Читать интересную книгу Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Александр Дюма

– Можешь не сомневаться, друг мой!

– Ты отказался от портфеля, чтобы доставить удовольствие моему сыну?

– Если я тебе скажу правду, ты не поверишь; он тут ни при чем. Я отказался потому, что требования семейки Дю Барри начинались с изгнания твоего сына, и не известно еще, какими бы нелепостями они могли закончиться.

– Так ты поссорился с этими ничтожествами?

– И да, и нет: они меня боятся, я их презираю, – они это заслужили.

– Это благородно, но неосторожно.

– Почему ты так думаешь?

– Графиня в фаворе.

– Скажите, пожалуйста!.. – презрительно уронил Ришелье.

–Как ты можешь так говорить!

– Я говорю как человек, чувствующий шаткость положения Дю Барри и готовый, если понадобится, подложить мину в подходящее место, чтобы разнести все в клочья.

– Если я правильно понял, ты оказываешь услугу моему сыну, чтобы уколоть семейство Дю Барри.

– В большой степени – ради этого, твоя проницательность тебя не подвела; твой сын служит мне гранатой, я хочу поджечь с его помощью… А кстати, барон, нет ли у тебя еще дочери?

– Есть…

– Молодая?

– Ей шестнадцать лет.

– Хороша собой?

– Как Венера.

– Она живет в Трианоне?

– Так ты с ней знаком?

– Я провел с ней вечер и целый час проговорил о ней с королем.

– С королем? – вскричал Таверне; щеки его пылали.

– С королем.

– Король говорил о моей дочери, о мадмуазель Андре де Таверне?

– Он с нее глаз не сводит, дорогой мой.

– Неужели?

– Тебе это не по душе?

– Мне?.. Ну что ты!.. Напротив! Король оказывает мне честь, глядя на мою дочь.., но…

– Но что?

– Дело в том, что король…

–..распущен? Ты это хотел сказать?

– Боже меня сохрани дурно отзываться о его величестве; он имеет право быть таким, каким ему хочется быть.

– В таком случае что означает твое удивление? Неужели ты мог вообразить, что король не будет влюбленными глазами смотреть на твою дочь? Ведь мадмуазель Анд-ре – само совершенство!

Таверне ничего не ответил. Он пожал плечами и глубоко задумался. Ришелье следил за ним испытующим взглядом.

– Что же! Я догадываюсь, о чем ты думаешь, – продолжал старый маршал, подвигая свое кресло поближе к барону. – Ты думаешь, что король привык к дурному обществу.., что он якшается со всяким сбродом, как выражаются у Поршеронов, и, следовательно, не станет заглядываться на благородную девицу, полную целомудренной чистоты и невинной любви, что он не заметит это сокровище, полное грации и очарования… Ведь он способен только на непристойные разговоры, пошлые подмигивания да ухаживания за гризетками.

– Решительно, ты великий человек, герцог.

– Почему?

– Потому что ты все верно угадал, – молвил Таверне.

– Однако признайтесь, барон, – продолжал Ришелье, – давно пора нашему властелину перестать заставлять нас, знатных господ, пэров и друзей короля Франции, целовать плоскую и грязную руку куртизанки низкого происхождения. Пора было бы вернуть нам наше достоинство. Ведь он начал с Шатору, урожденной маркизы старинного рода; потом ее сменила Помпадур, дочь и жена откупщика; после нее он опустился до Дю Барри, прозванной попросту Жаннеткой; как бы ей на смену не явилась кухарка Мариторна или пастушка Гатон. Это унизительно для нас, барон. Наши каски украшены короной, а мы склоняем головы перед этими дурами.

– Совершенно верно! – прошептал Таверне. – Теперь мне понятно, что при дворе нет достойных людей из-за новых порядков.

– Раз нет королевы, нет и женщин. Раз нет женщин, нет и придворных. Король содержит гризетку, и на троне теперь восседает простой народ в лице мадмуазель Жанны Вобернье, парижской белошвейки.

– Да, правда, и…

– Видишь ли, барон, – перебил его маршал, – если бы сейчас нашлась умная женщина, желавшая править Францией, для нее нашлась бы прекрасная роль…

– Понятное дело! – с замиранием сердца проговорил Таверне. – К сожалению, место занято.

– Прекрасная роль нашлась бы для женщины, – продолжал маршал, – у которой не было бы таких пороков, как у этих шлюх, однако она должна была бы обладать ловкостью, быть расчетливой и осмотрительной. Она могла бы так высоко взлететь, что о ней продолжали бы говорить даже тогда, когда монархия перестанет существовать. Ты не знаешь, барон, твоя дочь достаточна умна?

– Она очень умна, у нее много здравого смысла.

– Она так хороша собой!

– Ты правда так думаешь?

– Да, она обладает сладострастным очарованием, которое так нравится мужчинам. Вместе с тем она до такой степени добра и целомудренна, что внушает уважение даже женщинам… Такое сокровище надо беречь, дружище!

– Ты говоришь об этом с таким жаром…

– Я? Да я от нее без ума и хоть завтра женился бы на ней, не будь у меня за плечами семидесяти четырех лет. Однако хорошо ли она там устроена? Окружена ли она роскошью, как того заслуживает прекрасный цветок?.. Подумай об этом, барон. Сегодня вечером она одна возвращалась к себе, не имея ни камеристки, ни охраны, только в сопровождении лакея ее высочества, освещавшего ей фонарем дорогу: она была похожа на прислугу.

– Что же ты хочешь, герцог! Ведь ты знаешь, что я небогат.

– Богат ты или нет, дорогой мой, у твоей дочери должна быть по крайней мере камеристка. Таверне вздохнул.

– Я это и сам знаю, – согласился он, – камеристка ей нужна, вернее, была бы нужна.

– Ну и что же? Неужели у тебя нет ни одной? Барон не отвечал.

– А эта миленькая девчонка? – продолжал Ришелье. – Она тут недавно вертелась… Хорошенькая, изящная, клянусь честью.

– Да, но…

– Что, барон?

– Ее-то я как раз и не могу послать в Трианон.

– Почему же? Мне, напротив, кажется, что она отлично подойдет; она будет прекрасной субреткой.

– Ты, верно, не видел ее лица, герцог?

– Я-то? Именно на него я и смотрел.

– Раз ты ее видел, ты должен был заметить странное сходство!..

– С кем?

– С… Угадай, попробуй!.. Полите сюда, Николь. Николь явилась на зов. Как истинная служанка, она подслушивала под дверью.

Герцог взял ее за руки и притянул к себе, зажав между ног ее колени, однако бесцеремонный взгляд большого вельможи и распутника нисколько ее не смутил, она ни на секунду не потеряла самообладания.

– Да, – сказал он, – да, она в самом деле похожа, это верно.

– Ты знаешь, на кого, и, значит, понимаешь, что нельзя рисковать благополучием нашей семьи из-за такого нелепого стечения обстоятельств. Разве приятно будет самой прославленной даме в Европе убедиться в том, что она похожа на мадмуазель Николь-Дырявый-Чулок?

– Да точно ли этот Дырявый-Чулок похож на самую прославленную даму? – ядовито заговорила Николь, освобождаясь из рук герцога, чтобы возразить барону де Таверне. – Неужели у прославленной дамы такие же округлые плечики, живой взгляд, полненькие ножки и пухлые ручки, как у Дырявого-Чулка? В любом случае, господин барон, – в гневе закончила она, – я не могу поверить, что вы меня до такой степени низко цените.

Николь раскраснелась от гнева, и это ее очень красило. Герцог снова схватил ее за руки, опять зажал ее колени меж ног и посмотрел на нее ласково и многообещающе.

– Барон! – заговорил он. – Николь, разумеется, нет равных при дворе – так я, во всяком случае, думаю. Ну а что касается прославленной дамы, с которой, признаюсь, у нее есть обманчивое сходство, тут мы свое самолюбие спрячем… У вас светлые волосы восхитительного оттенка, мадмуазель Николь. У вас царственные очертания бровей и носа. Ну что же, достаточно вам будет провести перед зеркалом четверть часа, и от недостатков, какие находит господин барон, не останется и следа. Николь, дитя мое, хотите отправиться в Трианон?

– О! – вскричала Николь; вся ее мечта выплеснулась в этом восклицании.

– Итак, вы поедете в Трианон, дорогая, и составите там свое счастье, не омрачая счастья других. Барон! Еще одно слово.

– Пожалуйста, дорогой герцог!

– Иди, прелестное дитя, оставь нас на минутку, – проговорил Ришелье.

Николь вышла. Герцог приблизился к барону.

– Я потому так тороплю вас с посылкой камеристки для вашей дочери, – сказал он, – что это доставит удовольствие королю. Его величество не любит бедность, – напротив, ему приятно будет увидеть хорошенькое личико. Я так все это понимаю.

– Пусть Николь едет в Трианон, раз ты думаешь, что это может доставить королю удовольствие, – отвечал барон, загадочно улыбаясь.

– Ну, раз ты мне позволяешь, я беру ее с собой: она доедет в моей карете.

– Однако ее сходство с ее высочеством… Надо бы что-нибудь придумать, герцог.

– Я уже придумал. Это сходство исчезнет под руками Рафте в четверть часа. За это я тебе ручаюсь… Напиши записочку дочери, барон, объясни ей важность, которую ты придаешь тому, чтобы при ней была камеристка и чтобы ее звали Николь.

– Ты полагаешь, что ее непременно должны звать Николь?

– Да, я так думаю.