди всего этого пляжного столпотворения Саны не было, он ее не видел. Он стал ее искать, панически натыкаясь на различные формы, и ни одна из них не была она. Измучившись, он перестал искать ее как человека, он представил ее тело в виде геометрической фигуры и стал искать фигуру, которая по его представлениям была она. Похожих фигурок было много: несколько соблазнительных треугольников с хорошенькими шариками на длинных прямых, но каждая из них была не она. Отматфеян стал грубо переворачивать формы: кому-то он отдавил ногой часть света, разок ему надавали по шарам. В самих по себе формах не было ни капли юмора. Свет классически тушевал эти неклассические формы, вкладывая в них столько юмора, сколько (если бы!) вкладывали антики, отбивая Нерону и Калигуле носы и шары Лаокоону.

Сана, повалявшись на полотенце, бухнулась в воду, потому что по ее подсчетам прошло уже часов сто и голова Отматфеяна должна уже катиться-в-берегу. Но именно его головы у берега не было. Легкая волна выбрасывала сотни других голов, пока другая волна не откатывала их обратно в море. Его головы не было и среди редко разбросанных голов, подальше от берега, ни у самого горизонта его не было тоже, он в воде, как сквозь землю провалился. Сана поплавала, поискала, ее выкинуло на берег вместе с остальными, которые расползлись по своим углам, по своим местам под солнцем. Она осталась лежать, даже не в силах, чтобы встать и лечь. Солнце тоже двигалось, оно отодвинулось за гору, пляж поредел.

Отматфеян вышел на дорогу, чтобы поймать машину, которая довезет живым. "Не дождалась и ушла!" Машины были или набитыми или пролетали мимо. "Даже не стала ждать и ушла". Его подвез самосвал, который все делает сам: сам валит, сам сваливает.

Шоссе едва коснулось пляжа, к которому Коля и Вова даже не прикоснулись, расположившись в таком месте, откуда виден не только пятачок воды, откуда видно сразу все, на что хочется смотреть сразу. Жизнь была прекрасна, как факт жизни. Они тянули из канистры. Открывался вид неподъемной красоты. Из этой точки они увидели Сану как точку, точь в точь такую же, как остальные точки. Она двигалась по шоссе, удаляясь от моря, грубо-зеленого с желтым налетом на рыхлых волнах, "не подождал и ушел", которое шумело за спиной, ударяя в спину, "даже не стал ждать и ушел". Вова и Коля сидели, как птицы, когда она увидела их снизу. Ей показалось, что они уже клюют. Но они еще не клевали. Они помахали ей сверху, чтобы она летела к ним снизу вверх. Она еле доползла до места, куда им ничего не стоило взлететь.

- Не подождал и ушел, - на ней не было лица, которое на ней было всегда, которое Коле и Вове никогда не требовалось, - даже не стал ждать и ушел.

- Да ты, главное, не тушуйся!

Сана отхлебнула глоток. К морю вернулся цвет, оно стало цвета морской волны. Облако парило над головой, начисто лишенное веса дождя в нем.

- А придем сюда еще, если не будет дождя?

- "Дождя" теперь будет всегда.

Вдали виднелась их гора, драгоценная в тумане, полудрагоценная издалека, которую можно довести до абсолютной красоты, инкрустировать ее драгоценными камнями, и она будет марки "палеолит Буль", если разобрать ее на части и заново сложить, бедную, кастрированную туннелем, и не надо добиваться качества, закапывать ее в землю, чтобы она новая была, как старая, как икона, напустить свору мышей, чтобы они приложились зубками, и на ней появлялся отпечаток древности, она стоит совершенно юная в тумане, ей всего несколько миллионов лет, "пошли?"

Есть одно дело, которое нужно сделать, пока не стукнуло десять, и вместо белого не начался синий цвет, когда синим становится все: камни, сливы и порселеновые поганки. Они взяли машину, которая с троих взяла меньше, чем с одного. Вышли. Это была бухта, где накануне Коля и Вова потеряли все. Здесь росли редкие экземпляры сосен, сюда добирались только самые редкие экземпляры, поэтому Коля и Вова не боялись за вещи, которые были разбросаны по камням, как на клумбе в их собственной квартире. Полотенце, халат, нож, шорты, майка, несъеденная банка консервов, "уже погибла", еще, еще, все. На дне было столько же, и они стали нырять. Бухта была неглубокой. Редкой красоты полотенце, с выбитыми цветами, вписалось в водоросли, как цветы Сквозь очки на дне еще лучше было видно дно. "Теперь давай ты ныряй". - "Холодно". - "Ныряй, в воде тепло". Сана нырнула. В воде не было ветра, он остался в воздухе. "Дай-ка маску". "Диоптрическая". - "Давай все равно". Сана нацепила маску и увидела человека под водой. Во-первых, сразу было видно, что он мертвый, и, во-вторых, что он человек. В нем не было ничего от Вовы: ни лица, ни пола, он был в принципе человек, как рыба в принципе рыба, все на одно лицо и на один пол. Он пластично двигался под водой, совершенно бледный, с прилизанными волосами, тощий, как скелет. Среди камней вписались даже полотенце и очки, только не он. Быстро сразу видно, что он из другой среды, что он не оставил бы камня на камне от этой среды. Здесь не было верха и низа: он шел головой вниз и стоял на голове ногами вверх, стоял на ушах и ходил на руках, внизу воды? В верху земли? Если неподвижной точкой была Сана, неподвижной относительно, потому что ее постоянно сносило течением, то Вова относительно нее был внизу и был вверху относительно своих очков даже на суше. На поверхности воды Сана была на плоскости, под которой Вова в воде был в объеме. Это было редкое сочетание полной бедности плоскости по сравнению с богатыми возможностями объема, по сравнению с супервозможностями какого-то еще измерения, которое не так-то просто обозначить. Может быть, это и была красота, в которую уходят с головой. Технические возможности красоты не были ограничены двух-трехмерным измерением, она была и там, куда не ступала нога человека, и во всех щелях, куда только проникал луч света, преломляясь на поверхности воды и растекаясь в воде. "Тогда давай по домам, а ночью встретимся", - Коля и Вова двинули к себе, в свою щель. Сана - к себе: из всех щелей были выдернуты вещички, которые Сана и Отматфеян замаскировали накануне, кусты и камни были задрапированы в тряпки чьей-то недоброй рукой, чьей? - "ты меня не подождал и ушел!" - "ты даже не стала ждать меня и ушла!" - Рукой лесника, оснащенной трезубцем, которым выковыривают из щелей крабов, лесник распотрошил кусты с интимным гардеробом, "в наше отсутствие?". А вот и он сам. "Ваш паспорт. Эта девушка с вами?" "Нет, я один". - "Эта девушка не с вами?" - "Я ее не знаю". - Получите квитанцию на штраф, освободите место. А вы, девушка, не знаете, что здесь запрещен проход? Вернитесь в зону отдыха. Или эта девушка с вами?" - "Я ее не знаю". - "И чтоб через час вас здесь не было. Возьмите квитанцию".