— Ты хоть знаешь, что в твоей усадьбе случилось? Выйди посмотри на дверь.
Хозяин встал, в чреве его захлюпало, как в бурдюке, держась за стену, доковылял до все еще открытых дверей и долго изучал кровавое пятно на них, даже пальцем несколько раз ковырнул.
— А во дворе таких сколько? — деловито осведомился он.
— С этим пять будет.
— Значит, все, голубчики, попались. Ни один не ушел. — Он вновь взялся за кувшин, но тот оказался пуст: предусмотрительный Хавр успел выплеснуть воду на пол.
— Пока не расскажешь все толком, ни капли не получишь, — пригрозил он.
Кряхтя и чертыхаясь, хозяин начал свое повествование. Из него следовало, что однажды, не так давно (счет времени он потерял), где-то близко грянуло Сокрушение. Нет, скорее далеко, чем близко, потому что ни один из двух обитавших в доме слепышей на него никак не отозвался. Ну, грянуло и грянуло, первый раз, что ли? Ограда крепкая, зарядов в достатке, еды тоже хватает. Можно отсидеться. Но взяли его не в доме, а в чаще, где нужно было расчистить новую делянку. Слепыш, всегда сопровождавший хозяина, шумнул слишком поздно. Видно, стар стал, заменить пора бы, да жалко — столько времени вместе. На хозяина накинули сразу несколько арканов, а потом огрели дубиной по затылку. Кто именно огрел? Да дикари какие-то. Голые, грязные, вонючие, заросшие, как звери, да еще желтым жиром размалеванные. Нет, не черные. Светлые, как мы, хоть и грязные. Очень голодные были. Слепыша сырого сожрали, чуть ли не с перьями. Однако человечиной побрезговали. Приволокли хозяина в дом, заставили показать, где запасы хранятся. Собак поубивали и потом тоже съели. Второго слепыша, правда, не тронули, видно, первый не по вкусу пришелся. С полмесяца дикари в доме прожили, только жрали да гадили. Хозяина, правда, тоже кормили, но развязывали редко. Пятеро их было, ни больше ни меньше. Из дома только за водой выходили. Нет, бояться вроде они никого не боялись. А не выходили потому, что до дармовых харчей дорвались. Дай любой скотине воз жратвы, разве она от него отойдет? И вот, значит, отправились они однажды к роднику. Сразу вдвоем, чтоб веселее было. Набрали воды, вернулись, слышно было, как калитка хлопнула и запор лязгнул. А потом один из них вскрикнул. Один только вскрикнул, второго не слышно было. Слабо так вскрикнул, будто голой пяткой на колючку наступил. Ладно. Время идет, все тихо. А эти трое, что в доме остались, только что солонины налопались. Сушит их. Пить хочется. Затараторили что-то зло и еще одного во двор послали. Третьего. Так этот даже не пискнул. Сгинул, не попрощавшись. Оставшиеся двое призадумались. Все в окошко выглядывали. Хозяина о чем-то расспрашивать пытались. Долго они так под крышей отсиживались. Хозяин им показал, где пиво хранится. Выпили они порядочно, ссориться стали. Один свою дубину схватил и прочь побежал, а другой в окошко наблюдал. Но недолго. Допил пиво, забился в угол и завыл, как зверюга больная. После хозяина о чем-то умолять стал, головой о пол стучал. Но что интересно, снаружи ни звука. Ни жучок не прострекочет, ни птичка не запоет. И так, наверное, с неделю было. Дикарь вроде умом тронулся. Накормил хозяина от пуза, напоил и в подвал связанного сволок. Люк прикрыл и даже завалил чем-то сверху. Сколько после этого времени минуло, неизвестно. Но, наверное, не очень много, потому что хозяин от жажды не помер и даже похудел не очень.
— И что самое интересное, — с чувством закончил он свой рассказ, — подыхаю я в подвале, извиваюсь червем, а надо мной окорока висят. Па-а-ахнут! Да ведь никак не достанешь. Уткнешься мордой в мешок с сушеной рыбой, а прокусить его невозможно. Мешковина у меня как подметка, в полпальца толщиной…
— И кто это мог быть, по-твоему? — прервал его Хавр. — Тот, который дикарей передавил?
— Не знаю. Не видел я его и не слышал. Вон у того надо было спросить, у последнего, — хозяин драматическим жестом указал на окровавленную дверь.
— Может, живоглот?
— Какой еще живоглот! — Хозяин пожал плечами, отчего в брюхе у него вновь забурлило. — Живоглот, я думаю, — это сказка. А если и не сказка, то люди ему совсем для другого нужны. Не на мясо. Живоглот он вроде как кошель, в котором разум хранится. Такой разум, что нашему не чета. Разум есть, а руки, ноги и еще что-то там важное отсутствуют! По чину не полагается. Вот ему человек для хранения этого самого разума и нужен. Ну как лошадь для всадника. И когда человек этот разум обретает, он уже совсем не человеком становится и уносится тучкой в неведомые дали. А пустой кошель, который раньше живоглотом был, в прах рассыпается. Нет, на живоглотах человеческой крови нет. Хотя и сказка все это.
— А слепыш твой, говоришь, даже шумнуть не успел? Или вообще не шумел?
— Не помню… Врать не буду, — хозяин задумчиво почесал объемистый зоб. — По башке меня тогда здорово огрели.
— Так это, может, и не перевертни вовсе были. Перевертня во втором колене слепыш уже не учует. А вот передавить их мог истинный перевертень, нам пока еще неизвестный, который с тем самым Сокрушением сюда и проник.
— Тут хоть так гадай, хоть этак…
— Через ограду он мог перелезть?
— Нет, я бы услышал.
— Через ограду не перелазил… В дом не входил, — задумчиво бормотал Хавр. — Что же он, с неба свалился?
— Вот-вот! — ухмыльнулся хозяин. — Как раз у твоего папаши похожие дружки имеются.
Тут же ему пришлось скривиться от незаметного, но увесистого тычка в бок.
— Мой папаша, если еще не помер, со всеми своими дружками давно распрощался, — веско сказал Хавр. — Когда я в город уходил, он уже десять лет с ложа подняться не мог. Запомни это!
— Запомню! — Хозяин закатил глаза к потолку. — Чем руки распускать, лучше бы в подвал слазил. Там еще бочонок пива должен остаться.
— Подождите, — подала вдруг голос Ирлеф. — О каком это папаше вы сейчас упомянули, любезный?
— А это еще что за блоха болотная? — искренне удивился хозяин. — Я думал, Хавр, он у тебя в служках ходит.
— Это Блюститель Заветов. В городе его слово не последнее, — холодно объяснил Хавр.
— В городе он может хоть Блюстителем Дерьма числиться, а здесь уже Заоколье. Свободная земля. Понятно? Я городу никогда не служил и служить не собираюсь. Не нужна вам моя смола, я другим делом займусь. Хавр мой старый знакомый, и для него я кое-что могу сделать. Не даром, конечно. А тебя я в первый раз вижу. Так и быть, переночевать сегодня переночуй, но завтра чтоб тобой здесь и не пахло!
— Завтра тут ни ноги, ни запаха нашего не будет, — примирительно сказал Хавр. — А вот после дикарей вонь надолго останется.
Во сне я ни на минуту не забывал, что где-то неподалеку может бродить тварь, способная в единый миг тонким слоем размазать человека по стенке. Потому и спал вполглаза. Хавр тоже вставал несколько раз, выглядывая поочередно во все окна. Думаю, на этот раз Блюститель Заоколья не лукавил — все случившееся здесь было для него такой же загадкой, как и для меня. Что касается Ирлеф, то она вообще не сомкнула глаз, опасаясь, что Хавр без ее ведома столкуется о чем-нибудь противозаконном со своим толстомордым приятелем. Лишь сам хозяин, осилив полбочонка пива и немного успокоив тем самым расшатавшиеся за время пребывания в подвале нервы, спал сном праведника.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});