— Да. В Москву прокатился.
— Ну и что?
— Ничего хорошего. Москвичи, конечно, и умные, и простодушные, а никто ничего путного предложить не может. Учиться надо, что-то там копить, выращивать, сохранять. Какое-то смирение, ожидание необходимо. Ничего я не понял и понимать не хочу.
— Ну так я тебе предложить хочу. Поехали завтра в Приморку. Там пионерлагерь построили. Что-то надо переделать. У меня прораб знакомым. Оформит временно. Говорит, дней на пять работы. Это под Таганрогом. Море, обрыв… Как на курорте. И еще денег заработаем. Брось хотя бы временно ерундой заниматься.
— Я не пойму, — сказал Вадим, — как терпит твои похождения молодая жена?
— О! — засмеялся Волчок. — Она у меня наивная. Всему верит. Аж стыдно. По полночи другой раз не сплю. Считается, что я работаю на производстве, покупаю поллитры мастеру, тот отпускает на шабашки, прогулять имею право. Отсидел, говорю, срок, обязан какую-то компенсацию иметь. И нам же много надо…
— И она мирится?
— Она рада достатку. Женщина.
— Отрицательный персонаж, сказал бы тот редактор.
— Ага. Вовлеченная в законную связь с преступником. А все просто. Она в совсем нищей семье выросла и до такой степени ничего хорошего не видела, что я для нее оказался самым дорогим, родным, желанным. Так она мне говорила.
— Ивана почему не возьмешь?
— Маломощный. Или пить, или работать. А нам надо, чтобы и то и другое.
Два голоса услышал Вадим.
— Берегись! Это неспроста. Это снова ты куда-то не туда поворачиваешь.
И второй:
— А мне интересно. Это самое интересное, что сейчас выпадает. Так почему я должен отказываться?
И он согласился:
— Да хоть сейчас поехали!
* * *
Они ожидали, что в этой самой Приморке будет столовая, клуб с танцами по средам, субботам и воскресеньям. Село было с кривыми, в глубоких колеях улицами, со скучными почерневшими плетнями, с домами иногда новыми кирпичными, но чаще старыми глинобитными, под камышовыми крышами. В центре села была площадь с памятником советскому воину, которую окружали клуб, сельсовет, чайная, еще какие-то общественные здания. Зашли в чайную. Кроме рыбных консервов, пива, твердокаменных пряников и еще более твердокаменных ирисок ничего не было. Буфетчица, впрочем, была добродушнейшая тетка. Они ей сказали, что будут здесь работать и им надо питаться по меньшей мере два раза в день — неужели она будет кормить одними пряниками?
Буфетчица рассмеялась.
— Языки бывают вареные, печенка жареная, колбаса свиная…
Еще, сказали они, им нужны развлечения.
— А клуб не работает. Бывает кино по воскресеньям, и то фильмы старые. У нас почти все люди в Ростове или в Таганроге работают.
Село вытянулось вдоль тусклого мелкого залива, берег весь зарос камышом. Пионерский лагерь строился почти в центре. Организация скупила несколько участков с хатами. Не все еще эти хаты с многочисленными сараюшками были снесены.
Перед новым довольно большим одноэтажным зданием из кирпича сидело на бревнах три женщины в рабочих куртках. Около них играли дети.
— Наша подсобная рабсила из местных, — сказал Волчок Вадиму и бодро поздоровался с женщинами.
— Желаем с вами работать!
Женщины недружелюбно отвернулись, одна буркнула:
— Работайте с вашим Деревянкиным.
— Что же здесь, больше никого нет?
— Будет.
Скоро появился человек с бегающими во все стороны глазами. Был он малого роста, черный и весь какой-то задерганный. Человеку этому очень хотелось, чтобы его боялись.
— Так! Кто такие будете? Предъявите удостоверения.
— По направлению Малого Совнаркома. Скоро приедет товарищ Деревянкин и удостоверит наши визы, — сказал Волчок.
— Имейте в виду, шутковать со мной не надо. На стройку вход посторонним воспрещен. Предъявите ваши документы.
— Да работать мы сюда приехали. Ты-то кто такой? — сказал Волчок.
Услышав, что они приехали работать, черный задерганный человек высоко поднял брови, потом прищурился.
— Так, хлопцы. Давно вас жду. Я здесь буду, когда лагерь построят, завхозом.
— Сторожем был, сторожем и останешься, — сказала одна из женщин.
— Я тебе!.. — грозно замахнулся на женщину будущий завхоз. — Не обращайте внимания. Пойдемте покажу, где работать будете и жить.
Он показал им мазанку с неровными стенами, потолком, окнами, в которой могли жить только очень неприхотливые люди. Потом долго водил по объекту, жалуясь на то, как много еще надо сделать. Друзьям это было ни к чему, они не собирались здесь все делать.
— Нам уже понятно.
Подъехала грузовая автомашина. Женщины-подсобницы всполошились, стали прогонять детей.
— Валька, Галька, Митька! А ну гэть витцеля… Мы счас с Деревяшкой нехорошими словами ругаться будем. Неча слухать. Ну, гэть…
Однако Деревянкина в машине, привезшей известковый раствор, не оказалось.
— Они заправляются-с… — весело сказал молодой шофер.
— Мимо рыгаловки он не пройдет. Ироды ростовские, — бестолково закричали женщины.
Они явно всех — шофера, завхоза-сторожа, Волчка и Вадима считали одной компанией.
Вдали показался человек в сером потертом костюме и мягкой шляпе. Женщины закричали еще громче, злорадно:
— Скоро восьмерки писать начнет. Залил глаза свои бесстыдные.
Прораб не скрывал, что навеселе. Он раскинул руки.
— Здравствуйте, голубушки мои ненаглядные!
Женщины, грозно сомкнувшись, двинулись ему навстречу.
— По восемнадцать сорок в день?.. А сколько обещал? Думаешь, мы деревенские, так дуры? Плотникам по пятьдесят в день вывел…
Прораб Деревянкин, постепенно озлобляясь, защищался:
— Девочки, я не из своего кармана. Мне вам и миллиона не жалко. Но не из чего! Нет объемов… Вы же целый месяц ничего не делали.
— А нам какое дело? Мы по своей вине? Нам гроши нужны, мы бы огородами занялись.
— А не дают машин, нет материалов. Простои писать? Еще меньше получите! Да никто у меня их и не примет… В общем, пошли вы со своим пионерлагерем подальше. У меня в Ростове дел хватает. Вот поможете ребятам, и законсервируем стройку до весны.
— Не будем работать! — закричали женщины.
Прораб Деревянкин вдруг спокойно согласился:
— И не надо.
Женщин это привело в отчаяние.
— Значит, обманул! Еще за десять дней ты нам должен…
— А что вы делали?
— Порядок наводили. Ну-ка посчитай.
— Ничего это не стоит. Ладно, приезжайте завтра в город, выпишу наряд, получите расчет.
Они продолжали кричать, но прораб Деревянкин подхватил Волчка и Вадима под руки и повел в здание. Там он сел на ящик посреди большой, оштукатуренной, еще без полов комнаты, вытер пот с лица.
— О! Ну, дуры… Обманул, говорят. Старый я уже вас обманывать. Будто я за свои слова отвечаю. Мне говорят, чтобы я говорил, я и говорю.
Помолчал.
— Твою налево! Если б с умом, так этот пионерлагерь забыть надо. Люди не работают, и увольнять их нельзя. И платить что-то надо… А когда работа начнется, платить опять нечего.
— Мне это не нравится, — сказал Вадим Волчку.
— Ладно, ближе к делу, — сказал Волчок Деревянкину.
— А… Труба мне нужна. Дом считается законченным, когда над крышей возвышается труба.
— Запросто, — сказал Волчок, — нам бы только ее размеры знать.
— Но из трубы дым должен идти. Вот в этой комнате будет кухня: ресторанную плиту сможете сделать?
— Но мы договаривались что-то здесь штукатурить, — сказал Волчок несколько обескуражено.
— А, это уже не надо. На следующий год, — небрежно ответил Деревянкин. — Сейчас мне надо поставить и затопить плиту.
— Нам надо посоветоваться, — сказал Волчок и отвел Вадима в сторону. — Что будем делать?..
— В жизни этим не занимался, — засмеялся Вадим.
— Ребята, у меня чертежи есть. Все по рядам. Клади, как нарисовано. Класть вы ж умеете?..
— Попробуем, а? Где наша не пропадала, — загораясь, сказал Волчок. — Где чертежи?
Деревянкин принес чертеж-порядовку ресторанной печи. Разобрались.
— Сколько ты нам заплатишь? — спросил Волчок Деревянкина.
— По тысяче.
— Теперь подсобной силы не будет.
— Еще набавим. Не волнуйся, для вас я найду…
— Смотри, дедушка… — сказал Волчок.
Прораб Деревянкин вдруг посмотрел на Волчка твердо, почти угрожающе.
— Вы чего?.. Мы договорились.
Так как женщины ушли, машину с раствором пришлось разгружать Волчку и Вадиму.
— Старая ворона. Сроку у него было не меньше десятки, — сказал Волчок вслед уезжающей с прорабом машине.
— Ты это знаешь?
— У него на лбу написано. Мы под пивной познакомились. Не волнуйся, не обманет. Да и мы не из таких, кого можно обманывать.
* * *
Дни стояли прохладные, в комнатах нового здания было сыро, тоскливо, а им жарко.