Читать интересную книгу Лягушка (Повесть и рассказы) - Лариса Евгеньева

И начал читать. Сказать честно, большого удовольствия Дина не получила. Как-то все эти страсти проходили мимо. А тут еще лезла малышня, жаждущая поиграть в настольный теннис, — на террасе стоял теннисный стол.

— Да ну их, — сказал Марат. — Пошли на природу.

В дальнем конце лагеря стояла хозяйственная пристройка без окон. Скрывшись за пристройкой, они перелезли через забор и пошли в лес. Ушли недалеко, сели на толстом спиленном дереве, и Марат снова стал читать.

Солнце светило сбоку; Дина щурила глаза — ресницы, просвечивающие на солнце, казались золотистыми мохнатыми метелками. Она почти не слушала текст — все было ясно и так, — слушала лишь голос Марата.

Читал он с выражением и даже с мимикой. Жалко, конечно, было Дездемону. Впрочем, не очень: чересчур уж она была безответная. Таких людей и жалеть не хочется. Отелло, конечно, самодур. Короче говоря, с ними все ясно. Однако Дина готова была слушать пьесу еще раз с самого начала, и еще, и еще…

Назавтра начали репетировать. Здесь же, на бревне. Дина сначала стеснялась, краснела, мямлила или, наоборот, частила, словно горохом сыпала, лишь бы быстрее закончить.

— Актерский зажим, — хмурясь, изрек Марат. И приказал Дине пройтись вприсядку вокруг их дерева, напевая «цыганочку».

— Зачем? — удивилась Дина.

— Система Станиславского, — коротко объяснил Марат. — Отвлекает и снимает зажим.

И все последующие репетиции начинались с того, что Дина, напевая «цыганочку», отправлялась на карачках вокруг дерева. Зажим действительно снимался, однако на всю репетицию Дина заряжалась смешливым настроением и фыркала в самых неподходящих местах.

В родительский день между тем отец не приехал. Приехали Римма с Лёкой.

— А чего папы нету? — сумрачно-капризным голосом, обычным при разговоре с Риммой, спросила Дина.

— У него конференция, — быстро и как бы виновато ответила Римма: тоже привычная интонация в их разговорах.

«Зачем она приперлась? — подумала Дина. — О чем теперь с ней разговаривать? Надо ведь хотя бы час с ней посидеть!»

— Папа не смог, но мы решили, что мне надо съездить, — словно отвечая на ее вопрос, сказала Римма. — Подумали — ко всем приедут, а ты будешь одна… И Лёке захотелось к сестричке.

Лёка, сделав дыру в бумаге, деловито ковыряла пальцем, отправляя в рот кусочки пирога.

— Вот пирог испекла, — добавила Римма.

Марат появился как спаситель. Римма и Лёка встретили его словно своего. Особенно Лёка. «Ну и прекрасно, — подумала Дина, — пускай теперь их развлекает. Вот и время пройдет».

Она искоса наблюдала за Маратом, но после того, как Сева-вожатый, проходя мимо, бросил быстрый, но очень внимательный взгляд на Римму — было видно, что она его очень заинтересовала, — Дина невольно перевела на нее взгляд и уже не отводила. Как-то так вышло, что она впервые посмотрела на Римму не своим — обычным и привычным — взглядом, а как бы со стороны. Словно на кого-то чужого и незнакомого, увиденного только что и впервые.

Это было непривычно и странно. Что-то словно сдвинулось в ее восприятии. Она смотрела на незнакомую женщину — как она смеется, как закрывается от солнца красивой рукой, как встряхивает головой, отбрасывая назад тяжелую массу густых соломенных волос, — и… она ей нравилась.

Опять прошел Сева-вожатый, еще издали вперив в Римму свой взгляд. Римма тоже посмотрела на него, и, встретившись с ней глазами, Сева залился краской и пробормотал «здрасьте». Хотя Дина смотрела на Римму сбоку, она вполне могла представить, как Римма поднимает на Севу свои большие светло-карие глаза — очень редкий цвет — в густых, загнутых кверху ресницах. Да и сочетание: карие глаза — светлые волосы, — тоже не часто встречается, а густая шевелюра Риммы, между прочим, своя, не крашенная! Так что Севе было отчего смутиться.

«Что-то ты размямлилась, старуха, — сказала себе Дина. — Она ведь не кто-нибудь тебе, а мачеха! Ма-че-ха. Злая, подлая, мерзкая мачеха. Как в сказке. Усылает бедную падчерицу в лес, чтобы та принесла ей земляники. В январе, заметьте!» Однако же — справедливости ради — Римма не была ни злой, ни подлой, ни мерзкой. И за земляникой Дину в лес не посылала, а ездила сама и пичкала затем Дину и Лёку одуряюще пахучим земляничным вареньем.

— Проснись, спящая красавица, я прекрасный принц!

Марат толкал ее коленкой, а Римма, что-то, видно, спросив перед этим, глядела на нее, ожидая ответа. Поняв, что Дина ничего не слышала, она снова спросила:

— Я думаю, форму тебе новую надо купить, правда?

— Чего это?

— Там у тебя ведь на локте заплатка и на подоле чернила…

— На локте ведь заплатка, не на носу, — буркнула Дина, замечая, как что-то погасло у Риммы в лице и как Римма, склонившись, стала неловко расправлять складки своей пестрой цыганской юбки.

— Проводишь? — не глядя, спросила Римма.

— Волдырь натерла. — Дина потрясла ногой.

Она смотрела, как они уходили: Лёка посредине, а Марат и Римма с обеих сторон держат ее за руки.

Громко и резко закричала сойка. Дина заметила шмыгнувшую по ветке белку и хотела окликнуть Лёку — та все время мечтала увидеть в лесу настоящую белку (белку в зоопарке Лёка почему-то считала ненастоящей, вроде игрушечной, что ли), но они отошли уже довольно далеко. Дина вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, хотелось, чтобы кто-нибудь приласкал ее — пусть даже Римма. Но Римма когда-то в самом начале пыталась погладить ее по голове — она мотнула головой и так посмотрела, что Римма отдернула руку, точно ожегшись.

Она с каким-то облегчением увидела, как, мелькнув в последний раз, исчезла за деревьями яркая юбка Риммы. Все время, пока они были, Дина чувствовала какое-то раздражающее неудобство. От виноватого вида, от заискивающего голоса Риммы. Почему она так с ней разговаривает, словно в чем-то провинилась? «Ты знаешь почему, — ответила она себе самой. — Знает кошка, чье мясо съела! Все правильно». А прежней уверенности отчего-то не появлялось…

Дальше все закружилось, понеслось, полетело и помчалось. Казалось, что все происшедшее вместилось в один день — между тем от начала и до конца прошла ровно неделя. Конец, разумеется, — тот миг, когда она в запотевшем окне троллейбуса в последний раз увидела Марата. Начало… Вот оно.

Солнечный день, такой жаркий, что, кажется, не исход августа сейчас, а самая макушка лета. Их отряд на озере, все обветренные, загорелые, и только Сева прячется в тени, оберегая свое веснушчатое, никогда не загорающее тело. С чего же все тогда началось?.. «Случайность это или нет? — снова и снова думала Дина. — Нет, пожалуй, не случайность. Не было бы этого повода — нашелся бы другой». Просто с некоторых пор она начала кое-кому действовать на нервы. Асланянцу, например, или Скородумову. Зотикову еще. И именно с тех пор, как Сева-вожатый собрал их на террасе. До этого они Дину почти не замечали, после — начали замечать. Смешки, ехидные взгляды, глупые замечания вроде «вон каша Дездемоночка потопала». Асланянц вообще всех девчонок начал называть Дездемонами. Так и говорил: «Привет Дездемонам!» Или «Дездемоны, в волейбол перекинемся?» Но это так, между прочим, а по-серьезному им чем-то мешала именно Дина.

Они с Маратом играли надувным мячом, зайдя по колени в воду. Солнце жарило вовсю, все вокруг, разомлев, притихло — даже ветерка не было слышно, даже плеска волн. Потом вдруг завизжали девчонки, но и их голоса, и голос Севы донеслись словно сквозь стекло. Дина следила, как летит к ней, кувыркаясь, красно-белый мяч, и легко, кончиками пальцев, толкала его назад, к Марату. Потом вдруг мяч, не долетев, упал посередке между ними и закачался на воде, а Дина услыхала голос Скородумова:

— Эй, Павлов! Идь сюда, дело есть.

Они стояли на берегу, все трое — Скородумов, Асланянц и Зотиков, — и Скородумов что-то бережно держал на вытянутой ладони. Марат спросил:

— Чего?

— Идь, не бойся. Глянь.

— Лягушка, — сказал Марат, подойдя. — И что?

— А ничего. Мы тут поспорили просто, слабо или не слабо Павлову положить Динке за шиворот лягушку.

— С какой стати?

— Да так… Шутка.

— Эй! — позвала его Дина, подбрасывая мяч.

Марат двинулся обратно и чуть не растянулся на подставленной ноге Асланянца.

— Она сказала тебе «эй»? — произнес в нос Асланянц. — Я не ослышался? Лично нас это возмущает, да, ребята? Слушай, в самом деле, ты же человек, а не животное какое-то, чтобы говорить тебе «эй»!

— Ладно вам, ребята…

Дина насторожилась, услышав его голос, просительный и заискивающий, до этого она почти не вслушивалась в то, что они там говорили. Она подошла поближе.

— Да ты возьми, глянь, какая симпатяшка! — Скородумов сунул Марату лягушку, а когда тот отпрянул, дурашливо завопил: — Хлопцы, да он нашу жабку боится!