знахарка занюханная!
– Да я…, я ничего…
– Вот то-то же. А когда дело раскрутится и начнут к вам люди за целебными настоями из других деревень и сел ездить, можно будет и опытных родителей Тодорки привлечь. Сколько тебе лет в этом году исполнилось?
– Уже семнадцать, – засмущалась девица.
– Молода ишшо, как бы дед Банчо сказал. Огрехов, поди, в твоих работах еще полно, ошибок немало делаешь. А родители уж не ошибутся! Ну все на этом.
– Можно я еще слово скажу? – неожиданно оживился Веселин.
– Последнее слово перед казнью? Конечно говори. Только больше не ври – не люблю.
– Пусть и последнее, а все равно скажу! Сколько я раз отцу говорил, что надо что-то новое попробовать сделать, а он: ничего менять не будем, поторгуем, как наши деды торговали. А ты, Доблестин, только кивал, и со всем, что он утверждал, соглашался!
– Да я…
Что-то у нас суд над убийцами незаметно перешел в суд над Доблестином, недовольно подумал я.
– Все, все! Об убийстве надо говорить, а не о торговле! С Веселином надо разбираться – он тут главный виноватый и убийца.
Доблестин, что ты для брата выберешь, какое наказание? Либо казним прямо тут, без лишних раздумий, либо простим на твоих условиях. С собой в темницу я его не потащу, и так там места нет. Выбирай!
Паренек немножко подумал и сказал:
– Убить его я не могу, он все-таки мой брат и я его люблю. Пусть у нас отцы и разные, а мать-то одна. Всю мою жизнь Веселин рядом был, и пока отец занят был, учил меня рыбу ловить, в разные игры играть, махать кулаками в драке, и никого не бояться. Он защищал меня от других ребятишек, а когда один из них привел старшего брата, известного бойца и хулигана, здоровенного лба, не струсил и отучил всякую шпану ко мне привязываться. Потом мы сидели вместе на берегу реки, и я прикладывал к его синякам тряпку с холодной водой. Чтобы он не сделал, на какое бы преступление не пошел, он мой брат и всегда им останется.
Поэтому простим. А насчет условий я ничего выдумать не могу.
– Тогда спрошу я. Вы братья, и вам в наследство достались дом и лавка. Как вы их будете делить? По закону все достается Веселину, по воле отца Доблестину. Окончательное решение приму я, но хотелось бы выслушать и ваше мнение. Отойдите в сторонку и посоветуйтесь. Можете не торопиться, я подожду. Вопрос очень важный, и спешка тут ни к чему. Доблестин!
– Да!
– Не торопись, и на поводу у брата не иди! Сейчас твоя судьба решается – быть тебе богатым или нищим. Твое детство уже прошло, и ваши с братом жизни разделились. У него теперь своя семья, скоро появится ребенок, да и у тебя это не за горами. И придет такой момент, когда ты поймешь: брат любит жену и детей гораздо больше тебя, да и ты обожаешь своих домашних больше всего на этом свете. И ты сейчас стоишь на развилке, решаешь свою и их судьбу.
Раньше вами командовал отец, и ты ходил у него в любимчиках, а теперь ты сам по себе, и никто тебя не защитит. Все мы любим родителей и братьев, но у каждого рано или поздно приходит в жизни такой момент, когда ты понимаешь: именно ты прав, и надо пойти против воли старших и без этого нельзя.
Немножко постой, подумай не торопясь над моими словами, не спеши – а то потом локти кусать будешь, захочется изменить свое решение, да будет поздно, и только потом иди принимать свое решение. Только твое и никак иначе!
Ты, Веселин, сильно проштрафился. Но мы огласки этой истории постараемся избежать – дурная слава ни вашей семье, ни торговому делу ни к чему. Брат тебя простил, и ты с этой минуты в полных правах. Для других, но не для меня. Начнешь нахальничать и давить на Доблестина, я ведь могу и передумать. Так что не увлекайся.
Все. Думайте оба.
Минуты три братья думали. Потом отошли в сторону и посовещались. Обнялись. Что ж, послушаем их решение.
Может оно и будет абсолютно законным, но обобрать пятнадцатилетнего Доблестина, ничего в этой жизни не понимающего, я не позволю!
Братья подошли ко мне и дружно поклонились.
– Говорите.
– Мы решили, болярин, – начал Доблестин, – чтобы все у нас пока было общее. Я еще в закупке товара, чего и сколько брать, что можно в запас положить, а от чего лучше сейчас, пусть и в полцены, избавиться, ничего не понимаю. Поторговать в лавке могу, это я и при отце делал, народ ко мне, стоящему за прилавком, уже привык, считаю хорошо, а вот всему остальному мне еще учиться и учиться, тут торопливость ни к чему.
Поделимся, когда я в полный ум войду, и все нужные знания приобрету. Или женюсь. А сейчас я вполне могу рискнуть лишнего, закупить ненужного товара или полезть в какое другое рисковое дело, и в результате разориться.
Поэтому пока за широкой спиной Веселина посижу, успею за жизнь еще и сам похозяйствовать. Это мое, и только мое решение. Брат не давил и не настаивал. Он мне сразу сказал: если я тебе лишний, уеду в город, буду там жизнь обустраивать.
– Ладно! Я пока подумаю, а вы подождите.
Братья отошли. Что ж, Доблестин, пожалуй, и прав – в самостоятельное плавание его отпускать еще рановато, пусть вначале в полный ум войдет, обтешется маленько. Значит так тому и быть. Только перед тем, как объявить мое решение, нужно решить и свой, ох какой свой! – шкурный вопрос.
Я встал с пня, отряхнулся, и начал свои речи с борьбы за мою жизнь, висящую на волоске.
– Вот что, братья. Решение я почти уже принял, но, чтобы его окончательно утвердить, мне нужно знать ваше мнение еще по одному вопросу.
Заинтригованные братья молчали. Продолжим!
– Мне очень нужен серебряный кинжал, а у вас он есть. Продайте!
Веселин от решения устранился сразу.
– Я к этому кинжалу никогда даже не прикасался, это отцова и Доблестинова игрушка. Вот он пусть и решает, как хочет – клинок теперь его.
Доблестин надолго задумался, глядя в землю. Ох, боюсь цену обдумывает, жадюга! Сейчас такую сумму заломит, что аж ахнешь! Ну на край можно будет еще заводных коней продать, наши кольчуги…
– Болярин, а зачем тебе именно этот кинжал? Я не просто так спрашиваю, ответь честно!
Честно, так честно, обдирай русака!
– За мной вампир