– Нет, Лихо, пожалуйста! Не лишай меня единственного шанса побыть собой только из-за страха перед тем, чего может и не случиться.
Он с грустью вздохнул, медленно и осторожно провел холодными пальцами по моей щеке.
– Прости. Мне правда жаль. Хотел бы я, чтобы мы были свободны от чужих предрассудков и собственных проклятий. Но свободы нет. Придется принять правила. Прощай, Огниша.
Лихо опустил голову и побрел прочь. Скоро его силуэт растаял в тени деревьев. Я долго глядела вслед, лелея крохотную надежду, что передумает и вернётся.
А потом выдернула нож из поваленной сосны и подцепила новый кусочек коры.
Глава 17. Травница
– Вот, – я протянула старейшине берестяной кулек. – Это сбор для дочери Ульяны. Слышала, у девочки сильный жар. Там цветки липы, кора ивы, ромашка, душица и череда. Пусть приготовит отвар и даёт дочери трижды в день – и жар скоро спадет. Запомнили?
Мы стояли в избе старейшины, пустующей во время дневной работы. Из распахнутых окон лился мягкий свет и свежий воздух. Снаружи доносился такой непривычный, оживленный шум, ведь жилище его стояло в самом центре села.
Доброгост спрятал кулек за пазухой и вздохнул.
– Чего ж сама не передашь? Ты уже стольким помогла, а люди и не знают, кого благодарить. Ещё, чего доброго, подумают, будто это я в травники подался. – Старец усмехнулся сквозь бороду, но быстро посерьёзнел. – Ну правда, Огнеслава. Если бы люди знали, к кому обратиться, они в благодарность принесли бы кувшин молока, или сыр, или ещё что. Все вам с матерью легче.
Я лишь покачала головой.
– Не могу пока рассказать. Не хочу. Страшно мне, да и матушка сердится.
– Страшно?
– Я так мало знаю… Простые сборы от лёгких недугов, от простуды там, или чтоб зуб не болел. А если обратятся с чем-то серьезным? Откажу – совесть замучает, но и помочь не смогу. Мне нужно время, Доброгост. Поможете? К тому же, вас народ уважает, а из моих рук, может, и не захотят неизвестные снадобья брать.
– Ох, ох… Ну что ж, хорошо, оставим пока как есть. Я буду у людей о недугах выспрашивать, а ты лечить по возможности. Все лучше, чем совсем их без помощи бросить.
Я кивнула с благодарной улыбкой.
С Доброгостом мы договорились ещё с тех пор, как рассказала ему о своем даре – даре белого таленца. Хоть я давно уже не ходила за ним в лес, но его отголоски остались со мной, прижились. Я не слышала голоса трав и зверей, не обладала Словом. Но за то время, когда дар таленца был особенно силен, я выучилась кое-чему и теперь могла свободно применять знания. Жаль, не для всего. Могла лечить мелкие недуги, но тяжёлые и опасные – и, тем более, колдовские – нет.
Отголосок дара также позволял мне видеть краем глаза нечёткие тени. Но присутствие нечисти я замечала редко и пока не знала, что с этим делать и как использовать. Поэтому все, что оставалось – собирать целебные травы, готовить снадобья и передавать их старейшине.
Казалось, что этого слишком мало.
– А что про Томиру слышно? – поинтересовалась я скорее из простого беспокойства, ведь знала, что ей тоже помочь не могу.
– Да все как и раньше, – посмурнев, откликнулся Доброгост. – Живут пока на сеновале, никто их к себе брать не хочет. Помогать Томириному мужу с новым домом тоже не хотят. Сам-то он вряд ли справится, и даже на пару с женой. Я с мужиками беседую, может, и удастся кого-то уговорить им в помощники, но… – Старец с досадой развел руками. – Сдается мне, лучший исход для них – найти другое место для жизни.
– Пожалуй, – с печалью кивнула я. – Хоть и несправедливо это. Лишиться дома, покинуть родную землю, в которую столько труда вложено – понимаю, почему они медлят.
– Дом-то ладно. Избу новую построить можно. Но Томиру до сих пор считают колдуньей. Изжить ее хотят. Как бы чего дурного не случилось, пока они медлят. Ведь вздумай кто поджечь сарай с сеновалом – вспыхнет солома, а у людей и шанса не будет выбраться. Ох, пытался я втолковать мужу ее, да он упёрся рогом. Земля отца и деда, говорит. Только как бы эта земля им могилой не стала…
– А если настоящий колдун найдется, отстанут ведь от них люди? Дадут им спокойной жизни?
– Кто ж знает… Косо смотреть-то, наверно, теперь до конца дней будут.
Я нахмурилась и отвела взгляд. Все, что могла – ждать Купалы, и тогда уже ясно станет, кого следует подозревать. Оставалось надеяться, что до того никто не умрет странной смертью и не сляжет от порчи – иначе снова разгневанные жители накинутся на женщину.
Доброгост, видно, понял по моему лицу, какие мысли одолевают, и строго взглянул на меня.
– Снова тебя прошу: не лезь в это дело. Я опять поговорю с Томирой. Если удастся уговорить их покинуть село, народ успокоится.
Я скрестила на груди руки.
– А когда снова начнут мертвых животных находить? Те же люди, что обвиняли Томиру, примутся заново искать колдуна. И что, каждого выгонять, на кого толпа пальцем укажет?
Старик вздохнул тяжко и пробормотал:
– Как бы хуже не сделать.
Его слова отозвались в сердце неприятным покалыванием. Страх. Сделать хуже – я очень этого боялась. Смерть сестры лежала тяжелым камнем на душе. Смерть, которой можно было избежать. Но вмешалась девчонка-неумеха со своим неукротимым желанием помочь.
Я потупилась и подавленно вздохнула:
– Может, вы и правы…
Доброгост утешительно похлопал меня по плечу.
– На вот. – Он взял со стола крынку с повязанной сверху тряпицей и протянул мне. – Утренний удой. В благодарность, что помогаешь жителям.
– Не могу взять. А то ещё подумают, что я у вас еду выпрашиваю.
Старец озадаченно опустил крынку на стол.
– Может, возьмёшь хоть немного вяленого мяса?
– Благодарю, старейшина, – я покачала головой, – но мы справляемся. Я все ещё надеюсь на хороший урожай. Осенью видно будет. – Невесело усмехнулась, представив огород и репу, которая упорно не желала расти. – Может, и правда придется милостыню просить.
Доброгост глянул на меня так, будто я сама себе проблемы чинила. Так глядят на непослушного ребенка, который делает все наперекор.
– Ох, Огнеслава…
– Знаю, что вы сейчас скажете, – со вздохом откликнулась я. – Что одной мне не справиться. Но я постараюсь. Две зимы до этого пережили, и ещё переживём.
Старец закряхтел, прочищая горло, и нравоучительным тоном начал:
– Я уважаю твое стремление к независимости, но подумай, ведь самой проще будет, когда часть обязанностей возьмёт на себя муж. О матери подумай. Ты сама молода и здорова, а ей нужен уход и хорошее питание. Неужели, из-за гордости готова лишения терпеть?
– Когда начнутся лишения, тогда и подумаю, – пообещала я и вежливо улыбнулась. – Пойду.
Старейшина лишь удручённо хмыкнул мне вслед.
В селе кипела жизнь. Люди были заняты приготовлениями к скорому празднику летнего коловорота. У меня же на Купальскую ночь были свои планы: некоторые магические растения можно отыскать лишь в это время, а в травах, собранных на рассвете, заключалось больше целебной силы, чем если собирать их в другие дни.
По дороге к дому увидела издалека подружек. Они сидели на крыльце у избы Беляны, плели что-то и оживлённо болтали. Я махнула им рукой в приветствии. Беляна и Нежана махнули в ответ, Милана лишь одарила хмурым взглядом. Теперь я мало с ними общалась. На костер не ходила, на лугу не играла. Не собирались мы вместе за вышивкой, как раньше. Вот и теперь, пока девушки плели себе пояса или расшивали ленты, готовясь к Купале, я бродила по полям в поисках нужных трав, таскала валежник из леса и жерди для починки изгороди.
Редкие случайные встречи с друзьями в селе ограничивались теперь лишь вежливым приветствием. Враждебности, какую предрекал Яромир, не чувствовалось. Видно, не стал никому рассказывать о Чернолесе. Однако и не было прежней открытости. Друзья все реже звали меня играть, рыбачить или собирать вместе ягоды. Уже давно я чувствовала себя чужой среди них, но только теперь это почувствовали и другие.